Рене Фюлёп-Миллер - Святой дьявол: Распутин и женщины
Эта вечная недоверчивость государя наложила на двор с течением времени особый отпечаток: тот, кто имел собственное мнение и волю, тотчас казался императору подозрительным или по меньшей мере утомительным и удалялся от двора; только совсем бесцветные люди были для него не опасны и допускались в окружение царской семьи. Вскоре все его окружение состояло из абсолютно неинтересных и незначительных людей. Те немногие, кого государь терпел около себя и кому доверял, оказывали на него все большее влияние, тогда как другие не играли никакой роли. Совсем узким был круг людей, кого можно было посвятить в личные семейные дела: это были в общей сложности два или три достойных доверия флигель-адъютанта, старые министры и дворцовые коменданты. Все остальные, вращавшиеся в дворцовых кругах, были врагами и шпионами, с которыми нужно было вести себя с крайней осторожностью.
Таким образом, число людей, имевших доступ во внутренние покои, сократилось до четырех-пяти придворных, которые из чувства такта и боязни вызвать подозрение воздерживались от высказывания своих мыслей. Они никогда ни на что не говорили «нет», и отсутствие у них собственного мнения позволяло им искренне соглашаться со всем, что бы ни делали царь и царица.
Такие «приближенные» приходили и уходили только на цыпочках и трусливо избегали приносить неприятные вести. Они были всегда одинаково веселы, охотно говорили о погоде и ежедневно с подобострастием расспрашивали о незначительных вещах, как будто все на земле шло самым прекрасным образом.
Но это не было льстивым притворством: эти люди сами по себе были слишком серы и безобидны, чтобы заметить несправедливость или зло. Обо всех неприятностях, происшедших в период их служения двору, они действительно ничего не знали, и их миновала необходимость передавать царской чете тревожные известия.
Их тихие шаги по коридорам царских апартаментов, постоянно приглушенные голоса и разговоры о пустяках — все это преследовало цель не помешать спокойному счастью, в котором уединились Николай и Александра. Никогда эти верные слуги не выводили царя или царицу из иллюзий, никогда не возвращали они этих испуганных людей к мрачной действительности, жестоко подстерегавшей их снаружи, перед этими дверями в покои.
И до того самого дня, когда революционные солдаты ворвались во дворец, грубо схватили «царственных мечтателей», чтобы арестовать их, а затем поставить к стенке, до этого трагического дня покой «царскосельской идиллии» охранялся верными слугами, которые бесшумно скользили по залам и заботились о том, чтобы Николай и Александра ничего не ведали, кроме своего тихого счастья.
Без маленького круга вечно бодро настроенных придворных «царскосельская идиллия» никогда не стала бы возможной, но без них, никогда не позволявших себе появиться с неприятным вопросом или вестью, едва ли эта идиллия привела бы царя и всю империю к такому трагическому концу. Эти Фредериксы, Воейковы, Саблины, Ниловы немало способствовали ужасному краху, потрясающему концу «царскосельской идиллии».
Самой интересной личностью среди них был, без сомнения, придворный министр Фредерикс, очень приятный пожилой господин, занимавший этот важный пост с незапамятных времен. Он был лучшим образцом тактичного царедворца, знатоком этикета и дворцовых правил. В его обязанности входила достаточно тяжелая задача, а именно урегулирование частных дел царской семьи, определение годового содержания великим князьям и их супругам, раздача даров, предотвращение скандальных историй и погашение долгов. Он распоряжался радостями и горестями всех членов императорского дома и поэтому постоянно был посвящен в самые личные тайны царской семьи. Правящая чета сердечно любила этого красивого и элегантного старика, они называли его «наш старик» и позволяли ему обращаться к ним «мои дети».
Однако вследствие почтенного возраста граф Фредерикс стал немного странноватым: память у него была уже не та, и о нем в дворцовых кругах рассказывали всяческие веселые анекдоты. Однажды ему докладывал князь Орлов, начальник походной канцелярии, вдруг граф Фредерикс перебивает его: «Как Вы полагаете, мой дорогой князь, я сегодня брился?» Орлов ответил, что он этого не знает, и продолжил свое сообщение. Через пять минут граф Фредерике положил ему на плечо руку и сказал: «Простите, пожалуйста, но мне кажется, что я сегодня еще не брился». Князь улыбнулся и заметил, что лучше было бы Фредериксу спросить об этом своего камердинера. Старый граф позвонил и, когда появился слуга, вновь спросил того, брился ли он сегодня. Камердинер ответил утвердительно. Едва только Орлов закончил свой доклад, как Фредерикс вскочил со своего места и вскричал: «Я все-таки сегодня не брился! Я еду к парикмахеру!» Но по дороге он заснул в карете, и кучер предпочел отвезти его небритым домой.
