Истории города Бостона - Леонид Спивак
Когда много лет спустя Н. В. Гоголь обратился к Александру Сергеевичу с просьбой дать ему какой-нибудь «сюжет или анекдот», то Пушкин «подарил» ему живого героя, описав его бессарабские приключения и даже дав черновой набросок: «Свиньин (это имя поэтом зачеркнуто и заменено на традиционное для французского водевиля «Криспин» – Л. С.) приезжает в губернию NB на ярмонку – его принимают за ambassadeur. Губернатор честный дурак. – Губернаторша с ним кокетничает – Криспин сватается за дочь».
Мы не знаем, какие из рассказов Свиньина вдохновили Гоголя на создание комедии, но велик соблазн сравнения двух литературных источников. Хлестаков, рисуясь перед женой городничего, говорит о чине коллежского асессора и о «Владимире в петлице», а также утверждает, что всем петербургским литераторам «поправляет статьи». Гоголь в свое время остался крайне недоволен свиньинскими правками «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
Помните, как расписывал Хлестаков жизнь столичных департаментов? Среди заметок Павла Петровича имеется описание бостонского гостиничного заведения «Кофе-Хаус» (Boston Exchange Coffee House) на Конгресс-стрит: «В доме сем считается 240 покоев, в нем находится две застраховывающие конторы, почтовая экспедиция, биржа, ресторация, множество лавок, залы для балов, обедов, комнаты для чтения. Беспрестанное движение! Встречающиеся по лестницам толпы народу, в молчании бегущего взад и вперед, и различных физиономий – напоминает Вавилонский столп…»
Действительно, так же трудно было поверить в существование американского отеля в восемь этажей вышиной, как и в «тридцать пять тысяч курьеров» Хлестакова.
Реальный Свиньин выглядит колоритнее мнимого гоголевского ревизора. В Соединенных Штатах он успел выполнить несколько сложных политико-дипломатических задач. Павел Петрович подбирал российских торговых агентов (вице-консулов) в главные порты США. Его отчеты о состоянии американской коммерции и мануфактурном производстве (с цифрами и таблицами) уникальны по своей фактологической и статистической точности. Свиньин успевал снимать планы атлантических гаваней и подсчитать тоннаж приписанных к портам кораблей, делать экономические прогнозы и выполнить около трехсот графических работ и акварелей.
4 июня 1813 года он пишет канцлеру Румянцеву: «Самое полезное изобретение – это без сомнения введение судна, разновидности корабля, которое при помощи огненного пара, движется одновременно с необычайной скоростью и безопасностью». Дипломат докладывал в Петербург, что диковинный стимбот (пароход) уже доказал свою эффективность в США и необходим в России. Свиньин «успешно достиг понимания конструкции этих кораблей, точную и полную модель которых раздобыл».
Венцом американской миссии Павла Петровича стала «вербовка» и сопровождение из Филадельфии в Россию французского эмигранта, знаменитого генерала Ж.-В. Моро, согласившегося возглавить (после смерти Кутузова) антинаполеоновскую коалицию. Русский «друг Поль» находился при штабе Моро до гибели командующего в битве под Дрезденом в 1813 году.
До фельдмаршала (мечта Хлестакова) Павел Петрович не дослужился, но вышел в отставку в чине статского советника, чтобы целиком отдаться любимому делу. «Свиньин всю жизнь был коллекционером, – отмечал мемуарист Д. Д. Оболенский. – Чего-чего у него не было!» В течение двух десятилетий Павел Петрович собирал так называемый «Русский музеум». В его собрание входили работы Никитина, Тропинина, Левицкого, Кипренского, Брюллова, Венецианова, Мартоса, Шубина. В свиньинской коллекции был исторический отдел, где хранились медали, монеты, древние рукописи, старопечатные книги.
Первый в Петербурге и в стране музей российского искусства обосновался на Михайловской площади – своего рода прелюдия будущего Императорского Русского музея. В 1829 году был выпущен каталог собрания, тогда же начались переговоры владельца, испытывавшего денежные затруднения, о приобретении коллекции казной. Если бы это произошло, история Государственного Русского музея была бы на полвека длиннее.
В 1830 году закрылись «Отечественные записки», которые давали Павлу Петровичу средства к существованию. Через четыре года, понуждаемый острым безденежьем, Свиньин скрепя сердце выставил свой «Музеум» на продажу. Старинным рукописям повезло – их купила Академия наук, другие же экспонаты ушли с молотка. Во время распродажи авторство некоторых вещей оспаривалось. На вопрос: «Где доказательства?» находчивый Павел Петрович отвечал: «Доказательства продаются отдельно».
Анекдоты и вымыслы о Свиньине размножились и уже после его смерти вытеснили положительные черты и заслуги дипломата и литератора, издателя и коллекционера. Но американская миссия Павла Свиньина оставила заметный след: более пятидесяти его акварелей сначала оказались в собрании нью-йоркского музея Метрополитен, а затем были возвращены в Россию.
В конце жизни Павел Петрович удалился в родные костромские края, где продолжал сочинительствовать, но, по свидетельствам современников, за несколько лет из благодушного цветущего человека сделался согбенным стариком. Он упокоился весной 1839 года – в тот год «Ревизор» с триумфом завоевывал русскую театральную сцену.
Городские хроники
1822. Население Бостона достигло пятидесяти тысяч жителей. Окружающие его независимые города Роксбери, Дорчестер, Бруклайн, Чарльзтаун, Кембридж, Ньютон и Брайтон насчитывали суммарно около тридцати тысяч жителей.
1822. Бывший лондонский бакалейщик Уильям Андервуд открыл близ Русской верфи первый в Америке магазин консервированных продуктов. Поначалу консервы производились только в стеклянных емкостях и не вызывали доверия горожан.
1824. Ворвань (китовый жир) в уличных фонарях начали заменять светильным газом.
1825. В Бостоне появились первые уличные знаки, которые размещали на стенах домов на уровне второго этажа.
1825. Член городской ночной стражи Джонатан Хотон был убит при попытке предотвратить ограбление на Стейт-стрит. Он стал первым в Бостоне служителем правопорядка, убитым при исполнении своих обязанностей.
1826. Открылся торговый комплекс Квинси-маркет (Quincy Market) – главный рынок города, названный в честь популярного мэра Бостона Дж. Квинси.
Вальс-бостон
То были времена, когда полька считалась танцем европейских радикалов, а вальс, по общему мнению, подрывал моральные устои общества…
В первой половине XIX столетия в благородном бостонском обществе царили весьма строгие нравы. Молодой человек, к примеру, будучи представленным девушке, не мог продолжить с ней беседу наедине. Ход общения молодых людей обычно направляла почтенная замужняя дама. Согласно принятому бальному этикету, джентльмен не мог касаться партнерши до того, как танец начался, и обязан был «принять руки» сразу же по его окончании. Даже прогрессивно мыслящие бостонцы считали, что новомодные «рискованные» танцы, приходящие из Европы, приемлемы только для супружеских пар.
Вальс, кажущийся сегодня несколько старомодным, долгое время считался вызовом приличиям и везде
