Лев Вершинин - «Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии
Разрабатывая план кампании против Шамхалата, московские штабисты постарались учесть все огрехи, допущенные при подготовке похода Хворостинина. На сей раз «сильные полки», идущие на Терек под командованием воевод Бутурлина и Плещеева, насчитывали более десяти тысяч пищалей и сабель, а командованию предписывалось не увлекаться успехами и на пути к Таркам, а потом и Кумуху создавать сеть укреплений и продовольственных баз. На помощь кахетинцев на сей раз рассчитывали твердо, но – в соответствии с информацией Татищева, – относя ее во времени на весну 1605 года, когда царь исполнит свои обязательства перед шахом и вернется в Греми. Медленно, но верно продвигаясь вперед, русские поставили крепости на Сулаке и Акташе, а затем двинулись на Тарки, где – в крепости, обустроенной на европейский манер еще Хворостининым, уже приготовились к бою основные силы Шамхалата. После нелегкого штурма город был взят, Сурхай бежал к аварскому хану, где публично признал, что старость не радость, передав власть и командование любимому сыну Султан-Муту, способному полководцу, еще в ранней юности прозванному «ужасом Кахети». Взяв Тарки, Бутурлин начал укреплять их, но осенние дожди затормозили работу, а малая война горцев срывала поставки продовольствия, так что – во избежание голода и эпидемий – половину войск пришлось отослать на Терек, и даже при этом запасов оказалось в обрез. Зимовка была тяжелой, а тем временем Султан-Мут успел поднять весь Дагестан, вынудив гарнизоны острожков на Сулаке и Акташе сжечь городки и уйти на север. После такого успеха к джихаду присоединились привычно выжидавшие аварцы, и поздней зимой, дождавшись еще и крымской подмоги, скрытно прошедшей сквозь Кабарду, молодой шамхал, подойдя к Таркам с двадцатитысячным войском, потребовал, чтобы воеводы уходили к Тереку, обещая выпустить. На что, естественно, получил отказ с напоминанием о предательстве отца и сообщением, что любой следующий посланник будет повешен на стене.
Теперь все зависело от Александра. Русские могли держаться в Тарках долго, но не бесконечно. Возвращения отосланных на зимовку отрядов раньше конца апреля ждать не приходилось, поскольку терский воевода, не имея достаточных припасов, отослал их в Астрахань, откуда путь неблизкий, а у кахетинского царя стояла под знаменем только что обкатанная в боях под Эриванью армия. Однако Александр, до которого гонцы Бутурлина с немалыми сложностями сумели добраться, не спешил. У него было точное указание шаха: дав войску отдых, идти на юг, на Ширван, и рядом с ним, в качестве личного шахского представителя, находился младший сын, выросший в Исфахане Константин-мирза, естественно, мусульманин, с сильным отрядом кызылбашей. Так что русским послам старый царь дал ответ обнадеживающий, не отказываясь от данного слова, но и неопределенный, ничего конкретного не обещая. Однако и выступать на Ширван не спешил, чего-то выжидая и что-то прикидывая, – аж до 12 марта, когда после ссоры по этому поводу был вместе с наследником Георгием и ближними людьми убит по приказу Константина, который, впрочем, спустя пару недель, объявив себя царем, но так и не дождавшись помощи от шаха, был убит во время смотра войск, собранных для похода на Ширван. Возможно, даже скорее всего, переворот случился по заказу Аббаса. А если и нет, все равно, в выигрыше, с какой стороны ни посмотри, остался именно он. Судите сами: от ненадежного старика избавился, отце– и братоубийцу не поддержал (что повысило его ставки в Кахети), а на престоле в итоге оказался малолетка Теймураз, сын покойного друга персов Давида, окруженный воспитателями – как и отец, убежденными друзьями персов.
Горько! Горько!
Для Бутурлина вся эта суета вокруг дивана была приговором. Он, скорее всего, так и не узнал о кадровой чехарде в Греми, но что история Хворостинина повторяется, было понятно даже стрельцам. Сил отстаивать город становилось все меньше, а вскоре на помощь молодому шамхалу подошли и турки из Дербента, совсем немного, зато с двумя пушками, пусть и малого калибра. Тем не менее русские держались. Даже когда часть укрепления была взорвана, прорваться в крепость горцам не удалось. И все-таки потери и растущее число раненых давали о себе знать. Когда раздосадованный неудачами Султан-Мут вновь предложил решить дело миром, Бутурлин согласился. Однако, помня прошлое, потребовал, чтобы горцы отошли от Тарков и освободили путь, дав в заложники сына шамхала, а также клятвы на Коране, что шамхал позаботится о больных и раненых, которых нельзя взять с собой, а потом, подлечив, отпустит их. Встречное требование – тоже дать сына в заложники и дать клятву на кресте, что русские никогда больше не придут в Тарки – воевода отверг, справедливо указав, что он уходит, так что в заложнике нет никакого смысла, а «шерть дати то не мое, холопье, но государево дело». На том и поладили. Шамхал начал готовиться к свадьбе с дочерью аварского хана, пригласив все 20 000 джигитов быть дорогими гостями, а русские, оставив всех больных и раненых на попечение горцев, выступили из Тарков и двинулись к Сулаку. Шли, говорят, беспечно, зная по опыту, что клятва на Коране для мусульманина нерушима. Но, увы, не зная ни что еще до начала переговоров Султан-Мут авансом выхлопотал у некоего святого старца, обитающего в горной пещере, освобождение от любых клятв, данных неверным, ни что выданный в аманаты сын султана на самом деле вор-смертник, давший согласие сыграть роль в надежде, что кривая вывезет.
