Хэллоуин: история и традиции - Жан Маркаль
Но самое интересное в армориканской традиции, касающейся «святой» Анны, это существующая в народном сознании ее связь с усопшими. Действительно, покойников, которые в ночь с 31 октября на 1 ноября являются на землю пугать живых, здесь называют «анаонами», то есть «людьми Анны»[108]. Очевидно соответствие бретонских анаонов и ирландских Туатха Де Дананн, и даже если народная этимология ошибочна, она исполнена глубокого смысла: Великая Праматерь, мать всех начал, одновременно является Матерью последнего часа, то есть покровительницей мертвых, то есть ее детей. Неслучайно в святилище деревни Сент-Анн-д’Оре (департамент Морбиан) возвели монумент жертвам Первой мировой войны с упоминанием имен несчастных из всех бретонских приходов, включая Нантскую епархию (департамент Атлантическая Луара), погибших во время этой «мясорубки», как сказал бы Вольтер, столь же героической, сколь и бессмысленной.
Тем не менее «святая» Анна неполностью затмила Деву Марию, даже в Бретани. Можно сказать, что произошло в некотором роде слияние образов Святой Девы и ее матери, и обе они – два лика одного и того же существа, а именно Праматери богов и людей. В приходе Бреннилис (Финистер), расположенном близ ужасных торфяных болот Юн Элез, которые народная традиция считает адскими вратами, их охраняет Дева Мария, не давая многочисленным бесам завладеть душами ее детей. Не ее ли имел в виду Франсуа Вийон, называя в своей «Молитве Богородице» «всех адских топей и болот Царицей»?
Нам возразят, что все это – дела давно минувших дней. Это не совсем так, свидетельством чему – история, случившаяся в конце XIX века в деревушке Монлижон, в тогдашней провинции Перш (департамент Орн), и доказывающая, что под христианской «раскраской» и даже под фольклорным налетом Хэллоуина прослеживаются традиции Самайна.
На западной стороне леса Рено, на территории нынешней коммуны Ла-Шапель-Монлижон, высится огромная церковь, построенная в начале ХХ века в самом строгом готическом стиле. Вскоре возведенная в ранг «базилики», эта церковь стала «штаб-квартирой» общества, члены которого обязались молиться за души безымянных грешников, осужденных скитаться по загадочным просторам Чистилища, напоминающим красочные описания, знакомые нам по эпосу и мифам. Инициатором основания общества и строительства базилики был местный священник, аббат Бюге, живший в 1900-х годах и славившийся образцовой набожностью. Его духовный путь привлекает к себе интерес в том числе и потому, что имеет явное отношение к концепции Хэллоуина.
Аббат Бюге родился в Перше – лесистой области, расположенной между природным регионом Бос и собственно Нормандией. Его обитатели, придерживаясь традиционных ценностей, в то же время охотно воспринимали веяния нового века. Бюге рос в деревне, в самой простой, но искренне верующей семье. Получив сан священника, он был назначен кюре прихода Монлижон. Ничто не предвещало, что он станет основателем общества, которому впоследствии предстояло сыграть важнейшую роль как в плане социальном, благодаря открытию многих отделений и собственных типографий, так и в чисто духовном и богословском. Все решил произошедший с ним странный случай.
Вот как он сам рассказывает об этом: «Мне давно нравилось служить понедельничную мессу по самым обездоленным душам, томящимся в Чистилище. […] В мае 1884 года ко мне обратилась незнакомая женщина с просьбой отслужить для нее мессу. По ее лицу я определил, что ей около пятидесяти лет. Она была одета скромно, как одевалось простонародье, и весь ее вид внушал уважение и доверие. Через неделю, когда я по ее просьбе в назначенный день и час служил мессу, я вдруг с удивлением увидел ее в дальнем углу церкви; на ней было платье небесно-голубого цвета, на голове – белое покрывало, спускавшееся до пояса. Кто была эта женщина? Этого я так никогда и не узнал, и никто не смог мне ничего о ней сообщить. Она долго молилась у престола Богородицы, но ровно в полдень вдруг исчезла. В то утро в церкви было много народу, но никто не видел, как и куда она ушла»[109]. История кажется невероятной, но сомневаться в искренности ее автора не приходится.
Дело в том, что за появлением таинственной женщины под белым покрывалом наблюдали свидетели, и все они в один голос утверждали, что не могли проглядеть ее ухода. Деревенские жители вообще отличаются крайним любопытством и, завидев на своей территории чужака, не сводят с него глаз. Возникает вопрос: действительно ли они видели эту женщину или стали жертвой коллективной галлюцинации? А может быть, к ним действительно явилось некое существо, пожелавшее привлечь их внимание к судьбе несчастных душ, бродящих по дорогам Хэллоуина в надежде узреть лучик тепла и любви, который укажет им путь к вратам Царства света? Этого мы не знаем.
Но сегодня в области, населенной дальними потомками кельтов, стоит на склоне холма базилика Богородицы Монтилижонской, посвященная Святой Деве, молящей своего Божественного сына смягчить страдания заблудших душ.
И может быть, в гротескных фигурах Хэллоуина находят воплощение – даже если те, кто изображает эти фигуры, того не сознают, – несчастные души, бродящие на границе двух миров?
Часть четвертая. Тени Хэллоуина
Не существует ни одного праздника, который не уходил бы корнями в давнее прошлое. Одни из них вытесняют более древние праздники, выхолостив их первоначальный смысл и вписав их в новый социокультурный контекст; другие, существуя на более или менее «подпольном» положении, сохраняются в параллельной народной культуре, чтобы в определенных обстоятельствах выйти на свет. Так древнеримские Сатурналии и символическое прославление рождения Митры в день зимнего солнцестояния преобразились в рождение Христа и стали христианским Рождеством. То же самое относится к христианскому Дню всех святых, за которым скрывается друидский праздник Самайн. Однако Хэллоуин, имеющий те же корни, что и Самайн, никогда не смешивается с обрядами христианского Дня всех святых. Между тем, в ограниченном числе стран он продолжал существовать на протяжении нескольких веков, чтобы на заре третьего тысячелетия неожиданно захватить весь мир.
Преемственность Хэллоуина
Эрнест Ренан в своих «Критических и этических очерках», с гордостью за свою принадлежность к этим народом, рассуждая о кельтах, пишет, что «ни одна другая раса не приняла христианство с такой самобытностью. […] Церковь не считала себя обязанной проявлять в угоду религиозным капризам суровость, не давила народный инстинкт и свободу, родившуюся из, быть может, самого легендарного культа – и самого близкого к тайнам Античности, хранящимся в анналах христианства».
Ренан был энтузиастом, видевшим в особенностях кельтского христианства оправдание его отчужденности от Римской церкви. Он, скорее всего, прав, утверждая, что Церковь «не давила», но нам это выражение представляется слишком сильным, тем более, если мы вспомним, с какой непреклонностью, чтобы не сказать вербальной агрессией Патрик и первые ирландские проповедники Евангелия сражались против «суеверий» язычества. Если верить легенде о святом Патрике, этот апостол христианства прекрасно знал обряды и мировоззрение друидов (с которыми познакомился во время своего пленения в Ульстере) и пытался доказать, что его магия, вдохновленная Богом, сильнее и действеннее магии друидов. Разумеется, нельзя буквально воспринимать все, что написано о невероятной жизни персонажа, которого ирландцы считают своим покровителем, но очевидно, что первым миссионерам приходилось не только бороться с местными обычаями, но и находить с ними компромисс. В принципе так происходит всегда: если не удается выкорчевать представления, глубоко укорененные в народной памяти, их перенимают, давая им новое толкование