Петер Гостони - Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Была ли эта разграничительная линия, оборванная у Люббена, невысказанным предложением обоим фронтам вступить друг с другом в соревнование при взятии Берлина? Вполне возможно: во всяком случае, я не исключаю такой вариант ответа. Особенно когда я мысленно возвращаюсь в тот апрель и вспоминаю Берлин. Все, от простого солдата до генерала, хотели своими глазами увидеть Берлин и завоевать его. И совершенно естественно, что такое же желание переполняло и меня. Я не отрицаю этого. Было бы неверно утверждать, что в эти последние месяцы войны был хоть один человек, который не имел бы такого желания».
Третий командующий русскими вооруженными силами, стоявшими на Одере, маршал Константин Рокоссовский, появился у Сталина 6 апреля. Согласно планам Генерального штаба его 2-й Белорусский фронт должен наступать севернее Берлина, выйти к морскому побережью и разгромить группировку противника севернее Берлина. Рокоссовский: «Хотя мы и были раздосадованы из-за того, что не могли принять участие во взятии Берлина, однако вынуждены были согласиться с тем, что объективные трудности, такие как своевременное пополнение соединений живой силой и техникой и крупномасштабная передислокация войск, а также перенос начала наступления на «логово фашистского зверя» на более ранний срок, не допускали этого. Верховный главнокомандующий [Сталин] отклонил предложение перенести начало наступления на Берлин на более поздний срок, и мы, 2-й Белорусский фронт, просто физически не могли надлежащим образом подготовиться к наступлению к 16 апреля!»
Какие же мотивы побуждали Сталина и его Генеральный штаб форсировать наступление на Берлин? Кажется, что после проведения Ялтинской (Крымской) конференции (4—11 февраля 1945 года), которая завершилась в духе взаимного согласия всех участников антигитлеровской коалиции, взаимоотношения союзников ухудшились. В восточном лагере росли подозрения, что западные державы замышляют недоброе. Призыв закончить войну «политическим путем», который очень часто появлялся в германской прессе, переговоры Гиммлера с графом Бернадотом (без ведома Гитлера), зондирование возможности частичной капитуляции немецких войск в Италии, о которой шла речь во время встречи Аллена Даллеса с оберстгруппенфюрером СС Карлом Вольфом в Швейцарии, а также другие события или только слухи, к которым в Москве относились очень серьезно, укрепили подозрения Сталина в том, что в этот самый последний час войны Гитлер может заключить сепаратный мир с западными державами или даже заключить с ними военный союз с целью вытеснить Красную армию из Европы. Сталин опасался «предательства общего дела». В своих мемуарах (1965) Конев также касается этой проблемы:
«Мы должны были считаться с тем, что гитлеровское главнокомандование и германо-фашистское правительство сделают все, чтобы разрушить антигитлеровскую коалицию. В последнее время они даже стремились заключить сепаратные договоренности с нашими западными союзниками, чтобы получить возможность перебросить свои войска с Западного фронта на Восточный.
Сегодня [1965 год] это уже исторический факт, что Гитлеру и его подручным не удалось склонить западных союзников к сепаратному миру. И тогда [конец марта – начало апреля 1945 года] мы не хотели верить в то, что наши союзники заключат договор с германским военным руководством. Но в той ситуации, когда мы не располагали достаточной информацией и когда продолжали циркулировать разные слухи, мы не могли оставить без внимания такую возможность. Сложившееся положение делало Берлинскую операцию жизненно необходимой и срочной».
Сталин отнесся с недоверием к телеграмме Эйзенхауэра от 28 марта: если уж сам главнокомандующий англо-американскими вооруженными силами заявил, что не собирается брать Берлин, то это может быть только ловушкой. Почему Эйзенхауэр, который раньше никогда так подробно не сообщал Кремлю о своих стратегических планах, неожиданно решил действовать в открытую? 29 марта Сталин ответил: «Вашу телеграмму от 28 марта 1945 года получил. Ваш план рассечения немецких сил путем соединения Ваших и советских войск вполне совпадает с планом советского главнокомандования. <…> Местом соединения Ваших и советских войск должен быть район Эрфурт – Лейпциг – Дрезден, вторая встреча могла бы состояться в районе Вена – Линц– Регенсбург. Советские вооруженные силы будут наносить свой главный удар в этом направлении. Берлин потерял свое прежнее стратегическое значение. Поэтому советское главнокомандование думает выделить на берлинское направление второстепенные силы. Начало главного удара советских войск приблизительно – вторая половина мая».
В то время, как над этой телеграммой ломали голову военные в объединенном англо-американском Генеральном штабе, маршалы Жуков и Конев уже направились из Москвы в свои полевые штабы на Одере, чтобы детально подготовить последнюю битву европейской войны, крупномасштабное наступление на Берлин.
