Исторические записки (976 – 1087) - Вриенний Никифор
22. Быв недалеко от лагеря и видя, что его воины начинают грабить, Василаки сам овладел палаткой доместика и думал, что таким образом, всего достиг, что овладел и самим доместиком, – остается взять его в плен и вести. Осмотрев же всю палатку и не найдя в ней никого, кроме монаха и горящей лампады, он с надменностью спросил: «Где картавый? (ибо Алексей не чисто выговаривал букву „р“). Приведите его сюда ко мне!» Упомянутый монах с клятвой утверждал, что не знает, где он. Тогда Василаки, думая, что его обманывают, и волнуемый то гневом, то радостью, засмеялся, по поговорке, сардонически, и приказал своим подчиненным изрезать палатку; а когда это было сделано, велел нагнуться под кровать доместика, и искать, не там ли он спрятался; но так как и тут его не оказалось, заставил опрокинуть стоявшие в палатке ящики. Вот до чего доводит надменность, растлевающая разумную душу человека! И так, потеряв надежду и перешедши к чувству противоположному (ибо тогда радость его сменилась печалью), он многократно ударял себя по бедру и говорил: «Беда мне, картавый обманул меня». Не находя, над чем бы другим посмеяться в таком человеке, он только и твердил про этот малейший и невольный недостаток в произношении звука «р».
23. Потом он вдруг громогласно закричал: «Военачальники! выходите из лагеря; неприятель находится вне его». Голос Василаки был так силен, что одним восклицанием мог встревожить целые фаланги. Но, когда этот полководец выступал из лагеря, а воины его занимались еще грабежом, – встретил его мужественный Алексей, шедший с немногими впереди своей фаланги. Заметив переднего вождя, устанавливавшего фалангу и подумав, что то был Василаки, он тотчас бросился на него с обнаженным мечем и, ударив его по правой руке, державшей копье, отрубил три пальца, с которыми упало на землю и копье. Это сильно встревожило неприятельскую фалангу, – и воины побежали, перегоняя друг друга, хотя, кружась в беспорядке, они только мешали один другому.
24. Тут некто из Алексеева войска, каппадокиец, по прозванию Гулий, узнавши Василаки, ударил его саблей по шлему, – и сабля, переломившись у самой руки, упала. Видя это, Комнин стал, было, укорять воина, – как он так неосторожен, что упустил из рук оружие; но воин тотчас показал рукоять и оправдался от укоризны. Подобным образом и один македонянин, по имени Петр, по прозванию Торникий, вторгнувшись в середину неприятелей, перебил многих; а фаланга и не знала того, что делается, ибо битва происходила во мраке, и невозможно было видеть всех её случайностей… Между тем, Комнин продолжал нападать на стоявшую еще часть неприятелей, рубил и валил попадавшихся ему под руку, а потом снова возвращался к своим. В эту минуту никто из собственной его фаланги франков, видя, что он только лишь вышел из среды неприятелей, и думая; что то воин неприятельский, устремился на него и полетом своего копья чуть не свалил его, если бы только он не был самым крепким седоком на лошади. Когда же Комнин, обернувшись, пустился на него с мечом, – тот вдруг узнал, на кого нападал, и стал униженно просить прощения, утверждая, что он нападал на него по неведению, а не по злому умыслу, – и мужественный Алексей простил его.
25. Так как неприятели отчасти еще держались, то Комнин всеми силами старался разрушить и остальной порядок в их строе, а для того послал своей фаланге приказание, что бы она, ни сколько не медля, шла к нему. Таково было дело, исполненное им ночью и с немногими. Когда же показалось солнце, – сподвижники Василаки хотя и старались установить своих воинов и, сколько могли ободряли их, хотя к этому времени спешили возвратиться в свою фалангу и некоторые из тех Василакиевых воинов, которые отстали от неё, занявшись грабежом в лагере: но, видя их, некоторые из фаланги доместика схол Алексея поскакали назад и, устремившись навстречу им, легко обратили их в бегство, прежде чем дело дошло до боя, и взяв многих из них в плен, возвратились к своей фаланге.
