Эдуард Буйновский - Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов
По отработанной технологии и сложившейся практике создания систем подобного класса общая идея и задумки проектанта воплощались в чертеже, в схеме, макете. Далее конструкторская и технологическая документация попадает в монтажные цеха, где эти самые электрические и монтажные схемы прямо у тебя на глазах кропотливым трудом технологов, сборщиков и монтажниц превращаются в реальные сложнейшие и зачастую уникальные приборы. Мне нравились цеха пилюгинской фирмы. Они какие-то теплые, ярко освещенные и уютные, контингент — молодежь, здесь нет беготни, каждый занят на своем рабочем месте конкретным делом, разговор неторопливый, вполголоса. Температура, запыленность, влажность — параметры, которые для каждого производства должны быть свои и постоянно контролироваться. Особо жесткие требования в цехах, где собираются гироскопические приборы, — попасть в эту зону можно, только полностью сняв с себя одежду и облачившись в специальные костюмы, несколько раз в течение рабочего дня проверяется запыленность помещения — не более пяти-семи невидимых пылинок в одном кубическом метре воздуха. Но вот наступает время, когда первые, еще макетные образцы приборов будущей системы управления выходят из цехов и концентрируются в одном месте, где их собирают в единую схему. Вот тут-то на передний план и выходит совершенно уникальный отряд разработчиков — стендовики. Их уважительно и любовно все называли испытателями.
Комплексный стенд для нового изделия в упрощенном представлении — большое, светлое помещение, где на элементарных стеллажах аккуратно уложены приборы, опутанные со всех сторон разноцветными проводами, собранными в толстые кабельные жгуты и стволы. Да и задача вроде бы простая: при подаче питания на стенд нужно чтобы ничего не взорвалось, не загорелось, а все это сложнейшее переплетение приборов и кабелей работало в полном соответствии с программой, заложенной разработчиком. Каждый из сотрудников такого подразделения не только должен знать физическую суть и схему всего того, что развернуто на стенде, но и не гнушаться черновой работой: снять и заменить вышедший из строя прибор, разобрать и перебрать, если надо, весь стенд, перекладывать тяжеленные кабели и по тысяче раз отключать — подключать штепсельные разъемы и колодки (некоторые разъемы имели до сотни контактов и весили несколько килограммов). В общем, интеллектуал с некоторым «чернорабочим» уклоном. Все разработчики прямо-таки молились на стендовиков и моментально прибывали к ним на стенд по первому же их требованию. Начав свою военпредовскую деятельность на стенде, смело могу утверждать, что там трудились истинные энтузиасты своего дела, которые, не считаясь со временем и личными интересами, полностью отдавали себя этой сложной, но интересной и творческой работе. Вот у французского императора Наполеона была его любимая «старая гвардия», с которой великий полководец начинал свои первые победоносные походы в Африке и Европе. Император ценил, любил и берег эту свою гвардию, обращался к ней в самые трудные моменты. Вот такая же гвардия — «испытатели» — была и у Николая Алексеевича Пилюгина, и у Сергея Павловича Королева. Они беспредельно доверяли своим помощникам, верили их испытательскому чутью, они знали, что они их никогда и нигде не подведут и не подставят. Суровый по натуре, Сергей Павлович, например, с этой своей «старой гвардией» был прост и по-человечески душевен, всех их называл по имени, и у него даже голос, кажется, становился как-то спокойнее и мягче, когда он к ним обращался. И они все отвечали своим главным полной взаимностью. На любых испытаниях, особенно при пусках на полигоне, эти королевские и пилюгинские «маршалы» пропускали через себя все аварии, отказы, сбои, ошибки, нестыковки между системами различных организаций, а их природный ум и смекалка, дарования истинного испытателя, как правило, подсказывали в экстремальных условиях правильные решения. За что их и ценили и Королев, и Пилюгин и при каждом возможном случае представляли к наградам и званиям. Общение и деловые контакты с этими людьми многое дали и мне в моей последующей службе, а потом и работе. Я, так же как и все на стенде, не щадя своего пока единственного лейтенантского костюма, таскал кабели, несчетное количество раз подключал эти чертовы тяжеленные отрывные разъемы (по предстартовой циклограмме в момент отрыва ракеты от стартового устройства эти разъемы автоматически отстреливаются), ползал по схемам в поисках хитроумных «бобов», увлекался и как работник стенда спорил и что-то доказывал разработчикам, заставлял их переделать, улучшить схему или конструкцию прибора. Прошло немного времени, и стендовики стали относиться ко мне как к равному, чем я очень гордился.
