Федор Успенский - История крестовых походов
Главная сила доказательства Ганото заключается в разборе договора Венеции с Малек-Аделем. На этот договор опирается Гопф, который, сделав некоторую поправку в написании даты, отнес его к маю 1202 г. Ганото обратил внимание на пометку: «в 19 день месяца Сабана» и, сличив магометанскую хронологию с христианской, вывел заключение, что договор мог быть заключен не иначе, как в 1208 г. Он пошел еще дальше в критике договора. В договоре упомянуты два венецианских посла к султану: Марино Дандоло (родственник дожа Генриха Дандоло) и Доменико Микиели. Эти лица принадлежали к знатным венецианским фамилиям, и деятельность их более или менее может быть восстановлена на основании документов. Этот труд и взял на себя Ганото. Из сопоставления разных исторических указаний и дат он заключает, что Дандоло и Микиели могли быть посланы к султану именно только в 1208 г. и притом дожем Пиетро Циани[187]. Когда Ганото уже окончил свою статью, Штрейт сообщил ему замечание о титуле Малек-Аделя – «rex regum», который употребляется в разбираемом договоре. По мнению Штрейта, Малек-Адель сперва находился под властью дамасского халифа и только впоследствии выхлопотал себе этот титул, что случилось не в 1202 г., а позже. Это обстоятельство служит веским доказательством в подтверждение теории Ганото касательно позднейшего происхождения документа.
Всматриваясь в содержание договора, Ганото нашел в нем такие обстоятельства, которые не обратили на себя внимание раньше только потому, что в изучении этого договора было много страстности. Изучая этот договор ближе, Ганото говорит, что привилегии в нем даются скорее за будущие услуги Венеции, а не за прошедшие. Все, что можно заключить из договора, состоит в том, что после Четвертого похода существовали добрые отношения между Венецией и султаном. Но это далеко не новость. Уже давно Венеция поняла, что ей необходимо поддерживать добрые отношения с султаном, и такая ее политика идет в течение всех средних веков. Свою статью Ганото заключает так: «Мы не имеем серьезных причин подвергать сомнению в этом вопросе добросовестность венецианцев. Если они и были истинными подстрекателями похода на Константинополь, другие мотивы руководили в этом случае их политикой. Ими могло руководить и желание подчинить Зару, и месть к Византии за неуплату долга и за торговые привилегии Пизе, и надежда воспользоваться к своей выгоде разрушением греческой империи; это достаточные мотивы для объяснения похода на Константинополь» (с. 100).
Справедливость требует сказать, что Ганото доказал свою тему вполне удовлетворительно. Сильных возражений еще не было. Напротив, его доводы о недостоверности Эрнула и о подложности даты приняты почти бесспорно. Далее останавливаться на тайном соглашении Венеции с Египетским султаном и отсюда выводить главный мотив направления Четвертого похода на Константинополь, очевидно, нет возможности. Таким образом, с исследованием Ганото падает и самый исходный пункт всей полемики о Четвертом походе, хотя остается открытым ряд второстепенных вопросов, вызванных ею.