26. Между тем двоюродный брат Василаки Мануил, взойдя на один холм, воодушевлял стоявшую еще часть фаланги и громко кричал: «Этот день и победа принадлежат Василаки!» Увидев его, Василий Куртикий, македонянин из дома Вриенниев, погнал своего коня и взбежал к нему на холм. Тот обнажил было против него свой меч, но этот ударил его палицей по шлему и, тотчас сбив с коня, привел его связанного к доместику схол, мужественному Алексею. В это время явилась и фаланга Комнина и заставила бежать уцелевшую еще часть Василакиева войска. Василаки побежал, чтобы скорее занять город, а Комнин преследовал его; так что и к этому событию справедливо было бы применить стих Гомера, который говорит об Ахиллесе и Гекторе: храбрый бежал впереди, а гнался за ним еще храбрейший. В самом, деле Алексей обладал геройскою силой и духом и, происходя от родителей благородных, своими доблестями поднялся на высоту великой славы.
27. Итак, Василаки заперся в городе, а Алексей Комнин расположился лагерем вне города и, желая сохранить своего противника живым, отправил к нему посла с уверением, что он не потерпит ничего худого, если сдаст ему себя и город. Послом у него был человек добрый и честный, сиявший доблестями подвижника: это – достопочтеннейший Симеон, настоятель Ксенофонтовой обители на Афоне. Но сколько ни убеждал он Василаки, – убедить не мог. Поэтому Комнин начал вести переговоры с Василакиевыми военачальниками и гражданами города, которые и сдали ему город, хотя сам Василаки все еще держался в крепости, пока приближенные к нему, быв вынуждены крайностью, не схватили его и не предали Комнину. После того, вступив в город, Комнин сделался обладателем великого Василакиева богатства. Отправив к василевсу вестников с донесением о взятии в плен Василаки, сам он пробыл несколько дней в городе и, восстановив в нём порядок управления, со славными своими трофеями пошёл назад.
28. Такие подвиги Алексея показали, что не слишком можно полагаться на счастье, когда оно льстит нам. Притом и Эврипид, думаю, хорошо сказал, что одно мудрое распоряжение побеждает много рук. Справедливость этих слов подтвердилась тогда именно для Василаки и Алексея. Вот один человек, один ум, в короткое время низложил славнейших ромейских вождей, превознесенных великой славой, уничтожил бесчисленное множество войск, улучшил и возвысил как гражданское состояние государства, очевидно падавшее, так и состояние обезнадеженных душ войска царского. Некоторые посланные василевсом лица встречают (пленного) Василаки между Филиппами и Амфиполем и, вручив Комнину грамоту василевса, ведут пленника в одно местечко, называемое Хемпиной, где находится прозрачный источник, и там выкалывают ему глаза. С того времени и источник этот носит имя источника Василаки. А Комнина, когда он прибыл в Константинополь, василевс принял с честью, украсил его саном севаста[155] и ущедрил многими наградами.
29. В это время возвратился из Антиохии и брат его Исаак Комнин. Сведав о простоте василевса и о том, как нравятся ему сирийские ткани, он часто доставлял ему их, и там приобрел такую благосклонность, что получил от него в дар многие имения, в короткое время достиг достоинства севаста и имел квартиру в царских покоях. Василевс пользовался и его суждениями, и его приговорами; ибо он живо подмечал истину и способен был вразумительно выразить то, что следовало. Живя в царском дворце, он совершенно овладел простодушием царя и поставил его в полную зависимость от своего слова.
30. А Алексей Комнин опять отправился обозревать вверенную ему область. Находясь в Адрианополе и пробыв там несколько дней, он узнал о вооружениях скифского племени, собиравшегося опустошать пределы Болгарии. Поэтому, созвав все войско, состоявшее под властью префектов и военачальников, прибыл в Филиппополь и, там осведомившись, что скифы опустошают селения между Наисом и Скупами, поспешно выступил против них. Но, когда он прошёл уже Сардику, – скифы, узнав о его выступлении, оставили добычу и пустились бежать, сколько было сил. Прогнав их оттуда, Алексей снова возвратился в Филиппополь, устроил состояние страны и её городов, и в короткое время привлек к себе благорасположение всех; потому что, при своей щедрости, имел привлекательный нрав и умел приятнее всех людей вести беседу. Совершив все это, он возвратился в Византию, – и василевс принял его благосклонно.