Подобные истории рассказывались с легкой усмешкой, что, впрочем, не вредило всеобщей популярности придворного министра. Только вечно злословящий граф Витте повсюду утверждал, что Фредерике «весьма слабо соображает» и его помощникам приходится вдалбливать доклады ему в голову, словно школьный урок.
К тем немногим, кому государь оказывал доверие, принадлежал также зять графа Фредерикса дворцовый комендант Воейков, в обязанности которого входила охрана Царского Села. Сначала царица недостаточно ему доверяла, но позднее она изменила свое мнение, и с того момента Воейков часто исполнял обязанность тайного ходатая императрицы.
Немного странной личностью при дворе был флигель-адъютант адмирал Нилов, брюзга, грубиян, любивший выпить; у него была привычка каждому, даже царю, высказывать в лицо свое мнение; но на самом деле его «правда» была настолько далека от истины, что никогда не вызывала серьезных подозрений.
Необычную роль играли другие многочисленные флигель-адъютанты, ревниво следящие друг за другом, из которых никто, за небольшим исключением, не имел никакого влияния. Если кто-нибудь обращался к такому офицеру с просьбой, он отвечал: «Я лишь открываю двери!» или: «Я только играю в шахматы».
Материальное положение любого флигель-адъютанта было очень незавидным, так как они получали жалованье, которого едва хватало на уплату необходимых чаевых, и потому так получалось, что они не раз попадали в лапы ростовщиков, играли на бирже и всячески старались использовать все материальные преимущества службы при дворе. Сильное влияние было только у одного из них, флигель-адъютанта Саблина, который смог добиться полного царского доверия. Плотной непроницаемой стеной бесцветные подобострастные слуги заслоняли правящую чету от внешнего мира, от всей Российской империи.
«Плачевно, — воскликнул однажды Сазонов, министр иностранных дел, — постепенно вокруг царской четы образовалось пустое пространство, никому больше не удается приблизиться к ним. Если исключить официальные приемы, в дом никогда не проникает никакой голос из внешнего мира».
* * * *В то время из-за уединенности царской четы и глубокого покоя придворная жизнь постепенно замирала, в политических салонах все активнее развивалась деловитость; такого типа салоны существовали и раньше, еще со времен госпожи фон Крюденер, а теперь росли в Петербурге, как грибы после дождя.
Раньше, когда при дворе еще вращались министры, советники, политики и интриганы, когда дворцовая жизнь находилась в здоровом и живом контакте с внешним миром, центром всех политических событий был именно царский дворец; там выдвигались, обсуждались, оспаривались и принимались все предложения, проекты, планы, идеи. Но теперь при дворе стало тихо, каждый, допущенный в Царское Село, чувствовал себя обязанным служить на цыпочках, говорить шепотом, так как правящая чета желала покоя и нуждалась в бережном отношении; дворец в Царском Селе все больше походил на роскошную больничную палату.
Деятельная дворцовая жизнь была теперь вытеснена со своего прежнего места и чуть теплилась в политических салонах. Все те интриги, прожекты, мелкая ревность и планы, имевшие в блеске царского дворца определенный стиль и даже иногда ослеплявшие своим величием, перенеслись в маленькие салоны, чья лихорадочная деловитость должна была заменить истинную дворцовую жизнь. Все, что вокруг царя было «великой политикой», превратилось в мелкие отталкивающие действия, бесконечную возбужденную болтовню и нечистоплотную спекуляцию.
Так как люди, имевшие титул и звание, нечасто добивались допуска к государю, не имели на него почти никакого влияния и ничего не знали о его истинных намерениях, новые политические салоны Петербурга группировались не вокруг них, а около тех, чьи отношения со двором основывались на знакомстве с каким-нибудь придворным низшего ранга, который именно благодаря своему низшему положению мог постоянно находиться вблизи монарха. Это были лакеи, привратники и другие «вельможи», чьей дружбы искали теперь политические кружки.
