О команде Сталина. Годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик

желательным как для политической, так и для профессиональной карьеры. Заглядывая в будущее, заметим, что почти все члены команды Брежнева – Косыгина, находившиеся у власти с середины 1960-x до 1980-x годов, имели инженерные специальности, но и в команде Сталина в середине 1930-x годов уже появились два таких человека – Георгий Маленков и Никита Хрущев. Маленков, из дворянской русской семьи, был женат на родственнице Глеба Кржижановского, старого большевика, друга Ленина. В начале 1920-x годов, вернувшись с Гражданской войны, он учился в самой престижной из всех инженерных школ России, Высшем техническом училище им. Баумана. Как рассказывал его сын, он учился хорошо, так что профессор электротехники поощрял его продолжать учебу в аспирантуре, но вместо этого он решил пойти работать в аппарат Центрального комитета и продвигался там под покровительством Сталина[158]. Хрущев, этнический русский, хотя и провел молодость на Украине, был сыном крестьянина, который сезонно работал в промышленности; сам Хрущев стал фабричным рабочим с пятнадцатилетнего возраста. Он вступил в партию в 1918 году, был мобилизован в Красную армию во время Гражданской войны, в 1920-x годах начал работать в местной партийной организации на Украине и был протеже Кагановича. Хрущев переехал в Москву в 1930 году, воспользовавшись привилегиями, которые предоставлялись людям с пролетарским происхождением. Он стал студентом в зрелом возрасте, имея уже значительный политический опыт. Его местом учебы была Промышленная академия, менее выдающаяся, чем училище им. Баумана, но специализировавшаяся на предоставлении высшего образования коммунистам из рабочего класса, таким как Хрущев, которые не имели возможности получить его раньше. Среди его сокурсников были Дора Хазан (жена Андреева) и Надежда Аллилуева, чья дружба с Хрущевым, возможно, впервые привлекла к нему внимание Сталина. В тридцать пять лет Хрущев был, вероятно, слишком стар и слишком занят политикой, чтобы изучать инженерное дело, но он оставил свой след в качестве партийного секретаря академии, возглавив кампанию против правых. Он был быстро вознагражден за это назначением вторым секретарем Кагановича в Московском комитете партии[159].

В дополнение к новым людям на флангах были и некоторые старые, отказавшиеся от прошлых ошибок и возвращенные, хотя и на уровни ниже Политбюро. Для некоторых из бывших левых оппозиционеров сталинское движение индустриализации имело большой интерес не только потому, что эта политика исходила от левых, но и потому, что ее реализация в период первой пятилетки была необыкновенно захватывающей задачей. С 1930 года сталинская команда достигла высокого уровня; победив оппозицию и получив решительную поддержку рядовых членов партии, она приступила к осуществлению смелой, агрессивной программы социальных преобразований, казавшейся естественной для революционной партии. Первым среди бывших левых, успешно восстановившихся в партии, был Юрий Пятаков, когда-то близкий соратник Троцкого, который вскоре стал главным заместителем Орджоникидзе в Наркомате тяжелой промышленности[160].

Наступил «героический период нашего социалистического строительства», – восхищался Пятаков[161]. Это чувство, разделяемое командой, было с энтузиазмом воспринято молодыми коммунистами, ставшими «ударной силой» коллективизации, индустриализации и культурной революции. Каганович, один из самых ярких ораторов команды, сказал делегатам комсомольского съезда в 1931 году, что будущее за ними. Первая пятилетка начала «гигантский прорыв, который покажет всему миру, что недалек тот час, когда мы догоним и перегоним самую передовую страну – Соединенные Штаты Северной Америки [так]… Социализм победит… Вы будете хозяевами всего мира»[162].

Глава 3

У власти

«Какое это было замечательное время, – писала в 1950-x годах Екатерина Ворошилова, ностальгически вспоминая общественную жизнь команды, когда еще была жива Надежда Аллилуева, молодая вторая жена Сталина. – Какие простые, искренне добрые, товарищеские отношения. И почти до боли трудно понять, как со временем жизнь в партии усложнялась, и наши взаимоотношения тоже»[163]. Каганович также с удовольствием вспоминал начало 1920-x годов, когда он впервые познакомился со Сталиным. Он и другие до полуночи работали в своих кабинетах в здании ЦК на Старой площади, а затем вместе отправлялись домой в Кремль. Каганович вспоминал, как однажды зимним вечером шел домой вместе со Сталиным, Молотовым и Куйбышевым – веселая группа молодых революционеров, все еще худых и голодных, с густыми шевелюрами и усами. Каганович особенно помнил усы, Киров был единственным в команде без них, пока в 1930-е годы не появились Хрущев и Берия, лысые и без усов. Тогда у них не было никакой особой охраны. Сталин в меховой шапке с опущенными ушами смеялся и разговаривал с остальными, шутил. По словам Кагановича, они были похожи на «вольницу» (это старинное русское выражение могло означать братство вольных людей, но также и банду преступников). Хотя они жили в Кремле, как цари, они не считали себя наследниками царей, и им было трудно даже осознавать себя правителями[164].

«Старые большевики» – термин, обозначавший ветеранов, вступивших в партию до 1917 года. Они были связаны воспоминаниями об общей подпольной организации, ссылках, тюрьмах, эмиграции и, прежде всего, борьбе. В сталинской команде в 1920-x годах отношения были товарищескими, часто дружескими. Форма обращения «ты» часто использовалась даже в официальной переписке. Это был разрыв с традицией ленинской команды, где на «ты» обращались значительно реже, особенно в отношении Ленина: ни один из его товарищей, кажется, не обращался к нему на «ты» в деловой переписке, ни он к ним. Но Ленин был старше и принадлежал к более высокому социальному классу, чем сталинская команда, и, кроме того, в 1920-x годах Сталин не был Лениным для своего круга. Многие из его команды на письме обращались к нему «ты», как и друг к другу, и продолжали так делать в 1930-x годах. По словам Микояна, на «ты» со Сталиным был он, а также Орджоникидзе, Калинин, Молотов, Ворошилов, Бухарин, Каменев. Молотов и Ворошилов часто называли Сталина в письмах Коба, Микоян – Сосо, грузинским уменьшительным вариантом имени Иосиф[165].

К началу 30-x годов некоторые из членов команды располнели, другие облысели, но военный стиль одежды оставался в моде еще несколько лет, как и неформальные привычки внутри команды. Для подчиненных команда предпочитала квазивоенный тон командования, грубый и императивный, иногда оскорбительный (Каганович в прошлом был мастером этого); с простыми людьми предпочитали простой, добрый и доступный стиль, установленный «дедушкой» Калининым; а друг с другом они вели себя как товарищи, а во многих случаях и как друзья. Отказ Сталина от дружбы в политике (в связи с его борьбой с Бухариным) не следует воспринимать слишком серьезно. Дружба очень много значила для него (хотя он мог быть неверным), и вначале команду сплачивала именно дружба. Все изменилось после