Прошли еще пара-тройка месяцев моей самоотверженной работы на стенде, и где-то к лету шестидесятого года я уже достаточно прилично знал свою подопечную систему и заодно, как говорится, по ходу освоил специфику и тонкости обязанностей военпреда. Мне нравилась эта работа! Хорошо помню свой первый самостоятельный выход «на дело» в качестве заказчика. Где-то осенью мы с сотрудниками стенда Николаем Михайловичем Лакузо и Евгением Александровичем Дымовым (оба, кстати, из числа пилюгинских «маршалов») отправились в Загорск на огневые испытания («прожиг») двигателей ракеты Р-9, где работала и наша система управления. Для меня это все было ново и интересно. Здесь я впервые попал в компанию, которая очень скоро стала для меня родной и близкой. В этой большой и в общем-то дружной семье, главенствующую роль в которой занимали представители головной организации Сергея Павловича Королева, были и управленцы, и двигателисты, и заправщики, и наземщики, и телеметристы, и радисты, и еще много-много самых различных специалистов — участников сложнейшего процесса разработки, создания и испытаний современных по тем временам ракетных комплексов. Эта командировка в Загорск памятна для нас и одним печальным событием. Мы были на двух-трех предприятиях и на каждом из них участвовали в траурной церемонии прощания с разработчиками и испытателями, погибшими при взрыве ракеты и пожаре на полигоне в Тюра-Таме.
Трагедия произошла 24 октября 1960 года. На площадке 41-го полигона готовилась к первому пуску боевая ракета Р-16 разработки Конструкторского бюро Михаила Кузьмича Янгеля, упорно конкурирующего с Сергеем Павловичем. Отличительной особенностью этой ракеты являлось использование высококипящих (но при этом очень токсичных!) компонентов топлива для ее двигателей. Это, в свою очередь, давало возможность обеспечить длительное хранение на боевом дежурстве заправленной ракеты, что существенно повышало боеготовность всего ракетного комплекса по сравнению с ракетами типа Р-7 и Р-9, где в жесткий временной цикл боевого пуска входило и время (довольно-таки длительное) на заправку ракеты жидким кислородом. В этом новая ракета имела явные преимущества. Как это часто бывает на первых пусках, при работах па старте было много дефектов, отказов, неувязок, несоответствий документации, неправильных действий расчетов и испытателей от промышленности. Все это при наличии времени естественно и устранимо. А вот его-то у испытателей и не было! Подарок советскому народу от Ракетных войск — запуск новой ракеты — нужно было осуществить к 43-й годовщине Октябрьской революции. Такая уж у нас традиция! Все предстартовые работы проводились под наблюдением и при участии главкома Неделина. Конечно же, «временной» фактор, наличие большого начальства — все это не могло не сказаться на ходе предстартовых работ. К тому же испытательные бригады военных и промышленности были на пределе физических возможностей. Пошли действия и операции, которые в нормальных условиях никто бы не санкционировал. Главная заповедь испытателей — около заправленной ракеты никто не должен находиться — здесь была проигнорирована полностью! Заправленная ракета, как виноградная гроздь, была вся «обвешана» номерами расчетов и испытателями. В какой-то момент прошла несанкционированная команда на разблокировку запуска ракеты. Запустились двигатели второй ступени, прожгли топливные баки первой ступени и — взрыв! По рассказам немногочисленных оставшихся в живых очевидцев — страшная, опустошительная картина. Погибли около ста человек: рядовые, офицеры, испытатели полигона (среди них и паши ростовчане), гражданские специалисты, разработчики новой ракеты и просто те, кто в силу своих служебных обязанностей находился в это время на 41-й площадке. Среди погибших — старожилы, руководители полигонных служб Александр Иванович Носов (к этому времени уже Герой Социалистического Труда), Евгений Иванович Осташев, Рубен Мартиросович Григорьянц и многие другие. На боевом посту погиб и наш первый главнокомандующий.
Славный боевой путь прошел Митрофан Иванович Неделин! Участник трех войн — Гражданской, в Испании, Великой Отечественной. Войну закончил командующим артиллерией фронта, Героем Советского Союза. С 1955 года — заместитель министра обороны по специальному вооружению и реактивной технике. С этого момента Митрофан Иванович — организатор и активный участник работ по созданию и вводу в эксплуатацию боевых ракетных комплексов. Ни один пуск новой ракеты не проходит без участия Неделина. Уважительно относились к нему Сергей Павлович Королев и вся его знаменитая «шестерка» главных конструкторов. Все в том же фильме «Укрощение огня» прекрасный ленинградский актер Владимиров очень хорошо, правдиво раскрыл образ Неделина. Незабываем для нас, молодых лейтенантов, момент, когда на площадке № 2 Тюра-Тама после удачного первого пуска Митрофан Иванович поблагодарил нас за успешную работу и сказал несколько добрых слов напутствия. Примечательно, что приказ о назначении Главного маршала артиллерии Неделина первым главнокомандующим Ракетными войсками стратегического назначения был подписан 17 декабря 1959 года — в день, когда наша часть становилась на боевое дежурство. Погиб Митрофан Иванович в 58 лет. Это еще так мало!
