Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.
Относительно персональных вопросов, возбужденных подобным государственным переворотом, коалиция была гораздо менее единодушна, чем в вопросах принципиального порядка. Демократы, разумеется, не удовлетворялись одним только общим признанием их программы и также требовали теперь реставрации, но в своем духе: реабилитации памяти их умерших единомышленников, наказания убийц, возвращения изгнанников, отмены тяготевшей над их детьми политической дискриминации, возвращения конфискованных Суллой имений, возмещения убытков из имущества наследников и сподвижников диктатора. Таковы должны были, конечно, быть логические последствия полной победы демократии, но победа коалиции 683 г. [71 г.] далеко не была таковой. Демократия дала свое имя и программу, а перешедшие на ее сторону офицеры, и прежде всего Помпей, дали силу для осуществления этой программы, но они ни за что не могли дать своего согласия на такую реакцию, которая не только потрясла бы существовавший порядок до самого основания, но и обратилась бы в конечном счете против них самих, — ведь свежа еще была память о людях, кровь которых была пролита Помпеем, и о том, какими средствами Красс положил основание своему огромному богатству. Поэтому понятно, что коалиция 683 г. [71 г.] ничего не сделала для того, чтобы отомстить за демократов или хотя бы для реабилитации их, но в то же время это свидетельствует о слабости демократии. Едва ли можно считать исключением взыскание еще не внесенных или прощенных Суллой покупателям платежей за приобретение конфискованных имений, состоявшееся на основании особого распоряжения цензора Лентула. Хотя эта мера чувствительно задевала личные интересы многих приверженцев Суллы, она, в сущности, только санкционировала произведенные Суллой конфискации.
Дело Суллы было уничтожено, но этим был только поставлен, а не решен вопрос о том, что будет дальше. Коалиция, связанная лишь общей целью свержения режима реставрации, распалась, если не формально, то по существу, как только эта цель была достигнута. По вопросу же, куда теперь перенесется центр тяжести власти, подготовлялось, казалось, столь же быстрое, как и насильственное решение. Армии Помпея и Красса все еще стояли у ворот города. Помпей обещал, правда, распустить своих солдат после триумфа (декабрь 683 г. [71 г.]), но не выполнил этого, первоначально для того чтобы благодаря давлению, которое оказывала на столицу и на сенат стоявшая под городом испанская армия, беспрепятственно завершить государственный переворот; в таком же положении была и армия Красса. Причина эта уже более не существовала, но армии все еще не были распущены. Дело принимало такой оборот, как будто один из вступивших в союз с демократией полководцев установит военную диктатуру и заключит в оковы как олигархов, так и демократов. Но этим лицом мог быть только Помпей, Красс с самого начала играл в коалиции подчиненную роль; он должен был предложить свое вхождение в коалицию и даже своим избранием в консулы он был обязан, главным образом, гордому заступничеству Помпея. Помпей, значительно более сильный, бесспорно, был господином положения; стоило лишь ему выступить, и он, казалось, стал бы тем, чем его инстинктивно считала толпа, — неограниченным господином могущественнейшего государства цивилизованного мира. Масса раболепствующих теснилась уже вокруг будущего монарха. Более слабые противники его искали опоры в новой коалиции. Красс, движимый обострившейся старой завистью к своему младшему, но настолько превзошедшему его сопернику, сблизился с сенатом и старался привлечь на свою сторону столичную толпу беспримерной щедростью, как будто ослабленная при помощи самого же Красса олигархия и вечно неблагодарная чернь могли еще оказать какую-нибудь помощь против ветеранов испанской армии. Одно время казалось, что дело дойдет до сражения между армиями Помпея и Красса у ворот столицы.
Однако демократы своей рассудительностью и изворотливостью отвратили эту катастрофу. И их партия, так же как и сенат и Красс, была заинтересована в том, чтобы Помпей не провозгласил себя диктатором; но демократические вожди, зная собственную слабость и характер могущественного противника, пытались действовать добром. У Помпея были все качества для того, чтобы завладеть короной, кроме самого главного — царственной смелости. Мы уже прежде характеризовали этого человека с его стремлением быть в одно и то же время честным республиканцем и властелином Рима, с его бесхарактерностью и путанными понятиями, с его податливостью чужим влияниям, скрывавшейся под показной самостоятельностью. Это было первое испытание, которому подвергла его судьба; он его не выдержал.
