От стен великой столицы до великой стены - Вячеслав Семенович Кузнецов
— Ну что, ответили отказом? — спросил Сюй Гуапци понуро стоявших Михаила с Павлом. Сам вид их говорил, что верпулись они не с радостным известием, и голос Сюя, прозвучавший приглушенно, выдавал его разочарование.
— Да нет, — отозвался Михаил. — Рыжеволосые нас ласково весьма приняли. С собой четыре пушки дали да тридцать человек, таких, что в обращении с пушками искусны{75}.
— А дальше Цзянси, — продолжил Павел, — их, рыжеволосых, не пустили местные чины. Подняли шум: «Кто вам велел чертей заморских привести с собой?!» Людей, понятно, этих завернули всех, а пушки там, в Цзянси, остались.
— До указания свыше, как сказали, — добавил Михаил.
Губы поджав, Сюй Гуанци сокрушенно покачал головой: «Попробуй-ка внушить тем, кто при дворе вершит делами, что без пушек западных не одолеть Нурхаци нам. Докладывал уже не раз о том. Все без толку».
— Ну что ж, — ласково взглянул Сюй на Михаила с Павлом. — Вы с поручением справились моим вполне. Доволен вами я весьма. Пока будьте свободны. Вам отдых нужен — заслужили вы его.
Один оставшись, Сюй Гуанци лицом посуровел. Подсев к столу, взял было кисть, чтобы писать доклад государю, но положил обратно. Не знал, с чего начать. Уже не раз доказывал, сколь надобны нам западные пушки, но все было напрасно. «А что же там на Ляодуне?» — тут в голову опять запало, и на душе стало тягостно от томящей неизвестности и от сознания собственного бессилия узнать сейчас что-либо новое о событиях на далеком северо-востоке.
* * *
Они пешком пришли. Когда преемнику Сюнь Тинби Юань Питаю сказали, что пешими пришли монголы, он не поверил: «Быть того не может! Как так? Монгол — и без коня?» — «Они пожрали все, что только можно было, у них в кочевьях голод». — «Ну что ж, старшин я их приму, раз слезно о свидании со мною просят».
Навзничь упав, монгольские старшины взывали к милосердию китайского дарги: «Дозволь нам поселиться под Шэньяном. Земля в наших кочевьях мертвая совсем: сухая, голая как камень. Весь скот пропал, и нечем нам кормиться…»
Прищурив масляные глазки, Юань с вожделением смотрел на валявшихся в ногах монголов: «Я их не звал, они явились сами, чтоб заслонить нас от полчищ Нурхаци. Нет, упускать случай такой никак нельзя. Здесь, на этой земле поселившись, они будут защищать ее с нами заодно как свою собственную».
— Скота не стало вовсе, — сокрушенно повторил один из монголов с худым, изрытым оспою лицом. — Все делали, чтобы умилостивить духов. Как только начался падеж, им поднесли и масло, и сметану, и творог. Последнее отдали все. Насыпали «болсон куриль» опять же. Не помогло, — вздохнув, монотонно продолжал монгол с корявым лицом. — Тогда выбрали белого быка, украсили его как надо и в стадо запустили. И он бессилен оказался мор отогнать… Сам тоже сдох. И если не явит нам величайшей милости достопочтенный дарга, то и нам всем одинаково помирать придется.
— Подумать надо мне сначала, чем дать ответ, — с безразличным видом обронил Юань и удалился.
Советники его, когда изволил справиться у них, что думают они, единодушно высказались против: «Да этим дацзы доверять никак нельзя! Недаром давняя пословица гласит: «Из десяти монголов — девять разбойники».
Не внял Юань всем отговоркам этим{76}. «Из книг (а он заядлый книжник был), — высокопарно заключил он, — известно мне примеров много, как удавалось, и с большим успехом, мужам Срединного государства руками дикарей обуздывать дикарей». Начальство раз решило так— ему перечить не посмел никто. И, расходясь, сомнения и тревоги с собою унесли. «Он в книгах, может быть, и разумеет, — судили и рядили подчиненные Юаня. — Известно достоверно, почтенный Юань знает толк, как землю орошать и возводить плотины. Но чтоб монголы наш составили заслон?! Поверить в это крайне трудно».
Совсем немного времени прошло, а уж монголы-поселенцы хозяевами стали чувствовать себя. Местным китайцам спуску не давали. И огрызались, чуть чего: «А наши предки раньше ваших жили здесь!» Начав с того, чьи искони то земли, монголы стали, ночуя силу, у китайцев отбирать их жен и дочерей. Прошения шли к Юань Интаю, чтоб обуздал союзников-монголов, но тот не шел дальше уговоров. Союзом дорожа с монголами, китайцами он проклинаем был. «Да пусть уж правит Нурхаци у нас, — среди китайцев раздавались голоса, — коль сможет он восстановить порядок и закон»{77}.
И только Нурхаци в окрестностях Шэньяна появился, в монголах он лазутчиков набрал надежных{78}. Они и помогли маньчжурам все войско, что в городе стояло, у стен его положить целиком.
Каков он есть, Шэньян, Нурхаци было загодя известно: глубокие с водою рвы подход к стенам Шэньяна преграждали. И эти рвы словно болота: ступить легко, а выбраться — никак уже. Сколь руки кверху не тяни, а взяться не за что. И кабы только эти рвы одни! Со стен предостерегающе чернели зевом орудия огненного боя{79}.
— Нет, — рассудил Нурхаци, — мы не полезем напролом…
Вот несколько уж дней маячили маньчжурские разъезды перед Шэньяном. «Как воронье, выискивающее падаль, — цедил сквозь зубы зло шэньянский воинский начальник Хэ Шисянь, стоя на крепостной стене над западными воротами. — Но вам поживы здесь не будет. Гаоборот, поживой будете вы сами зверью и птицам. Иначе я не Хэ Шисянь. Мы отобьем у вас охоту рыскать окрестностях Шэньяна».
— Ну, вроде пора, — Хэ Шисянь отнял от глаз лаюнь и дал знак, чтоб возвестили выступление. И рог завыл протяжно, и гулко грохнул барабан. Хэ Шисянь приосанился. Воет рог, и гремит барабан — что ещё так сильно волнует сердце воина?
— Ну вот теперь мы дождались, чего нам было надо, — осклабился злорадно Нурхаци, когда ему сказали, что войско из Шэньяна вышло на равнину.
Едва сошлись китайцы и маньчжуры, как стали пятиться назад воины Хэ Шисяня. Наскока боевых колесниц маньчжур они
