Ричард Дейвенпорт-Хайнс - В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000
Привыкание к наркотику часто появлялось при назначении опиума или морфина хроническим больным астмой, бронхитом, диареей, дизентерией, малярией, артритом и ревматизмом. Филадельфийский невропатолог Сайлас Вейр Митчелл (1829-1914) говорил, что ни один человек, не испытавший страдания затяжной хронической болезни, не может представить, какие мучения вызывает вынужденная неподвижность для привыкшего к активной жизни человека. «Конец внутренней опустошенности – самая действенная взятка, которую может предложить опиум». Люди, не имевщие отношения к медицине, считали, что лечение хронических болезней опиатами приводило иногда к смерти пациента. Лечение хронического заболевания графа Луи Матьё Моле (1781-1855), бывшего премьер-министра Франции, привело к наркотической зависимости, и он умер от препарата, который поддерживал в нем жизнь. Некоторым пациентам, которые знали об этой опасности и отказывались от опиатов, вводили их втайне. «Недоверие к опиуму со стороны невежд» было распространено довольно широко, как признавался один английский наркоман в 1868 году. Каждому врачу с обширной практикой рано или поздно приходилось обманывать своих пациентов.
Связь наркотической зависимости и хронических заболеваний отражал низкий уровень наркомании среди чернокожего населения США в XIX столетии. Рабы, бывшие рабы и их потомки не обращались к врачам вследствие нищеты и отсутствия врачей в своей среде. Хронические заболевания были редкими среди негров из-за крайне низкой продолжительности жизни. С другой стороны, белые жители южных штатов, которые могли себе позволить обратиться к врачу и страдали такими хроническими болезнями, как малярия или диарея, часто приобретали зависимость от опиума или морфина. Взаимосвязь наркозависимости и хронических заболеваний означала также, что лишь немногие молодые европейцы или американцы становились наркоманами в результате необдуманного назначения опиатов. Зависимость хронических больных от опиума или морфина обычно начиналась в среднем возрасте. Облегчение, приносимое наркотиками, побуждало их использовать препараты для снятия тревоги. По словам Левинштайна, «они заглушали свой гнев, домашние неприятности и проблемы на работе», пока не вырабатывалась постоянная потребность в морфине. Затем «при своей убогой жизни – и в моральном, и физическом отношении – они снова и снова вводили себе этот яд в надежде избавиться от несчастья, которое причинили сами себе.
Употребление опиума или морфина становится семейной традицией. Аврора Дюпен, баронесса Дюдеван (1804-1876), более известная как писательница Жорж Санд, описывала в 1873 году, как она лечила в семье бронхит. Она давала родственникам минимальные дозы морфина каждый вечер на протяжении недели и более. «Как это легко и быстро! Улучшение чувствуешь через два или три дня». В ее семье не возникло постоянной привычки. Зависимость от опиума (предположительно из-за болезни желудка) получил Луи-Жозеф Берлиоз (1776-1848) – знаменитый врач наследника французского престола, познакомивший Европу с иглоукалыванием. Наркотик почти не повлиял на его жизнь, но по всей видимости побудил к постоянному приему опиума его сына, Гектора Берлиоза. Знаменитый композитор пил опийную настойку якобы из-за болей в желудке, но на самом деле для того, чтобы бороться с бессонницей. Он называл наркотик «богом забвения» и писал, что ему необходимо принять на ночь дозу настойки, чтобы забыться до завтрашнего дня. Свое частое восторженное состояние Берлиоз сравнивал с «ощущениями, которые приносит опий». Композитор принимал наркотик при создании «Фантастической симфонии» и оперы «Троянцы». Опиум не оказал разрушительного воздействия на его повседневную жизнь.
Меньше повезло английскому писателю Уилки Коллинзу. Он видел, как опийный препарат «Порошки Бэтли» утоляет боль затянувшейся смертельной болезни отца. Когда Коллинз, в свою очередь, в 1862 году заболел ревматизмом и подагрой, он, зная об опасных последствиях, прибег к опийной настойке, которая вызвала привыкание, как свидетельствует его письмо 1869 года.
«Мой врач хочет, чтобы я отказался от своей привычки пить опийную настойку. Каждый вечер в десять часов меня колют острым шприцем для подкожных инъекций морфина, и я хорошо сплю без страха пристраститься к опиуму навечно. Мне сказали, что если я буду продолжать уколы, то смогу постепенно уменьшать количество морфия и таким образом вообще отказаться от опиата. Мне стыдно, что надоедаю тебе такими пустяками».
