Вячеслав Оргиш - Древняя Русь: Образование Киевского государства и введение христианства
Таким образом, за несколько лет Кирилл и Мефодий с помощью учеников совершили настоящую культурную революцию. Создание славянской письменности, переложение ряда книг на славянский язык имели для славянского мира исключительное культурное значение, ибо введение в сферу его интересов и потребностей выработанных европейской цивилизацией идейно-нравственных комплексов резко активизировало духовные силы славянских народов, способствовало дальнейшему выявлению их национальных особенностей. Восточная же церковь получила важное средство для того, чтобы начать самоутверждение в славянском мире.
Мефодий после смерти брата предпринял перевод всего Писания. Сейчас трудно установить, был ли этот труд им завершен. Важно, однако, отметить, что многие ветхозаветные славянские книги, дошедшие до нас в списках XV и XVI вв., носят на себе отчетливые следы болгарского языка X в., что указывает на древнейший болгарский перевод. Сделанные братьями-монахами переложения с греческого (частично, возможно, и с латыни) богослужебных руководств из Болгарии перешли на Русь и с некоторыми исправлениями дошли до наших дней. По ним восточные славяне учились совершать церковную литургию. Это обстоятельство более всего убеждает в том, что Болгария имела первостепенное отношение к распространению христианства на Руси. Развитие древнеболгарской письменности стало важнейшим основанием культурной общности русского и болгарского народов [11, 87-89].
Болгарский характер использованного славянскими просветителями наречия подтверждается многими источниками. Так, жизнеописатель и ученик жившего в X в. болгарского архиепископа Климента свидетельствует, что Кирилл и Мефодий переводили на болгарский язык: «Поелику народ славянский или болгарский не понимал Писания на греческом языке, то святые… молили утешителя… ниспослать им способность к изобретению письмен, которыя бы согласовались с грубостию болгарского языка: молитва их была услышана, и они, изобретши славянские буквы, перевели богом дарованныя Писания с греческого языка на болгарский» [56, 27]. Не случайно, что славянские просветители до сих пор почитаются болгарским народом как болгарские книжники.
Подтверждение тому, что перевод был сделан на болгарском языке, можно найти и в филологии. Используемые русской православной церковью богослужебные книги по своему языку поразительно близки языку, употреблявшемуся в Болгарии в X в. Более того, современная болгарская речь, несмотря на многовековые трансформации, по-прежнему сохраняет многие сходные с церковнославянским языком черты.
Избрание болгарского в качестве языка перевода было обусловлено тем, что болгарская речь в силу близости к Восточной империи Болгарии и активного, регулярного общения ее населения с греко-византийской культурой стала к тому времени одним из самых развитых славянских наречий. Кроме того, Кирилл и Мефодий могли отдать предпочтение болгарскому на том основании, что знали его более других, ведь в Солуни и ее окрестностях основным языком был славяно-болгарский. Впрочем, болгарское наречие послужило главной языковой базой перевода, но отнюдь не единственной. Использовались и другие наречия, из различных славянских корней конструировались новые слова, широко применялись языковые формы греческого. Усилиями славянских просветителей болгарскому наречию было придано новое качество – он получил статус книжного языка, способного выражать потребности религиозно-богословского, спекулятивного мышления. Не совпадая с другими славянскими наречиями, он все же вполне благополучно соседствовал с ними, взаимодействовал, обогащал их и обогащался сам. Но самое главное то, что переводы были понятны не только болгарам, но и другим славянам, ведь славянские наречия в то время были близки друг другу.
Просветительная деятельность Кирилла и Мефодия сыграла огромную роль в развитии образовательных начал славянских масс, впервые получивших возможность услышать родную речь правильно оформленной, облагороженной. Одновременно появление библейских и церковных книг на славянском языке стало фактором вытеснения языческих представлений и постепенного внедрения в сознание народа новой картины мира, основанной на спиритуалистическом раздвоении бытия. Начавшийся в умах славянских поколений переворот получил монотеистическую ориентацию, во многом подготовлявшуюся чтением, изучением, молитвенным осмыслением догм христианского богословия, на которые опиралась новая для них религиозная вера. Греческие и римские миссионеры, приходившие в славянские земли с проповедью христианства, но говорившие на незнакомом языке, неизменно сталкивались с непониманием и равнодушием. Даже в том случае, когда в целях евангелизации «варваров» использовались насилие и меч, результаты оказывались ничтожными. Только получив перевод библейских и богослужебных книг, славяне примкнули к господствовавшей в средневековой Европе идеологии.
