Франц Фюман - Еврейский автомобиль
Я вспоминаю голое помещение, в котором мы, новоприбывшие, ждали до вечера и которое нам не разрешили покидать. У ворот стояли двойные караулы с пулеметами, по двору ходили гестаповцы, говорили, что якобы вчера один взвод нашей боевой группы застрелил своего лейтенанта и дезертировал. Я воспринимал этот слух как одну из тех легенд, которые настолько фантастичны, что не могут быть выдуманы.
Почему бы не случиться и такому, если кругом творятся невероятные вещи: казни, насилия, заговоры, убийства. Время волков и оборотней. Невероятные вещи творятся кругом: кто-то рассказывал, что американцы стреляли по сибирскому пехотному полку, .
кто-то другой, что американцы уже заняли Прагу и теперь ускоренным маршем приближаются к нашим позициям, третий утверждал, что через несколько часов мы будем сражаться бок о бок с американцами, потому что Богемию и Моравию американец не отдаст-это их награда за второй фронт. Кто-то спросил, где мы теперь, собственно, находимся, и я достал свой карманный календарик с картой мира, но она нам не помогла - Богемия была на ней только точкой, не больше булавочной головки. Темнело.
Нам выдали картофельный суп, мы съели его в сумерках. Говорили, что электростанцию взорвали повстанцы. Мы сидели в сумерках и думали об американцах, и нам казалось, что издалека, очень издалека доносится гул артиллерийской канонады. А когда мы не думали об американцах, мы не думали ни о чем.
Потом пришел унтер-офицер и приказал нам идти за ним: явилось какое-то важное начальство из штаба армии и желает поговорить с нами. Мы долго топали по темным коридорам и попали, наконец, в сводчатый подвал, где светили две коптилки. Мы остановились, нас теснили другие взводы, мы стояли, плотно прижавшись друг к другу, утрамбовавшись, как живые булыжники, потом открылась какая-то дверь, раздался крик: "Внимание, смирно!" Я стоял далеко сзади и ничего не видел, слышал только, как скрипучий голос отдал рапорт, а масляный голос поблагодарил и сказал, что перед нами выступит господин полковник Паули из штаба военно-воздушных сил.
Над передними рядами поднялась бесформенная одутловатая голова: вероятно, полковник встал на табуретку. Его глаза изучали нас. Я увидел колеблющуюся тень его головы на арке свода, она походила на изображение головы мамонта в пещере первобытного охотника. Полковник заговорил. Он говорил тихо, запинаясь, не очень отчетливо, иногда казалось даже, что он шепчет, но то, что он говорил своим негромким голосом, заставило нас вздрогнуть: он говорил о предстоящей победе. В ближайшие дни, а может быть даже часы, решится исход войны, мы накануне решительного поворота событий. Полковник говорил медленно, и совсем медленно выговорил он слова "секретное оружие".
В подвале царила тишина, в коптилках плавали язычки пламени, царила мертвая тишина, и я видел, как падают с неба, подобно грохочущим теням, магические бомбы, секретное оружие, гнев архангела Михаила. Полковник заговорил быстрее. Он дает нам свое честное офицерское слово, что видел секретное оружие собственными глазами, и сердце его замерло, когда ему сказали, какой разрушительной силой оно обладает. Он рассказывал, и тут голос его понизился до таинственного шепота, что секретное оружие способно действовать на сотни километров, уничтожая все живое, и командование уже завтра введет его в действие. Но перед этим мы должны выполнить еще одну боевую задачу: на моравской границе в "котле" находятся наши товарищи, если мы их не вызволим, то завтра, когда введут в дело секретное оружие, они будут уничтожены. Язычки пламени покачивались в снарядных гильзах, наполненных салом.
- Наша победа неотвратима, друзья! - закричал полковник. Он выбросил вдруг руку вверх и крикнул: - Зиг хайль, друзья! - его тень колыхалась на штукатурке стены.
Мы прокричали три раза "зиг хайль", и в подвале отдалось эхо. В этот момент я, как никогда, был уверен в нашей победе.
Затем мы протопали по темным коридорам во двор, где стояли грузовики. Мы влезли в них, было очень тесно, и мы сидели почти на коленях друг у друга. Мы курили наши последние сигареты, все молчали, мимо плыла ночь, полная аромата цветущих вишен и папоротника, ясная, звездная ночь. Мы курили, смотрели на звезды и молчали. Мы ехали быстро, ветер свистел в ушах. Мне удалось захватить место в переднем левом углу, там можно было прислониться к борту машины и поэтому было удобнее, чем в середине, хотя и холоднее, но мне холод не мешал.
Сверкали звезды, я сидел в углу, скорчившись на ранце, курил последнюю сигарету и радовался, что я снова с товарищами, снова в деле, а не дома, где были только вздохи, красные глаза, жалобы да слезы. Я думал, что завтра, когда начнет действовать секретное оружие, содрогнется весь мир. Грузовик сбавил скорость, машины теснились на дороге, грузовик к грузовику, между ними танки, штабные автомобили, мотоциклы.
