Ричард Пайпс - Россия при старом режиме
В России первые попытки отграничить царские земли от государственных были сделаны Павлом I, учредившим Департамент Уделов для управления имуществом Романовых, доходы от которого использовались для содержания царской семьи. При Николае I это ведомство было превращено (1826 г.) в Министерство Императорского Двора и Уделов, выделявшееся тем, что не подлежало контролю со стороны Сената и прочих государственных органов, а отчитывалось лишь перед самим императором. В 1837 г. было создано Министерство Государственных Имуществ, ведавшее государственной собственностью. Прежде того поступавшие от этих двух видов собственности доходы объединялись в общий фонд. До этого же времени русские императоры, как им заблагорассудится, передавали или продавали частным лицам обширные государственные земли с сотнями тысяч крестьян. Но даже после этих реформ различия между собственностью короны и государства твердо не соблюдали. Министерство Государственных Имуществ было создано не из хорошего юридического тона, а в связи с тем, что без него миллионами государственных крестьян распоряжались из рук вон плохо. Учредивший оба вышеозначенных министерства Николай I всегда без долгих размышлений перемещал крестьян из императорских владений на государственные земли, и наоборот. То обстоятельство, что до начала XVIII в. в России не было государственного бюджета, а после 1700 г. и до 1860-х гг. он оставался строго охраняемой государственной тайной, лишь способствовало такой практике. В своем качестве вотчинника всея Руси московский правитель обращался со своим царством примерно так, как его предки обходились со своими поместьями. Идея государства отсутствовала в России до середины XVII в. и даже после своего появления не была толком усвоена. А поскольку не было концепции государства, не было и следствия ее — концепции общества. [Некоторые ученые (например, Джон Кип (John Keep) в Slavonic and East European Review, April 1970, p. 204, и Ганс Торке [Hans TorkeJ в Canadian Slavic Studies, winter 1971, p. 467) усматривают на Руси нарождающееся общество уже в конце XVII в. (Кип) н даже в середине XVI в. (Торке). Профессор Кип основывает свою точку зрения на брожении среди служилого класса, однако заключает, что его попытки добиться кое-какой свободы от государства не увенчались успехом. Свидетельства, приводимые профессором Торком, в основном указывают на то, что русское правительство в XVI в. увидело целесообразность привлечения разных сословий к управлению страной. Идея общества, как я се понимаю н как она обычно определяется на Западе, предполагает признание государством права социальных групп на юридический статус и на узаконенную сферу свободной деятельности. В России же это право было признано лишь в царствованне Екатерины II]. То, что в современном русском языке выражается словом «общество» (неологизм XVIII в.), в словаре Московской Руси обозначалось словом «земля». В Средние века этим термином называлась доходная собственность. [Г. Е. Кочин, ред., Материала для терминологического словаря древней России. М.-Л, 1937, стр. 126]. Иными словами, «земля» воспринималась главным образом не как противовес сеньору, царю, а как объект его эксплуатации. Как и везде, целью вотчинного строя на Руси была выжимка из страны всего имевшегося в ней дохода и рабочей силы. Джайлс Флетчер, поэт и государственный деятель елизаветинских времен, в 1588-1589 гг. побывавший в России и оставивший во многих отношениях лучшее из дошедших до нас описаний Московского царства, сделанных очевидцами, сообщает, что Иван IV нередко сравнивал свой народ с бородой или с отарой овец, поскольку обоих для доброго роста надобно часто стричь. [Giles Fletcher, Of the. Russe Commonwealth (London 1591), p. 41]. Неизвестно, аутентична эта метафора или ее выдумали жившие в Москве английские купцы, однако в любом случае она верно отражает дух, пропитывавший внутреннюю политику Московского правительства, да и вообще любого правительства вотчинного, или «сеньориального» типа.
На каком-то этапе московской истории вотчинное умозрение, корни которого лежали в чисто экономических представлениях, приобрело политическую окраску. Вотчинник — землевладелец сделался вотчинником-царем. Дух остался тот же, однако стал выражаться в новых формах и потребовал теоретического обоснования. Имеющихся данных недостает, чтобы точно сказать, когда и как случилась эта трансформация. Однако есть убедительные свидетельства того, что дело решилось в царствование Ивана III, когда два события одновременно освободили Москву и подвластные ей княжества от внешней зависимости и впервые позволили северо-восточной Руси почувствовать себя суверенным государством.
