Олег Гончаренко - Москва, которую мы потеряли
По отзывам современников, богослужения в обычном приходском Георгиевском храме признавались неудобными для большинства университетских прихожан из-за крутой лестницы с большими ступенями, ведущей к дверям храма, расположенного на возвышенности, и далеко не все пожилые люди могли преодолевать это пусть незначительное, но весьма утомлявшее их расстояние. Особенно трудным становился подъем в зимнее время, когда широкие плоскости ступеней обледеневали, превращаясь в непреодолимое препятствие даже для молодых и физически крепких людей. Вполне понятно, что совершать в это время года отпевания становилось почти невозможным делом. В довершение к этому второй этаж церкви Св. Георгия почти не отапливался, отчего там нельзя было проводить богослужения в холодное время года, а ведь именно на эту пору и приходился главный университетский и престольный январский праздник, именуемый Татьяниным днем. Помещение придела второго этажа было очень маленьким для проведения многолюдных университетских торжеств, и иерей Георгиевской церкви, отец Захарий Яковлев, взявший на себя труд исполнять обязанности университетского священника, приходил по большим праздникам в главный корпус университета, вмещавший в себя большое количество желающих попасть на богослужение. Та м же о. Захарий отправлял и великопостные службы. Узнав про стесненность университетских прихожан в дни проведения великопостных служб, император Николай I в 1832 г. выкупил на личные средства соседнюю усадьбу Пашковых на Моховой, расположенную между улицами Воздвиженкой и Большой Никитской, передав ее Московскому университету. Знатоки архитектуры утверждают, что этот усадебный ансамбль был спроектирован и возведен самим Василием Баженовым. В наши дни там расположен так называемый аудиторный корпус МГУ. А тогда, в 1837 г., в его левом флигеле была открыта новая домовая церковь Московского университета, действующая там и поныне. Именно с той поры Георгиевская церковь вновь стала обыкновенной приходской. Только в ранние советские годы история вновь объединила ее со зданием Московского университета, когда домовая церковь студентов оказалась закрытой большевиками в первые дни их воцарения в Москве. В январе 1920 г. иереи Георгиевского храма совершали службу в день великомученицы Татианы, что совпало со столь же тайным празднованием 165-летнего юбилея самого Московского университета. Да и первые университетские богослужения после закрытия его собственной церкви вновь проводились в Георгиевском храме на Моховой.
Прошло немногим более 15 лет после того, как большевики захватили власть в России, и наступило то, что должно было произойти и что уже произошло со многими московскими храмами. В апреле 1932 г. Московский совет просил у Всесоюзного центрального исполнительного комитета разрешения снести Георгиевскую церковь и построить на ее месте новый жилой дом для постоянно прибывающей в Москву провинциальной советской бюрократии и всякого рода советских «выдвиженцев». Советские архитекторы подрядились спроектировать здание в неком новом архитектурном стиле, созвучном социалистической эпохе. Разумеется, что разрешение на это было получено без особого промедления, и уже в 1934 г. по проекту популярного советского архитектора И.В. Жолтовского на месте снесенного храма на Моховой был возведен многоэтажный дом, ставший самым первым в Москве образцом пресловутого «сталинского ампира», приходящего на смену конструктивизму 1920-х гг. Для декоративного оформления здания Жолтовский использовал хорошо усвоенные им еще со студенческой скамьи элементы классической ордерной архитектуры, от которой некогда отказался властитель дум тогдашних советских архитекторов и теоретик конструктивизма Ле Корбюзье. Современному молодому читателю, далекому от века классической советской архитектуры, стоит, пожалуй, рассказать немного о том, как сложилась судьба мэтра советской архитектуры.
На месте церкви Св. Георгия построили здание ВАО «Интурист»
Архитектор И.В. Жолтовский
Иван Владиславович Жолтовский родился 27 ноября 1867 г. в белорусском городе Пинске. В возрасте 20 лет он поступил в Петербургскую Академию художеств, где проучился 11 лет. Столь долгий срок учения был связан главным образом с тем, что параллельно с учебой Жолтовский работал у ряда крупных петербургских архитекторов. После окончания академии в 1898 г. он начал преподавать в Строгановском училище, затем на архитектурном факультете Свободных художественных мастерских, позднее – во ВХУТЕМАСе, везде внедряя традиционные формы преподавания, основанные на изучении классического наследия. Пристрастие к антично-ренессансной традиции определило все творчество Жолтовского. Италию он исходил пешком, побывав там 26 раз. Совершенное владение итальянским языком позволило ему перевести 4 книги об архитектуре Андреа Палладио – его любимейшего мастера, постройками которого он неоднократно вдохновлялся. Всю свою жизнь Жолтовский разрабатывал «метод логической тектоники». Среди его построек – особняк армянского купца Тарасова на Спиридоновке, а также жилые дома на Моховой и Большой Калужской улицах, на Смоленской площади, московский ипподром, здание Госбанка на Неглинной. Жолтовский был подлинно московским архитектором, хотя его постройки есть и в других городах. Переселившись в Москву сразу после окончания Академии художеств, он жил здесь до самой смерти, последовавшей в 1959 г. Точная оценка творчества Жолтовского содержалась в словах его конкурента Щусева: «Трудно найти мастера, который так тонко понял бы классику».