До сих пор все двигались на юго-восток, теперь появились машины, идущие на северо-запад, - сначала по капле, потом ручьями, а потом встречным потоком. Грузовики цеплялись бортами, сыпались проклятия, движение колонны застопорилось, мы еле плелись.
Так мы двигались около часа. Кто-то из встречной машины, идущей на запад, крикнул:
- Куда это вы собрались?
- В Моравию, - крикнул я в ответ.
Но машина уже прошла мимо. Ночь была светлая, и я видел яблони и липы на краю шоссе, на горизонте мягко подымались холмы, мягкие волны холмов, а на лугах колыхался белый туман. Бархатная ночь. Я глубоко вдыхал воздух, и вдруг все показалось мне призрачным: нирвана, бархатная страна мечты, действительность исчезла, ничего реального не было больше. Из встречных машин нам что-то кричали, я не мог разобрать, что они кричат, какое-то странное слово, его звуки таяли в воздухе. Потом кто-то потряс меня за плечо, я с трудом проснулся.
Во рту был противный вкус, я устало огляделся, мы стояли на лесной дороге. Была глубокая ночь, ребята храпели, но мой сосед, тридцатилетний ефрейтор, не спал. Это он растолкал меня и, приложив палец ко рту, когда я проснулся, сделал мне знак прислушаться. Снаружи у машины шептались взволнованные голоса. "Это же бессмысленно теперь", - говорил один голос. "А вы уверены, что это не вражеская пропаганда?" - возражал второй. Я приник к щелочке в борту машины. Два ротмистра шли вдоль колонны, курили и разговаривали шепотом. "Кто же теперь будет отдавать приказы?" - спросил первый, второй пожал плечами. "Они хотят нас продать, парень", - сказал ефрейтор. Я удивленно спросил, как это, а ефрейтор ответил, что нечего мне прикидываться дураком, я знаю не хуже, чем он, что война кончилась и что господа офицеры хотят подвести нас под русские пули, чтобы самим целыми и невредимыми уйти к "ами", Я вдруг понял, что нам кричали из грузовиков, которые ехали на запад, мной овладело страшное волнение, меня зазнобило. Время волков и оборотней. Ефрейтор вскочил. Офицеры скрылись из виду. Я буравил взглядом лес, на краю серели сосны, за ними тянулась темнота. А ведь ночь была светлой. Время волков и оборотней. Я вспомнил о парнях, которые застрелили своего лейтенанта и скрылись в лесах, и я вдруг подумал, что теперь они свободны, свободны в богемских лесах, густых, с ущельями и пропастями. Я почувствовал, что на меня огромными шагами надвигается что-то грозное: час, когда я должен решать за себя сам.
Косуля перемахнула через дорогу.
- Когда офицеры уйдут, бежим, - шепнул ефрейтор.
Я кивнул. Мое сердце громко стучало. Время волков и оборотней. Время волков и оборотней. Свобода близка. Ротмистры вернулись.
- Поворачивай! - закричал один из них шоферу.
Моторы взревели. Грузовики выбирались из леса.
Спавшие проснулись.
- Что там такое? - спросил кто-то, протирая глаза.
- Мы едем домой, к маме, старина, - сказал мой друг.
Грузовики шли обратно. Забрезжило утро. Закричали птицы. Холод был собачий. Мы проезжали какой-то город. Рыночная площадь кишела народом, вокруг высокого костра толпились люди. Я приподнялся, чтобы получше разглядеть, и увидел мешки, которые горели, треща и взрываясь, как порох, несколько молодых солдат ворочали длинными палками в стреляющем огне, и время от времени кто-нибудь из них швырял в огонь бутылку, из которой тотчас же выстреливало пламя.
- Эти идиоты сжигают муку! - крикнул ефрейтор.
- А лучше, чтобы ее русские сожрали? - спросил мой сосед, шестидесятилетний тирольский стрелок.
- А мы, значит, будем жрать дерьмо! - бешено заорал я.
Тут люди на площади закричали и бросились в разные стороны, голубой огонь подползал к их ногам, наша машина сделала отчаянный прыжок, и рынок остался позади. Мы проехали еще немного, а потом вышли к большому шоссе, которое вело на запад. По этому шоссе, упираясь радиаторами в выхлопные трубы, цепляясь передними колесами за задние, ползли машины, поток вклинившихся и вцепившихся друг в друга машин, который заполнял шоссе, как заполняет русло реки в половодье поток талых вод. Со всех сторон стекались и текли на запад грузовики, танки, штабные автомобили, автобусы, мотоциклы, все виды военных машин текли на запад, шоссе было забито катящимися машинами, протиснуться здесь было немыслимо даже мотоциклу.