Одним из этих событий явился распад Золотой Орды. Порядок престолонаследия, существовавший у «белой кости» (потомков Чингисхана), отличался крайне запутанной системой старшинства, больше подходившей для племенной организации кочевого народа, чем для империи, и вызывавшей бесконечные междоусобицы. В 1360-х гг. соперничающие между собой кучки претендентов учинили в Орде великий разброд; на протяжении последующих двадцати лет в Сарае пересидело по меньшей мере четырнадцать ханов. Москва пользовалась этими распрями и натравливала соперников друг на друга. В 1380 г. Дмитрий князь Московский даже отважился выступить против монголов с оружием в руках. Верно, что он пошел всего-навсего против крымского хана-узурпатора; также верно, что одержанная им на Куликовом поле победа имела небольшое военное значение, поскольку два года спустя монголы отомстили за неудачу и разорили Москву. И тем не менее, Куликовская битва показала русским, что они могут тягаться со своими хозяевами.
Орда, уже резко ослабевшая из-за усобиц, получила решающий удар от Тимура (Тамерлана). Со своего опорного пункта в Средней Азии тюркский завоеватель предпринял с 1389 по 1395 г. три кампании против Орды, и во время последней войска его разрушили Сарай. Орда так и не оправилась от этих ударов. В середине XV в. она распалась на несколько частей, важнейшими из которых были Казанское, Астраханское и Крымское ханства. Эти государства-преемники Орды, в особенности Крымское ханство, все еще могли без труда совершать набеги на Русь, но полной власти над ней уже больше не имели. А к концу XV в. Москва уже решала, кому из претендентов сидеть на казанском троне. В царствование Ивана III Москва перестала платить дань Орде и государствам — ее преемникам (по преданию, это произошло в 1480. г.). Другим событием, способствовавшим политизации московских правителей, явилось крушение Византийской империи. Отношения России с Византией никогда не отличались четкой определенностью. Со времени крещения Руси несомненно полагали, что она стоит, в некоей зависимости от Константинополя. Об этом не уставала напоминать греческая иерархия, любившая выдвигать теорию Юстиниана о «гармонии», или «симфонии», согласно которой церковь и императорская власть не могут существовать друг без друга. Подразумевалось, что в силу этого православные на Руси должны сделаться подданными византийских императоров, но осуществить эти притязания не было никакой возможности, а во время монгольского господства они вообще сделались бессмысленными, ибо императором Руси в ту пору был большой нехристь — монгольский хан. Византия имела кое-какой контроль над Русью через духовенство, то есть через назначения на высокие иерархические должности, делавшиеся или утверждавшиеся Константинополем. Но даже эта нить порвалась после 1439 г., когда Русь отвергла унию Византии с католиками, заключенную на Флорентийском Соборе. Великие князья Московские, исходившие из убеждения, что Византия совершила во Флоренции грех вероотступничества, с тех пор стали назначать своих собственных митрополитов, не утруждая себя больше испрашивать одобрение греческой иерархии. Так или иначе, все притязания, которые византийский император и византийская церковь могли иметь на власть над Русью, потеряли значение в 1453 г., когда Константинополь был захвачен турками, и императорская линия пресеклась.
После падения Византийской империи у православной церкви были веские причины на то, чтобы способствовать созданию на Руси крепкой царской власти. Этот вопрос будет подробнее разбираться в главе, посвященной отношениям между церковью и государством (Глава 9). Здесь же следует подчеркнуть лишь главное обстоятельство. Православная церковь, стесненная магометанами, соперничающая с католиками и расшатываемая еретическими реформистскими движениями в своей собственной иерархии, боролась за свою жизнь. С падением Константинополя московский правитель стал выступать как единственный в мире православный князь, способный оградить православную церковь от сонма ее внешних и внутренних противников. Посему, чтобы выжить, надо было поддерживать московских властителей и воспитывать в этих накопителях земель и дельцах политическое сознание, которое позволит им выглянуть за узкий горизонт своих поместий. После 1453 г. греческая и русская православные иерархии делали все, что могли, дабы сделать из московского князя защитника веры, ответственного за благоденствие всех православных христиан. Одной из кульминационных точек этого, процесса явился церковный синод 1561 г., присовокупивший к своим решениям послание константинопольского патриарха к Ивану IV, провозглашавшее последнего «царем и государем православных христиан во всей вселенной». [Цит. в Helmut Neubauer. Car und Setbstherncher (Wiesbaden 1964), стр. 39-40].