В 1923 г. Жолтовский уехал в Италию, где построил на выставке в Милане советский павильон, а когда спустя три года вернулся в Москву, то обнаружил, что маятник архитектурной жизни резко качнулся в сторону «левых» течений. За время его отсутствия организационно оформились и стали достаточно авторитетными АСНОВА и ОСА. В первые ряды выдвинулись зодчие, многие из которых еще вчера были его учениками, а теперь, казалось, стремились опровергнуть любые истины, совсем eщe недавно безоговорочно принимавшиеся как аксиомы. Жолтовский оказался словно на распутье. В 1926–1927 гг. он сделал три проекта, которые свидетельствуют о сложных творческих исканиях мастера. Речь идет о здании Госбанка на Неглинной, о котельной МОГЭСа на Раушской набережной и о Доме Советов в Махачкале. Эти сооружения позволяют говорить о том, что мастер пробовал свои силы в разных творческих направлениях. Особенно интересен в этой связи Госбанк. В здании банка зодчий органично соединил внешне, казалось бы, совершенно несовместимые в рамки одной стилистической традиции не укладывающиеся решения: классически выверенный каменный ордерный фасад, выходящий на Неглинную, и громадный стеклянный витраж, «упакованный» в сетку сот металлического каркаса на фасаде явно делового, утилитарного здания, каким выглядит банк со стороны переулка. Таким образом, художественно-образное решение, соответствующее объемно-пространственной композиции, способствует созданию представления о гармонично сосуществующих двух зданиях, объединенных общей функцией. В здании котельной МОГЭСа Жолтовский еще дальше продвинулся по пути художественного освоения новых архитектурных форм. Он вовсе отказался от ордерной системы и ренессансного декора, однако сохранил принципы гармонизации, присущие классической архитектуре. Впервые в своей практике, столкнувшись с новыми для классической традиции материалами – металлом и стеклом, – он нашел им принципиально новое применение. Сплошь стеклянная стена фасада решена группами сильно выступающих вперед граненых эркеров и воспринимается не как ограждающая плоскость, инертная «выгородка» в пространстве, а как упругая оболочка, самостоятельно формирующая облик сооружения.
В 1931 г. Жолтовский по приглашению организаторов участвовал во Всесоюзном конкурсе на проект Дворца Советов. Несмотря на обвинения в ретроспективизме, высказываемые в печати, проект Жолтовского был настолько убедительным, что удостоился одной из трех высших премий, наряду с работами Б. Иофана и американского архитектора Г. Гамильтона. Более того, несомненно, его проект был одним из тех, который повлиял на формулирование дальнейших задач проектирования Дворца. С именем Жолтовского в первую очередь связывается установка на «историзм» как методологическую основу архитектурного творчества, ему приписывается едва ли не решающая роль в той творческой перестройке, которую претерпела советская архитектура в начале 1930-х гг. и в которой по сложившейся традиции значительное место отводится конкурсу на Дворец Советов. И все-таки предпочтение было отдано не проекту Жолтовского, а проекту Дворца Иофана.
В 1932 г. Жолтовскому было присвоено звание заслуженного деятеля науки и искусства РСФСР. В это время зодчий был занят проектированием и строительством жилого дома на Моховой. Это сооружение вызвало массу откликов в печати. Его то называли гвоздем майской архитектурной выставки 1934 г., то хвалили, то ругали, то называли образцом, то чуть ли не требовали снести. Вот что писал Щусев: «Дом, построенный Жолтовским на Моховой, называют гвоздем выставки и сезона и сравнивают его красоту с красотой павловского гренадера, который ходит в кирасе по улицам современной Москвы. Дом Жолтовского будто бы является сколком архитектуры XVI века, хотя следовало бы знать, что в XVI веке была принята иная система конструкции для сооружения зданий. Конструкция дома Жолтовского ближе к современной. Большие стеклянные поверхности и колонны, которые поддерживают стены здания, делают дом современным. Научная критика должна отметить, что Жолтовским применена современная, а не архаическая конструкция дома... Это – архитектурная работа, которая подобна написанию в музыке специального этюда на ту или иную тему... Жолтовский когда-то мне говорил: “Я выступаю с классикой на Моховой, и если провалюсь, то провалю принципы классики...” Эта постройка является большим завоеванием современной архитектуры». Обаяние облика дома на Моховой с его тщательно прорисованными и не менее тщательно выполненными деталями, его монументальность, так отвечавшая веяниям времени, и в то же время пластическое богатство фасадов стали примером для подражания. Нельзя не отметить и еще одну особенность – кажущуюся для непосвященного легкость удачи, легкость открытия новых путей в архитектуре. Многим казалось, что достаточно изучить классические образцы для того, чтобы раскрылись тайны создания истинных произведений архитектуры. Интересно в связи с этим привести высказывание одного из учеников Жолтовского: «Конечно, такой дом мог построить только один Иван Владиславович Жолтовский. Даже мы, его ближайшие ученики, не в силах такой вещи одолеть».
