Евгений Анисимов - Толпа героев XVIII века
Он умер в Москве 17 февраля 1719 года, накануне того дня, когда по указу царя его должны были почти силой везти в Петербург. До самого конца у Шереметева не было ни душевного и физического покоя, ни воли – царская служба пожирала все его время, всю его жизнь. Богатейший помещик России, он редко бывал в своих владениях. Домосед и хлебосол, он был вынужден таскать за собой по всей Европе кухню и любимые серебряные сервизы. Даже насладиться страстью к лошадям он не мог по своему хотению. Походы, походы… Лучшие лошади гибли, не выдерживая их, о чем фельдмаршал скорбел больше, чем о смерти своих солдат. Он не раз порывался подать в отставку. Так, после тяжелейшего Прутского похода 1711 года, когда русская армия под его началом оказалась в окружении и только чудом спаслась, силы фельдмаршала были на исходе. «Боже мой, – писал он своему приятелю Апраксину, – избави нас от напасти и дай хоть мало покойно пожити на сем свете, хотя и немного пожить». И тогда он решился просить царя отпустить его в монастырь. Он хотел укрыться от терзающей его жизни за стенами любимого Киево-Печерского монастыря, святость которого почитал особо. Но Петр поднял фельдмаршала на смех и вместо пострижения приказал ему жениться на вдове своего дяди Льва Нарышкина, Анне Петровне. Отказать царю у Шереметева не было сил. Жена была молода и красива. Мы не знаем, был ли счастлив в семейной жизни Борис Петрович, но детей в этом браке было много – четверо. О царских шутках по поводу первенца сказано выше.
Тяжко заболев в 1718 году, Шереметев вновь вернулся в мыслях к тому, о чем давно мечтал. В завещании он просил похоронить себя в Киево-Печерском монастыре – не удалось пожить в святости, буду хотя бы лежать в святом месте! Но государь решил участь покойного иначе. Даже последние, предсмертные желания подданных для него ничего не значили. По указу Петра тело Шереметева перевезли в Петербург, и его могила стала одной из первых в некрополе Александро-Невского монастыря. Так даже смерть старого фельдмаршала, как и прожитая им в вечном страхе и трепете жизнь, послужила высшим государственным целям.Яков Брюс: секрет «живой» и «мертвой» воды
Имя Брюса в русской истории окружено легендами и тайнами – современники его считали колдуном, чернокнижником. Да, Брюс был непонятен толпе, как и его знаменитый «Брюсов календарь», созданный в 1710 году, которым можно пользоваться и в наши дни – нужно только понять его секрет…
Выходец из шотландского королевского рода, Яков Брюс родился в семье офицера на русской службе Виллима Брюса и всю жизнь прожил в России, так никогда и не побывал на родине предков, хотя и ездил вместе с Петром Великим в Лондон. Но Брюс нес в себе гений своего удивительного народа, давшего миру легион блестящих мыслителей, ученых, изобретателей и мастеров. С самого начала своей службы у молодого царя артиллерист Брюс выделялся среди других сподвижников Петра умом, знаниями и степенностью. А царь любил таких людей. Нет, Брюс не стал царским фаворитом, однако Петр, всегда сам палимый жаждой знаний, пытливый и неуемный экспериментатор, мог часами беседовать с Брюсом о машинах или о загадках Вселенной, бездонность которой потрясала обоих.
Это вместе с Брюсом русский самодержец однажды вскрыл гробницу святого Никиты в новгородском Софийском соборе, чтобы изучить физические причины многовековой сохранности мощей. Как писал Нартов, при этом Брюс объяснял Петру нетленность мощей, отнеся «сие к климату, к свойству земли, в которой прежде погребены были, к бальзамированию телес и к воздержанию жизни, и сухоядению или пощению». Но Петр, не удовлетворенный объяснениями своего ученого друга, вытащил мощи из раки, «посадил, развел руки (мощей! – Е.А. ), паки сложил их, положил и спросил: “Что скажешь теперь Яков Данилович? Отчего сие происходит, что сгибы костей, так движутся, яко бы у живого и не разрушаются и что вид лица аки бы недавно скончавшегося?” Граф Брюс, увидя чудо сие, весьма дивился и в изумлении отвечал: “Не знаю сего, а ведаю то, что Бог всемогущ и премудр”». Может быть, Брюс действительно несколько растерялся и сразу не нашелся, что сказать Петру, который поучительно заметил, укладывая мощи обратно в раку: «Сему-то верю и я и вижу, что светские науки далеко еще отстают от таинственного познания величества Творца, которого молю, да вразумит меня». Представим себе эту невероятную ситуацию, когда, стоя у переворошенной священной раки с сидящим в ней мертвецом, самодержец всероссийский и ученый лютеранин ведут философскую беседу о пределах познания мира. Эта сцена поражает своей кощунственностью, напоминает «разоблачение мощей» командой Е.Ярославского в 1920–1930-е годы, но одновременно отражает лишенную мистики и суеверия веру Петра, основание которой он ищет как раз в бессилии науки объяснить явления, источником которых может быть, по мнению царя, только Бог. За прошедшие триста лет выводы государя для многих остаются актуальны.
