следующие причины: несмотря на объявленное перемирие, царь опустошил огнем и мечем провинцию Ливонию; послов его принял неуважительно, обманул их двойственностью перемирных грамот и в это самое же время отправил в Ливонию войска, осадил Венден, и наконец чрез посредство своих собственных послов прибавил к прежним оскорблениям новую обиду и насмешку. Около того времени, Московский царь отпустил Гарабурду, которого до сих пор он удерживал, дав ему только ту отповедь, что он пошлет к королю спустя немного своего человека переговорит об этих делах. И действительно, за Гарабурдой тотчас отправился кто то с письмом. [77] Царь требовал чтобы король сохранял перемирие раньше заключенное; если же есть еще какое либо несогласие относительно Ливонии, то пусть он покончит его с ним полюбовно чрез посредников, выбранных с обеих сторон. Король отвечал тоже что и прежде, что он никак не может допустить перемирия на таком основании. Что же касается прибавления относительно Ливонии и полюбовного решения спора о ней, то это напрасная и смешная выдумка; ибо, если бы он (король), однажды приняв и скрепив клятвою перемирие, по которому он отступался от всякого права на Ливонию и заявлял, что впредь не будет иметь притязания на какую бы то ни было часть ее, затем снова захотел бы вести о ней речь, то — разве возможно для кого сомнение в том, что он пошел бы против своей клятвы,
[41] и уже по этому самому должен был бы проиграть свое дело. Если царь желает, чтобы был мир между ним и королем в Литве и Руси, а спор о Ливонии в тоже самое время решался бы на месте оружием, то такой вид перемирия ему (королю) кажется чем-то новым и странным, и хотя он хорошо знает, что во время Сигизмунда Августа и безкоролевья Польше было навязано перемирие такого же рода, однако он сам, когда ему представляется случай заключить новое перемирие, желает иметь надлежащее. Нет человека до такой степени тупого и неопытного, который бы не видел, что еслибы, получив некоторый успех в Ливонии, царь пожелал возобновить войну в Литве, то благодаря тому перемирию, к которому он прибавил условие об уступке Ливонии, у него всегда нашелся бы предлог к перенесению военных действий в Литву, как только показалось бы ему это удобным; достаточно было бы сослаться на то, что король нарушил вышеозначенное условие, ведя войну в Ливонии. По отпуске этого посла, рассмотрены были предложения татарского хана. Последний в это время прислал послов к королю, зная, что предпринимается война против Московского царя; согласно договору, по которому он обязан был помогать Польским королям против всяких неприятелей, за исключением одного турецкого султана, хан предлагал с своей стороны вторгнуться в Московское государство, просил даров, требовал обуздания буйства Низовцев. Хану отвечали, что он, обещая свою помощь против Московского царя, исполняет свою обязанность, и что ему присланы будут дары: дано было действительно несколько тысяч золотых монет и известное число одежд; что же касается до Низовцев, то ответом было, что этот сброд из всяких народов не находится во власти короля, и при том часто сами Турки и Татары к ним присоединяются, но король всетаки постарается, на сколько это возможно,
[42] оградить Татар от обид с этой стороны. Татарский хан, вопреки обещанию, совершенно не участвовал в войне против Московского царя, будучи занят другою войной против Персов, веденной тогда турецким султаном. Явился и Готтард, князь Курляндский и Семигальский, и просил подтверждения своих владений и инвеституры. Король приказал ему остановиться в Дисне и обещал между тем предложить об этом сенату. Затем он дал приказ собраться войску к началу июля месяца в Свирь. В Вильну в это время пришла венгерская пехота, присланная Трансильванским князем Христофором и значительный эскадрон всадников. Мелецкий, возвратившийся тогда же к королю, заметил, что вследствие медленного доставления денег сборщиками податей и запоздавшей по этому уплаты военного жалованья, уже обнаруживается некоторое охлаждение усердия со стороны солдат, стал настойчиво побуждать, чтобы польское войско собиралось как можно скорее на призыв короля.
КНИГА II-я
Отправившись из Вильны накануне июльских календ [78] , король прибыль затем в Свирь. Тут он увидел часть литовской конницы, которая была отлично снабжена всем нужным, в особенности та, которая приведена была фамилией Радзивилов и королевским крайчим Иваном Кишкой. Король, считая нужным предварительно решить главный вопрос войны, держал здесь совет о том, в какую сторону лучше всего направить поход. По мнению почти всех Литовцев, следовало идти через Ливонию ко Пскову, так как этот город по обширности и по значению достоин был того, [43] чтобы из-за него подвергнуться величайшим трудам и всяческим опасностям; к тому же его считали мало защищенным против нападения, ибо стены его, вследствие ветхости, были в упадке, и никаких мер предосторожности не было принято, как в месте совершенно безопасном и отдаленном от театра войны. Поэтому Литовцы выражали надежду, что король мог бы без большого труда и опасности овладеть им. Король был противного мнения; главнейшею задачею войны он поставил — освобождение Ливонии от неприятеля, и понимал, что если перенести военные действия на Ливонскую территорию, то в стране, обладающей частыми городами и крепостями, в продолжении стольких лет разоряемой, при недостатке припасов и при необходимости многократно прибегать к осадам, военные действия были бы медленны и трудны при том он не только бы передал страну, ради освобождения; которой предпринял войну, снова в жертву опустошениям неприятеля и своих, но и Литву, лишенную защиты, открыл бы в тоже время для неприятельских нападений, направив все военные средства в другие места. Если же направиться на Псков по другой дороге, чрез неприятельскую землю, то он считал противным правилам военного искусства, оставив в тылу столько вражеских гарнизонов, через край неприятельский и трудно проходимый углубляться, так далеко в страну противника; в случае какой-либо неудачи, не было бы оттуда ни удобного отступления, ни возможности вызвать подкрепления из соседних пунктов. Он видел, что избегнет того и другого взятием Полоцка, так как этот город, расположенный у реки Двины, открывает легкий доступ в Ливонию и в Литву; продолжая затем постепенно движение вперед, он мог бы внести потом войну в самое Московское государство и потом, как — бы обойдя Ливонию и преградив к ней доступ неприятелю, он мог бы овладеть ею вполне, не удаляясь далеко от Литвы; притом обеим, и Литве и [44] Ливонии, он мог бы подать руку помощи в