Лечение окончилось неудачей, и Коллинз пишет в 1885 году: «Опий – божественный опий – был моим единственным другом». Он всегда носил с собой небольшой серебряный флакон с настойкой опиума, держал дома графин с настойкой и выпивал фужер наркотика перед сном. Иногда он делал инъекции морфина. Опиаты постоянно встречаются в его произведениях. В романе «Незнакомка» Магдалена Ванстоун – девушка, лишенная наследства – сидит всю ночь у окна, держа бутылку с опийной настойкой и думая о самоубийстве. В «Армадейл» «роковая женщина», Лидия Гвилт, также допоздна остается у окна. Она так переживает об исходе своих запутанных планов, что принимает опий, который успокаивает «все ее жалкие страдания духа и тела». На следующий день, придя в себя, она пишет в своем дневнике, что провела «шесть восхитительных часов забвения. Я проснулась свежая. Написала безупречное письмо Мидвинтеру. С удовольствием выпила чашку превосходного чая. Потратила много лишнего времени на свой утренний туалет с острым чувством облегчения, и все это – благодаря маленькой бутылочке с каплями, стоящей на каминной полке у меня в спальне. Капельки, вы прекрасны! Я не люблю никого и ничего, но я люблю вас!» Сюжет романа «Лунный камень», который Коллинз диктовал под действием опия, основан на последствиях введения наркотика человеку, страдавшему бессонницей. Другой герой Коллинза, ставший наркоманом в результате хронической болезни, описывает кошмары, которые, несомненно, виделись самому автору: «Ужасная ночь. Месть вчерашнего опиума преследовала меня в кошмарных снах». В отличие от Берлиоза, творческие силы Коллинза были, в конце концов, сломлены. Опиаты усугубили его склонность к самоанализу и самопоглощенности, они подорвали его здоровье.
В XVIII и начале XIX столетия основной причиной возникновения серьезной наркотической зависимости было лечение болей в желудке. Однако в викторианскую эпоху уровень зависимости от морфина вырос в результате назначений наркотика при лечении невралгии, более частой в тот период, чем какая-либо другая болезнь. Морфин снимал боль, успокаивал возбужденных пациентов и устранял физические симптомы. Самое раннее клиническое описание невралгии – это сообщение 1756 года о случае невралгии тройничного нерва во Франции. К середине XIX века термином «невралгия» именовали большое количество недомоганий, причина которых часто оставалась неизвестной. Им называли такие разные заболевания, как стреляющая боль, ишиас (известный в то время как ревматическая невралгия), герпес, зубная боль, мигрень, нервная стенокардия, а также симптомы вторичного сифилиса. Мышечный ревматизм тоже иногда путали с невралгией. У многих пациентов ухудшение состояния вызывали промозглая погода и сырой ветер. Невралгия считалась хронической болезнью, за исключением тех случаев, когда она была вызвана малярией или ревматизмом. Таких пациентов лечили соответственно хинином и серными ваннами. Вильгельм Эрб, сын лесника в Рейнском пфальцграфстве, а затем профессор медицины в Гейдельбергском университете, подчеркивал глубокое незнание природы невралгии. Он ставил эту болезнь в один ряд с «самыми обычными неврозами» и приписывал ее «наследственной невропатической предрасположенности».
В некоторых случаях невралгия являлась ответной реакций организма на переутомление. Берлиоз заболел, работая над своим последним великим произведением «Троянцы». В 1858 году он писал: «Я живу в аду. Невралгия не дает мне ни минуты покоя. Каждый день в девять утра у меня начинаются жестокие колики и спазмы в груди, которые продолжаются до двух – трех часов дня. Вечером – боли в мочевом пузыре и спазмы в груди с удвоенной силой. И к тому же такая депрессия, что я не рад восходящему солнцу, отвращение – ко всему». Электротерапия не помогла, и обращение Берлиоза к опиуму явно отразилось в кульминации «Троянцев», названной им «Боги забвения». В других случаях невралгию могли вызывать требования работодателей. Слуга в романе Джорджа Элиота «Феликс Холт» (1866) страдал невралгией. «Он ненавидел самую боль и не хотел, чтобы кто-нибудь о ней узнал – с плохим здоровьем труднее устроиться на работу». Для утоления воображаемой боли он использовал опиум и «утешал себя, полагая, что если приступы боли станут невыносимо частыми, то значительное увеличение дозы может положить им конец». Несмотря на подобные случаи, Френсис Ансти, автор «Невралгии» (1871), был несомненно прав, приписывая широкое распространение этой болезни в викторианскую эпоху агрессивному нравственному воспитанию и политике жесткого соблюдения моральных норм. Он предупреждал, что подчинение эмоций и устремлений высоким идеалам – в особенности религиозным – определенно отрицательно сказывается на нервной системе, хотя эти идеалы могли диктоваться лучшими побуждениями. Особо страдала от этого молодежь, поскольку идеализм насаждался этикой частных привилегированных школ – «образования, которое намеренно препятствует развитию нервной энергии с целью уберечь ум от порчи неверия и греховных страстей». Не менее важную роль играла система пуританства, направленная на «очищение» людей путем постоянного интроспективного самоуничижения.