* * *Труд братьев-просветителей открыл славянам новые широкие возможности реализации духовных потенций, подвинул их к дальнейшему культурному прогрессу. Огромное значение он имел и для восточных славян. Кроме указанных общих всем славянам последствий культурно-просветительного характера, труд этот стал для Руси фактором, который вместе с другими историческими обстоятельствами определил ее выбор в пользу восточной церкви и одновременно понизил шансы на успех миссионеров от ислама, католицизма, иудаизма. Древнерусским людям усваивать религиозные догмы, явленные на славянском языке, было намного проще. Естественно, они быстрее привязались к вероисповедному направлению, основные идеи которого излагались на доступном им языке, содержались в понятных им книгах, которые к тому же стали первыми их книгами и почти единственными на протяжении длительного периода истории.
Поэтому, строго говоря, христианство начиналось на Руси не с Владимира. При нем оно только было возведено в ранг официальной, обязательной для всех религии. Древние сообщения о существовании в первой половине X в. в Киеве соборной церкви, о том, что при
Ольге находился священник, и т. п. удостоверить невозможно, но с указанной точки зрения они вполне правдоподобны. Грамота появилась за 300 лет до Нестора. Она дала толчок творчеству летописателей, переводчиков, переводивших на свой, церковнославянский язык богословские книги. «Мудрено ли, – писал М. П. Погодин, – что болгарские духовные приходили к нам в Киев, имевший частое и беспрерывное сообщение с Константинополем и самою Болгарией, даже с целью распространить у нас христианскую веру точно так, как за сто лет пришли к ним бессмертные Кирилл и Мефодий? Мудрено ли, что болгаре принесли с собой книги…» [74, 96].
Греки же, основываясь на своей активной роли в «крещении», заложили традицию говорить об изначальной и определяющей роли Византии в распространении христианства среди восточных славян. Но даже для того, чтобы сыграть свою активную роль в массовом «крещении Руси», греки нуждались в болгарской помощи» Летопись рассказывает, как князь и его люди начали ставить по городам церкви и попов, «приводить людей на крещение по всем городам и селам», детей собирать «и отдавать их в обучение книжное» [73, 280]. Понятно, что для успеха кампании религиозного просветительства требовались славянские по языку книги и учителя, способные по ним обучать.
Достигнув желаемого результата, утвердив новые церковные принципы, навязав свою духовную диктатуру, византийцы постарались, чтобы история знала только об их официальном вкладе в религиозную жизнь Руси X в. Все остальное, что было как-то связано с распространением христианства, но проникло на Русь тихо и мирно в процессе длительных неофициальных сношений с Болгарией, предавалось забвению. Однако историческая память оказалась сильнее «корсунской легенды», придавшей обстоятельствам «крещения Руси» исключительно византийскую окраску. Киевский князь и корсунские греки не могли добиться желаемой цели без помощи Болгарии, которая своими книгами и попами, умевшим изъясняться с коренным населением, все равно проникала в русскую жизнь.
Сам Константинополь не был в состоянии поставить Руси ни богослужебных книг на церковнославянском язык ни достаточного числа сведующих в местном наречи священников. Он мог осуществлять лишь общую стратеги повального «крещения земли русской». И то, что летописные источники воздерживаются от прямого упоминания об участии Болгарии в столь крупном событии каким было введение христианства, лишний раз наводит на мысль, что подлинная история этого явления преднамеренно заслонена «корсунской легендой», что болгарские корн христианства на Руси – отнюдь не домыслы. Даже сам факт оформления в Киевском государстве иерархи византийского типа только во второй половине XII обязывает серьезно отнестись к возможности того, что на раннем этапе действовала организация другого образца [4^ 16].