Исследование Ганото более всех затронуло графа де Риана, и он не оставил его без ответа. В 1878 г. в январской книжке Revue des Questions Historiques он поместил статью, носящую заглавие: «Изменение направления Четвертого крестового похода»[188]. Здесь он дает ответ на все возражения, которые были представлены частью Штрейтом, частью Ганото и другими. Несмотря на весьма естественное желание поддержать свою собственную гипотезу (перенести ответственность на германскую интригу) и видеть центр тяжести в своей теории, Риан очень беспристрастно относится к исследованиям Штрейта. Разбирая положения последнего, он говорит, что несмотря на богатый запас новых фактов, все-таки вопрос о центре тяжести Штрейт хочет видеть в деятельности дожа Генриха Дандоло. Что же касается вывода Ганото, то Риан слагает оружие перед его критикой договора и соглашается, что спорить в этом отношении невозможно. Я приведу здесь только заключительные слова Риана, где он очерчивает состояние вопроса в 1878 г.: «Изменение направления Четвертого похода нельзя объяснить одной причиной, но совокупным действием многих причин, представляющих различные интересы, затронутые событиями 1202–1203 гг. Венеция, Филипп Швабский, Бонифаций Монферратский, латинское духовенство (если не сам папа), может быть, наконец, Филипп-Август – все они должны занять свое отдельное место в этом великом конфликте честолюбий. Теория случайностей падает сама собой. По моему мнению, между добытыми фактами бесспорными можно считать два: пристрастие Вильгардуэна, невинность Иннокентия III (будучи католиком, Риан в своих исследованиях имеет тенденциозную цель – оправдать папу, показать, что Иннокентий III отнюдь не виноват в изменении направления Четвертого крестового похода и сознательно не влиял ни на Дандоло, ни на Константинополь и др.) и участие Филиппа Швабского в направлении похода на Константинополь». Этой статьей Риана заключается вся полемика, возбужденная с 1861 г. событиями Четвертого похода. Теперь нелишне задать вопрос: можно ли удовлетвориться добытыми результатами и остановиться, или продолжать исследование и выступить с новой теорией? На последнее, очевидно, нельзя решиться до той поры, пока не будут добыты новые памятники, которые пролили бы новый свет на эту эпоху. Говоря о возможности появления новых материалов, Рион таким образом заключает свою статью: «Известно, что для того, чтобы вести войну, нужно иметь оружие. В том направлении, до которого дошли дебаты, недостает более аргументов. Что касается меня, я подожду возвращаться к этому вопросу, пока не объявятся новые документы, и остерегусь еще раз вступать в круг, который в настоящее время, как мне кажется, не имеет исхода» (с. 114).
Для исторической полноты нужно еще указать на некоторые новые литературные факты, свидетельствующие о том, с каким вниманием относятся ученые к вопросам полемики. В 1879 г. появилось сочинение Гейда «История Лавантийской торговли в средние века»[189], в котором отведено место событиям завоевания Царьграда в 1204 г. Гейд – громадный авторитет; он работал в итальянских и венецианских архивах, и его два тома необходимы и полезны для занимающихся историей Востока. При составлении своей книги Гейд имел под рукой всю полемику о Четвертом походе, и нам поэтому весьма интересно знать его мнение о ней. События Четвертого похода представляются у него в таком виде. Когда крестоносцы прибыли в Венецию, туда явился из Византии царевич Алексей и вступил в переговоры с Филиппом Швабским и убедил его идти войной на узурпатора – Алексея Ангела[190]. Хотя сам король и не мог помочь ему, но для того чтобы не оставить просьбу царевича неисполненной, он пользуется несчастным положением крестоносцев, вступает с ними в переговоры через Бонифация Монферратского и направляет их на Константинополь. Таким образом направление Четвертого похода, по мнению Гейда, зависело от событий византийских и германских. Далее, говоря в истории Египта о договоре Венеции с султаном, он относит его к 1208 г. В 1879 г. вопрос об изменении направления Четвертого крестового похода имеет такой вид: не может быть речи об измене Венеции, о лукавстве папы – все, о чем может идти речь, заключается в византийских событиях и в отношениях Венеции и Филиппа Швабского к Византии.
Не могу не упомянуть, что вопрос о Четвертом походе, при том значении, какое он имеет для истории православного Востока, не остается незатронутым и в нашей литературе. Вопрос о Четвертом походе затронут и в моей книге «Образование Второго Болгарского царства»[191], и в рецензии проф. В.Г. Васильевского[192], помещенной в журнале Министерства Народного Просвещения за июнь 1879 г. Хотя в русской литературе ему и не давалось всестороннего развития, но выяснены именно те стороны его, которые и составляют интерес для чисто русской науки. Именно, было указано на два факта, заслуживающие тщательного изучения: 1) на важность отношений, которые завязались между завоевателями Константинополя и новообразовавшимся Болгарским царством, и 2) на частные обстоятельства, как, например, бегство царевича Алексея из Константинополя в Европу, переговоры его с Филиппом Швабским и др.
Из предыдущего можно видеть, что при изложении событий Четвертого крестового похода, в особенности же при объяснении мотивов, которыми руководствовались главные деятели, нельзя ограничиваться тесными хронологическими рамками. В организации и направлении этого похода принимали участие многие факторы, из коих одни хорошо выяснены, другие же или совсем неизвестны, или только намечены. Ясно, что здесь необходимо считаться и с общим строем европейских дел, и с отношениями Византии к Италии и, наконец, с борьбой светской власти с духовной.