Глава 5 Фронт русских на Одере
С первых дней февраля русские войска стояли на Одере, последнем большом естественном препятствии перед Берлином. Русские военные давали довольно высокую оценку этой реки в качестве оборонительного рубежа:
«Одер, на старославянском (а также в Польше и Чехии. – Ред.) Одра, одна из крупнейших рек Германии. Исток реки находится в Чехословакии (ныне в Чехии. – Ред.), и она течет через Моравску-Остраву, а затем с юга на север через территорию Германии. Длина Одера составляет около 725 километров (903 км. Ширина ниже впадения реки Варта свыше 200 м. – Ред.). Эта река представляет собой значительное препятствие для всех армий, которые могут наступать на Германию с востока, так как она блокирует все пути на Берлин. Было очевидно, что германское главнокомандование предприняло все необходимое, чтобы надежно прикрыть переправы через Одер. В том месте, где сливались Одер и Варта, находился лучше всего укрепленный пограничный район Восточной Германии с крепостью Кюстрин (ныне польский Костшин. – Ред.). Благодаря своему географическому положению и мощным оборонительным сооружениям фортов Кюстрин имел важное стратегическое значение. Он перекрывал прямой путь на Берлин и облегчал оборону нижнего течения Одера с военно-морскими базами в Штеттине (ныне польский Щецин. – Ред.) и Свинемюнде (ныне польский Свиноуйсьце. – Ред.). Не напрасно Кюстрин называли «воротами на пути в Берлин». Вторым укрепленным районом на Одере был город Бреслау, на старославянском Вратислав (ныне польский Вроцлав. – Ред.). Эта старая крепость сыграла очень важную роль во время прусско-австрийских войн и войн с Наполеоном. Гитлер приказал модернизировать старые оборонительные сооружения и построить целый ряд новых. Укрепрайон вокруг Бреслау представлял собой серьезное препятствие на пути в Прагу и важные промышленные центры Дрезден и Лейпциг.
Между Бреслау и Кюстрином лежала крепость Глогау (ныне польский Глогув. – Ред.), которая занимала господствующее положение на окружающей ее равнине. Были все основания полагать, что противник будет отчаянно цепляться и за эту крепость.
Нацисты включили в свою оборонительную систему и Франкфурт-на-Одере. Гитлеровский Генеральный штаб придавал этому участку фронта особое значение и рассматривал его как «вторые ворота на пути в Берлин».
Однако сначала надо было захватить Кюстрин, «первые ворота на пути в Берлин». Эту задачу должны были выполнить две русские армии 1-го Белорусского фронта Жукова. Командующий 8-й гвардейской армией Чуйков вспоминает:
«В двадцатых числах марта мы провели частные операции с целью соединить свой фланг с частями нашего правого [северного] соседа – 5-й ударной армии, западнее крепости Кюстрин. Здесь разрыв между нашими армиями, точнее, между двумя плацдармами на западном берегу Одера составлял около трех (пяти – шести. – Ред.) километров. Через этот коридор противник поддерживал связь с Кюстринской цитаделью, расположенной на острове на главном русле реки Одер. Сама цитадель была основанием клина, раскалывающим наши плацдармы. Предстояло разрубить этот клин где-то западнее Кюстрина, в самом узком месте, и соединить фланги двух армий. Тогда гарнизон крепости окажется изолированным.
Часть фортов крепости была захвачена нашими войсками еще в начале боев за плацдарм. Теперь мы нанесем удар по обороне противника с юга и выйдем к железной дороге Киц – Долгелин. Войска генерала Берзарина [5-я ударная армия] одновременно с нами поведут наступление с севера, с тем чтобы соединиться с нами в районе железнодорожной станции Гольцов.
Операцию мы готовили тщательно и провели ее 22 марта. Накануне летчики штурмовой и бомбардировочной авиации в течение четырех дней методично днем и ночью наносили удары по противнику, нарушая его систему обороны и управление, уничтожая цель за целью. Артиллеристы по графику вели прицельный огонь по различным участкам, а перед началом атаки, назначенной на 9 часов 15 минут утра, совершили сильный огневой налет, расчищая путь пехоте. Одновременно перешли в атаку части 5-й ударной армии. В результате этих согласованных действий войска двух армий соединились в намеченном районе, и гарнизон Кюстринской крепости с немногими уцелевшими фортами и цитаделью оказался изолированным со всех сторон. Все войска, которые находились в коридоре, соединяющем Кюстрин с Зеловом, были разгромлены. Часть их сдалась в плен, часть отступила в уцелевший форт на острове. Теперь оба наших плацдарма соединились в один. Однако в центре этого большого плацдарма оставалась еще цитадель крепости [Кюстрин] с многочисленным вражеским гарнизоном».