Так что, выкатив 200 бочек бузы и хорошенько разогрев дорогих гостей, счастливый жених предложил вместо положенных по канону скачек резать гяуров, благо те, идиоты, сложили громкие палки в телеги. Это сообщение воодушевило джигитов особенно. И поскакали. А догнав и отрезав от обоза, сперва по-хорошему предложили сдаться и принять истинную веру, в ответ на что, к удивлению великодушных горцев, неблагодарные гяуры, даром что обескураженные, слова не говоря, пошли в рукопашную. Предания горцев, отдадим должное, рассказывают об этом сражении очень уважительно, особенно о самом Бутурлине, который дрался, как «седобородый дэв», воодушевляя своих людей, дравшихся, «пока не падал последний человек, боясь, – как говорит летописец, – не смерти, а позора». В многочасовой резне полегли и Бутурлин, и Плещеев, и все стрельцы до последнего, однако «двухсотых» горцев, когда все кончилось, насчитали почти вдвое больше, а в их числе оказался и «кошмар Кахетии». После чего оставленные в Тарках больные и раненые русские были по приказу безутешной невесты, так и не успевшей стать женой, выведены на майдан и торжественно разорваны на куски. А затем грянула Смута, и России стало не до Кавказа.
Глава XII. Патриотическая рапсодия
Дидмоуравиани
Первая четверть XVII века для обоих царств Восточной Грузии, Картли и Кахети, выдалась непростой, можно сказать, трагической. Багратионы, хотя давно уже не те, что прежде, по старой памяти тем не менее считали себя вправе лавировать между сверхдержавами, по мере надобности меняя сюзеренов туда-сюда. При старых шахах это получалось. Однако Аббас Великий, человек нового времени, начавший к тому же серию тяжелых войн с турками, полагал, что в сложившейся ситуации такие претензии неуместны. И началось. По давно известным правилам, персы активно подрывали влияние центральной власти, всячески балуя своевольных князей и пользуясь их услугами в борьбе за это. Действовали жестко, напористо и весьма успешно, благо кадры на местах были отборные, взять того же Георгия Саакадзе, лет двадцать считавшегося лидером коллаборационистов и «рукой Ирана» на Южном Кавказе. Настолько, что, проиграв однажды в придворных интригах, нашел управу на врагов, вернувшись в Тбилиси во главе войск все того же Аббаса, по ходу дела погубившего царя Луарсаба II. Затем, когда стало ясно, что Аббас терпеть своеволия не будет ни от чужих, ни от своих, а требует полного подчинения, случилось так, что Великий Моурави временно нашел общий язык с кахетинским царем Теймуразом. Тот разделял пророссийские взгляды покойного деда настолько, что по ходу дела даже пожертвовал двумя сыновьями и матерью, сидевшими в Иране в качестве заложников. В итоге Теймураза избрали царем Картли, и…
Дело было громкое, броское, но не слишком успешное – получив изрядную плюху при Марткопи, персы менее чем через год взяли реванш, прогнав Саакадзе в Турцию. Теймураза, впрочем, доведя до крайнего отчаяния, простили на условиях полной покорности, а попытка Георгия Саакадзе вернуться – уже с помощью турок – кончилась масштабным кровопролитием при Базалети и окончательным бегством «национального героя» к османам, которые его вскоре и прикончили. Чуть позже, после смерти Аббаса (смертны, как известно, даже великие), кахетинский царь попытался вырваться из капкана, вписавшись в борьбу исфаханских придворных клик, лоббировавших своих кандидатов на вакантный престол, на стороне клана Ундиладзе, вельмож высочайшего уровня, грузин по происхождению, однако вместе с ними и проиграл. После чего вынужден был бежать в Имерети, под надежную турецкую «крышу». На смену беглецу шах Сефи I, под которого Ундиладзе безуспешно копали, прислал в Тбилиси доверенного человека, царевича Хосро-Мирзу из рода картлийских Багратионов, для солидности дав ему титул хана и имя Ростом, а ненадежную Кахети поставил под прямое управление, назначив губернатором перса Селим-хана.
