Петер Гостони - Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
– Вы знаете, как обстоят дела?
Мы оба ответили, что знаем положение дел на своих фронтах. После этого Сталин обратился к Штеменко и сказал:
– Зачитайте, пожалуйста, телеграмму.
Из текста телеграммы следовало, что англо-американское командование готовило операцию по захвату Берлина. [Очевидно, здесь речь идет не о телеграмме Эйзенхауэра, а о донесении разведки.] Монтгомери уже собирал необходимые для этого силы. Они планировали нанести главный удар на Берлин по кратчайшему пути, севернее Рурского промышленного района. В телеграмме содержался целый ряд распоряжений командования союзников о концентрации и передислокации войск. В заключение в телеграмме говорилось, что командование союзников планировало осуществить захват Берлина, который первоначально должна была осуществить Красная армия, силами британских войск и полным ходом вело подготовку к этой операции. После того как Штеменко зачитал всю телеграмму, Сталин снова обратился к нам:
– Так кто будет брать Берлин? Мы или союзники?
Получилось так, что я ответил первым:
– Берлин будем брать мы. Мы окажемся там раньше, чем союзники.
– Неплохо, – улыбнулся Сталин. И тут же задал следующий вопрос: – И как же вы собираетесь организовать концентрацию войск? Ведь ваши основные силы находятся на южном фланге, таким образом, вам нужно будет выполнить передислокацию крупных воинских подразделений!
– Товарищ Сталин, вы можете не беспокоиться: фронт выполнит все распоряжения. Мы своевременно соберем войска для крупномасштабного наступления на Берлин.
Вторым ответил Жуков. Он доложил, что его войска готовы взять Берлин. 1-й Белорусский фронт, получивший пополнение живой силой и техникой, был нацелен на Берлин и находился совсем близко от германской столицы.
После того как Сталин выслушал нас, он сказал:
– Хорошо! Вы сейчас же займетесь разработкой своих оперативных планов в Генеральном штабе. Когда вы будете готовы, скажем через день или через два, то представите их на рассмотрение Верховному главнокомандованию. Тогда вы сможете вернуться в свои штабы с утвержденными планами».
Соперник Конева, маршал Жуков в своих мемуарах также упоминает это 1 апреля в Ставке Сталина:
«Уже ко времени проведения Висло-Одерской операции в Генеральном штабе были определенные планы наступления на Берлин. Сначала планировалось начать Берлинскую операцию силами трех фронтов. Но 2-й Белорусский фронт [Рокоссовский], который после окончания операции в Восточной Померании должен был перебрасывать свои войска из района Данциг [Гданьск] – Готенхафен [Гдыня] на Одер, был бы в состоянии начать свое наступление на Берлин только 20 апреля.
Тогда Верховное главнокомандование, еще раз проанализировав как военное, так и политическое положение, пришло к решению начать Берлинскую операцию не позднее 16 апреля одновременно силами двух фронтов [1-го Белорусского и 1-го Украинского].
В начале апреля маршала Конева и меня вызвали в Ставку Верховного Главнокомандования, чтобы мы смогли получить приказы о наступлении на столицу Германии».
Конев:
«Мы работали над нашими планами чуть больше одного дня. Жуков уже четко представлял, как будет действовать. И я раньше уже тоже прикидывал, как смогу перегруппировать основные силы 1-го Украинского фронта и перебросить их с юга в направлении на Берлин.
В Генеральном штабе мы оба разрабатывали наши планы раздельно, но те вопросы, которые требовали совместного решения, мы обсуждали в присутствии ведущих сотрудников Генерального штаба. Разумеется, здесь не обсуждались детали, а лишь вопросы теоретической важности, такие как главные направления наступления, временное разграничение операции и ее начало. Последнее особенно беспокоило нас.
Из вопроса Сталина, кто будет брать Берлин, а также благодаря информации о том, что союзники сами задумываются о взятии Берлина, нам было ясно, что начинать Берлинскую операцию нужно было как можно раньше. Я часто разговаривал об этом с Жуковым. Основная часть его войск уже была готова к наступлению, чего нельзя было сказать о моем фронте. Я только что успешно завершил операцию в Верхней Силезии, и большая часть моих войск все еще была сосредоточена на южном фланге моего фронта. Таким образом, мне предстояло провести быструю перегруппировку войск.