Предлог, под которым Помпей отказывался распустить свою армию, состоял в том, что он не доверяет Крассу и поэтому не может первым распустить солдат. Демократы уговорили Красса пойти в этом отношении навстречу коллеге и протянуть ему руку к примирению на глазах у всех. Помпея же они и публично и тайком настойчиво убеждали к двум его заслугам — победе над врагом и установлению мира между партиями — присоединить еще третью и самую крупную — обеспечение отечеству внутреннего мира и устранение грозившей опасности гражданской войны. Для достижения желанной цели были пущены в ход все средства, которые только могли подействовать на тщеславного, неловкого, колеблющегося человека, — и дипломатическая лесть, и театральный аппарат патриотического воодушевления, но важнее всего было то, что вследствие своевременной уступчивости Красса дела сложились так, что Помпею оставался лишь выбор — либо объявить себя тираном Рима, либо подчиниться. Итак, он, наконец, уступил и согласился распустить войско. Он не мог уже желать командования в войне с Митрадатом, на достижение которого он, несомненно, надеялся, когда его выбирали в консулы на 684 г. [70 г.], так как в кампанию 683 г. [71 г.] Лукулл, казалось, действительно покончил с этой войной; принять же предложенное ему сенатом на основании Семпрониева закона проконсульство в провинции он считал ниже своего достоинства, в чем ему последовал и Красс. Таким образом, когда Помпей после роспуска своих солдат в последний день 684 г. [70 г.] сложил с себя консульство, он на первое время совершенно отошел от политики и заявил, что будет впредь жить как рядовой гражданин, удалясь от дел. Он держал себя так, что ему оставалось лишь захватить корону, а так как он этого не хотел, ему досталась жалкая роль отказавшегося претендента на престол.
Уход с политической арены человека, которому при данных условиях принадлежало первое место, немедленно привел к установлению такого же отношения политических сил, какое существовало в эпоху Гракхов и Мария. Сулла только закрепил власть сената, но не он даровал ее ему; поэтому власть эта и после падения воздвигнутых Суллой оплотов осталась сперва за сенатом, хотя конституция, на основании которой он правил, была в основном Гракховой конституцией, проникнутой враждебным олигархии духом. Демократия добилась восстановления Гракховой конституции, но без нового Гракха это было тело без головы, а то, что ни Помпей, ни Красс не могли долго служить этой головой, было очевидно, и последние события сделали это еще более ясным. Таким образом, демократическая оппозиция, не имея вождя, который взял бы кормило в свои руки, должна была пока довольствоваться тем, что мешала правительству и раздражала его на каждом шагу. Но наряду с олигархией и демократией теперь снова приобрела значение партия капиталистов, которая во время последнего кризиса была в союзе с демократами; теперь же ее усердно старались привлечь на свою сторону олигархи, чтобы противопоставить ее демократии. Окруженные искательством обеих сторон, денежные тузы не преминули использовать преимущества своего положения и добились возвращения им постановлением народного собрания единственной из их прежних привилегий, которой они еще не вернули себе, а именно, выделенных в театре для всаднического сословия четырнадцати скамей (687) [67 г.]. Вообще они, не порывая решительно с демократией, все же более склонялись на сторону правительства. Сюда относятся уже сношения сената с Крассом и его клиентелой; но хорошие отношения между сенатом и денежной аристократией были, по-видимому, установлены, главным образом, благодаря устранению в 686 г. [68 г.] способнейшего из сенаторских полководцев Луция Лукулла по настоянию тяжко оскорбленных им капиталистов от управления столь важной для них провинцией Азией.
В то время как столичные партии продолжали свою обычную распрю, которая не могла привести ни к какому результату, события на Востоке шли тем роковым путем, который мы описали выше; эти-то события и довели до кризиса колеблющуюся политику столичного города. И сухопутная и морская войны приняли на Востоке неблагоприятный оборот. В начале 687 г. [67 г.] понтийская армия римлян была уничтожена, отступавшая из Армении находилась в полном расстройстве, все завоевания были утрачены, море было в полной власти пиратов, а вследствие этого цены на хлеб в Италии возросли настолько, что опасались настоящего голода. Правда, причиной этих бедствий были, как мы видели, с одной стороны, ошибки полководцев, а именно, полная неспособность адмирала Марка Антония и чрезмерная смелость дельного вообще Луция Лукулла; с другой стороны, и демократия своими происками немало содействовала разложению римской армии в Армении. Тем не менее правительство было, конечно, огульно сделано ответственным за все, что натворило и оно само и другие: разгневанная голодная толпа ждала только случая, чтобы рассчитаться с сенатом.