Брюс был с царем одного поля ягода. Впрочем, много времени для ученых бесед у них не было. Примечательно письмо Брюса Петру в 1716 году: «Я в солнце пятна усмотрел, однакож опасался в таких многодельных временах вашему величеству так малым делом докучать…» Конечно, дел поважнее пятен на солнце был целый воз да маленькая тележка: нужно было срочно поставить в армию пять тысяч лопаток, две тысячи колес, перевести книги по инженерному делу, а главное – война непрерывно требовала от Брюса пушек, ядер, пушек, ядер. Ведь он был генерал-фельдцейхмейстером русской армии (т. е. маршалом артиллерии и инженерных войск) и одновременно заведовал артиллерийскими заводами. Артиллерия как символ технического прогресса в военном деле была самой главной и самой большой любовью и Брюса, и Петра. И оба ею занимались со страстью, не меньшей, чем их страсть к наукам.
Дом Брюса стоял неподалеку от главного производства, которым он заведовал, – Литейного двора, где отливали пушки. Построен дом был в 1713 году, когда артиллерийское ведомство окончательно переместилось на берега Невы. Он был всегда возле производства и всегда мог туда пройти, сопровождая Петра, который нередко наведывался в ведомство Брюса. Дом Брюса строил какой-то иностранный архитектор, скорее всего голландский. Дом был заметным – с высокой двухъярусной крышей, по карнизу и на балконе, выходящем к Неве, стояли деревянные скульптуры. Брюс устроился в своем доме основательно. Там у него была химическая лаборатория, туда же он перевез и свою уникальную библиотеку – истинное книжное сокровище. Гости, бывавшие у Брюса, считали его дом одним из лучших в Петербурге…
Брюс привык к шуму и грохоту литейной и кузницы возле дома, как привык к шуму и грохоту своих пушек на поле боя. Благодаря этим пушкам он стал героем Северной войны, и усилиями Брюса в России была создана одна из лучших в тогдашней Европе артиллерия. Ее создание началось, как все помнят, с колоколов, которые безбожник Брюс, назначенный воеводой в Великом Новгороде, по указу Петра бестрепетно обдирал с колоколен церквей и бесстрашно плавил из них пушки войны. Победы при Лесной и Полтаве были одержаны во многом благодаря действиям артиллерии, которой Брюс командовал, за что он и получил высший в России орден Андрея Первозванного.
Как и прочие сподвижники Петра I, он занимался массой других дел: переводил книги, заседал в Сенате, служил дипломатом. Именно его подпись стоит первой под Ништадтским мирным договором 1721 года, по которому Ингерманландия навечно отошла к России и Петербург перестал быть незаконным самостроем. Брюс получал награды, но был скромен и незаметен при дворе. Его не терзало безмерное честолюбие Меншикова, он не скучал от невнимания Петра, как Шереметев, явно держался в стороне от ожесточенной придворной борьбы за власть и привилегии. Но за себя он умел постоять. Между тем Брюс крепко держался за свое дело. Когда в 1718 году образовалась Военная коллегия, всемогущий ее президент А.Д.Меншиков пытался подчинить Артиллерийское ведомство себе, что выглядело вполне логично, однако Брюс восстал против временщика, с которым жил не особенно дружно, и отстоял Артиллерийское ведомство как самостоятельную административную единицу.
Вообще о личной жизни Брюса мы знаем очень мало. Спокойный и уравновешенный, он, русский шотландец, вызывал у окружающих уважение и страх. Брюс не был склонен к откровенности и вел весьма замкнутую жизнь. Мы даже наверняка не можем сказать, была ли у него жена или нет. Кажется, что любимым занятием Брюса была наука, от которой его постоянно отрывали поручения царя.
После смерти Петра I он попросился в отставку и до самой своей кончины жил в подмосковном имении Глинки, где предавался научным опытам и размышлениям вдали от бурь и страстей политики. Там у него был великолепный кабинет, состоявший из ценнейших физических и астрономических приборов, собрание редкостей, монет и медалей. Известно, что он сам точил и полировал стекла для телескопов и подзорных труб. После его смерти в 1735 году их хватило на всю тогдашнюю Академию наук. Великолепна была (к счастью, сохранившаяся до наших дней) библиотека Брюса. Это не просто коллекция манускриптов по астрономии, математике, физике, а рабочее собрание книг, которые до сих пор хранят на своих страницах пометы их владельца – отчеркивания ногтем, карандашные пометки. Для знатока нет большего счастья, писал Пушкин, чем следить за мыслью великого человека.