Утром 3 апреля мы явились с готовыми планами в Ставку Верховного Главнокомандования. Сначала обсуждался план 1-го Белорусского фронта [Жуков]. Он не вызвал у Сталина особых возражений. Затем началось обсуждение моего плана; и он был выслушан без особых замечаний».
Из рассказа Жукова следует, что Конев должен вступить в битву за Берлин только в том случае, если бы этого потребовала сложившаяся обстановка: «Во время совещания у Верховного главнокомандующего Сталин дал Коневу следующее указание: если противник остановит наступление 1-го Белорусского фронта к востоку от Берлина, тогда он должен будет со своим 1-м Украинским фронтом атаковать Берлин с юга».
Конев:
«Особое внимание мы уделили вопросу начала предстоящей операции. Я предложил такой срок, который с учетом передислокации представлял для нашего фронта максимальную нагрузку.
Что касалось срока начала операции, Сталин был с нами согласен. Я обратился к нему с просьбой предоставить в распоряжение моего 1-го Украинского фронта резервы. <…> Он согласился: «Поскольку на Балтике и в Восточной Пруссии линии фронта существенно сократились, я могу передать вам две общевойсковые армии, 28-ю и 31-ю».
Я сразу прикинул, успеют ли эти армии своевременно прибыть к нам. Результат оказался отрицательным: железная дорога была не в состоянии своевременно осуществить эту передислокацию войск. Тогда я предложил начать наступление имеющимися силами. Мое предложение было принято, а датой начала крупномасштабного наступления на Берлин было определено 16 апреля.
После того как планы были одобрены, огласили разработанные вместе с Генеральным штабом директивы для обоих фронтов. <…>
В них говорилось:
Берлин должен был взять 1-й Белорусский фронт.
1-й Украинский фронт получил задание разгромить противника в районе Котбуса, южнее Берлина. Согласно планам мы должны были наступать на запад и на северо-запад и на десятый – двенадцатый день операции обязаны были достичь района Белитц-Виттенберг (ныне Лютерштадт-Виттенберг. – Ред.), то есть должны были выйти к Эльбе южнее и юго-западнее Берлина. <…>
Таким образом, задача 1-го Украинского фронта заключалась в том, чтобы наступать южнее Берлина и оказать помощь 1-му Белорусскому фронту при взятии столицы Германии, прорвать фронт германо-фашистских войск и соединиться с американцами».
Конев, честолюбивый как никогда, хотел, чтобы его фронт принял более активное участие в Берлинской операции. И хотя он знал, что любимец Сталина, маршал Жуков, уже выбран для захвата гитлеровской столицы, он не терял надежды переубедить Верховного главнокомандующего относительно участия 1-го Украинского фронта в Берлинской операции. Генерал Штеменко, который присутствовал на этом совещании в Кремле, пишет:
«На следующий день, 1 апреля 1945 года, план Берлинской операции обсуждался в Ставке. Было подробно доложено об обстановке на фронтах, о действиях союзников, их замыслах. Сталин сделал отсюда вывод, что Берлин мы должны взять в кратчайший срок: начинать операцию нужно не позже 16 апреля и все закончить в течение 12–15 дней. Командующие обоими фронтами [Жуков и Конев] с этим согласились и заверили Ставку, что войска будут готовы вовремя.
Начальник Генштаба [Антонов] счел необходимым еще раз обратить внимание Верховного главнокомандующего на разграничительную линию между фронтами. Было подчеркнуто, что она фактически исключает непосредственное участие в боях за Берлин войск 1-го Украинского фронта, а это может отрицательно сказаться на сроках выполнения задач. Маршал Конев высказался в том же духе. Он доказывал необходимость нацелить часть сил 1-го Украинского фронта, особенно танковые армии, на юго-западные окраины Берлина.
Сталин пошел на компромисс: он не отказался полностью от своей идеи, но и не отверг начисто соображений И.С. Конева, поддержанных Генштабом. На карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разграничительной линии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, довел ее до населенного пункта Люббен (в 60 километрах к юго-востоку от столицы) и неожиданно оборвал.
«Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин», – заявил он нам потом. <…>
Генштаб был доволен таким оборотом дела. Эта проклятая разграничительная линия не давала нам покоя более двух месяцев. Не возражал и маршал Конев. Его это тоже устраивало».
Конев:
«То, что разграничительная линия Сталина заканчивалась под Люббеном, означало для меня, что умелым маневром и прорывом на правом фланге нашего фронта мы получали возможность атаковать Берлин с юга.
