Рыцари тернового венца. Зарождение Белого движения, становление Добровольческой армии и Первый Кубанский (Ледяной) поход - Лев Викторович Половцов

Кто из добровольцев не помнит милую сестру Васю?

Одетая с самого начала похода солдатом, грубоватая, но бесконечно добродушная, она вносила с собой всегда шум и оживление.

Со смехом исполняла Вася самые тяжелые и грязные работы, веселой шуткой рассеивала мрачное настроение раненых.

И это безобидное существо испытало впоследствии ужасные страдания.

Прежде всего, пришло известие, что ее муж и маленький сынок замучены большевиками.

Ужасное горе сковало смеявшиеся когда-то уста Васи, и добрые глаза ее потухли, вспыхивая лишь временами мрачным, почти безумным огнем.

Через несколько дней отряд, при котором состояла она, был разбит, окружен, и Вася попала в плен к большевикам.

За отказ исполнить позорные требования, пять дней били они ее железными шомполами и окровавленную, истерзанную бросили в сырой и холодный подвал.

Все выдержала железная натура Васи. Она могла бы избавиться от мучений; у нее был с собой, как и у других сестер, стрихнин.

Но Вася не хотела умирать. Она чего-то как бы ждала и дождалась.

Заболел комиссар отряда, и ей приказали за ним ходить. Вася аккуратно исполняла свои обязанности.

Однажды вечером навестить больного приехали два других соседних комиссара, и началось пьянство. Вася развела стрихнин, подмешала его к вину и исчезла.

Наутро в квартире нашли три ужасных трупа.

XXXII. Новочеркасск

После переговоров с казаками Южной армии решено было отправить санитарный обоз в Новочеркасск. Но и последний путь добровольцев не обошелся без боя, правда, только дипломатического, с центральными казачьими властями.

Посланный вперед член Государственной думы Л.В. Половцов обратился за разрешением вопроса о размещении раненых к начальнику штаба походного атамана, полковнику Сидорину.

– Ни одного раненого мы в Новочеркасск не пустим. Везите их в Ростов, – заявил полковник Сидорин.

– Как в Ростов? Да ведь в Ростове немцы.

– Ну так что же?

– Значит, вы хотите, чтобы мы дали полторы тысячи заложников немцам? Неужели вы не понимаете, – добавил Половцов, – что произойдет? Зачем же вы нас звали?

– Что делать, – ответил Сидорин.

Генерала Попова в городе не было.

В атаманском дворце Половцов нашел Янова, председателя правительства Донской области.

Генерал А.П. Богаевский, атаман войска Донского

Вдова генерала М.В. Алексеева у санитарного поезда Добровольческой армии, названного в его честь

– Хотя я и не имею прямых приказаний генерала Деникина по этому вопросу, – заявил ему Половцов, – но могу вам сказать, наверное, что, если вы не примете наших раненых, Добровольческая армия сейчас же уйдет с Дона.

Янов просил подождать до следующего дня, и назавтра Половцов уже телеграфировал об отданных правительством Дона распоряжениях по подготовке помещений для раненых.

Лазареты были оборудованы плохо, но все-таки они были раем для бедных вечных странников.

Какое счастье – сбросить с себя эти грязные, рваные лохмотья, полные ужасных паразитов, вымыться в ванне и превратиться из кочующего дикаря в цивилизованного человека!

Значение Ледяного похода

1. Русская интеллигенция

Главной целью создания Добровольческой армии было продолжение войны с немцами.

К сожалению, эта идея не встретила сочувствия в большинстве русской интеллигенции, а потому и не нашла активной ее поддержки.

Русское общество не сознавало всей колоссальной важности событий. Оно не отдавало себе ясного отчета в том, что измена России союзникам является не только позорным актом, но и величайшим историческим преступлением против вековых интересов родины. Интеллигенция не понимала, что это преступление не может остаться безнаказанным.

Небывалый патриотический подъем во всех классах русского населения в начале войны, вполне сознательное отношение даже простолюдинов к происходившим событиям, полное понимание смысла и значения этого мирового столкновения, – все это сменилось апатией и равнодушием.

Агитационный плакат деникинцев. 1919 г. На груди добровольца виден памятный знак участника Донского похода

Между тем совершенно неожиданный успех революции объяснялся, между прочим, именно опасениями интеллигенции за дальнейшее участие России в войне. Общество прекрасно сознавало всю рискованность революции во время войны, но оно шло на это, боясь, что царское правительство заключит сепаратный мир с Германией.

Таким образом, следовало бы ожидать, что раз интеллигенция приняла на себя тяжелую ответственность за переворот ради самой войны, то тем самым она решилась на все, чтобы продолжать эту войну во что бы то ни стало.

Но на самом деле этой решимости и не оказалось!

Временное правительство, в котором объединился весь цвет русской политической мысли, не нашло в себе твердости для борьбы с преступным разложением армии. Правительство не только не применяло самых обыкновенных мер, указываемых в подобных случаях правовым разумом всех государств, но оно связывало руки даже фронтовому начальству в его мероприятиях против этого ужасного зла.

Временное правительство только уговаривало.

Когда же государственная власть окончательно выпала из рук этого олицетворенного «непротивления злу», русская интеллигенция совершенно растерялась.

Такое бойкое при царском режиме, так умело и настойчиво защищавшее свои, а главным образом, чужие интересы, русское образованное общество впало в полную прострацию при столкновении с большевиками.

«Обструкция» – вот единственный лозунг, за которым последовали все: и старые и малые, и либералы и консерваторы.

– Без нас, – думали они, – большевики через неделю провалятся.

Положение большевиков было действительно тяжелым. Но, зная прекрасно русских людей, большевики решили – подождем, сами придут, – и объявили приказ: кто для нас не работает, тот не ест.

Тем временем на ответственные места они назначили интеллигентов из своей партии, а на второстепенные должности брали первого попавшегося и широко использовали один своеобразный элемент – уголовных преступников. Большевики понимали, что преступники не могут быть орудием даже их строительства или органами нормального административного управления. Но для выполнения первых практических задач большевизма, то есть для разрушения всего прежнего социального строя, для истребления «врагов народа» – буржуев, этот общественный отброс был незаменим.

Преступники были не теоретическими, а практическими борцами против правовых и экономических идеалов современной жизни. Их преследовал буржуазный строй, и они ненавидели все орудия государственной власти: полицию, суд, тюремное и всякое другое начальство, а также, конечно, и всех ими обворованных и ограбленных.

Большевики провозгласили лозунг: «Грабь награбленное!»

Где же найти лучших исполнителей этого приказа, как не в среде привычных грабителей?

Преступники были смелы, решительны, сметливы, а главное, беззастенчивы и беспощадны при исполнении возложенных на них приятных обязанностей.

Их не могла тронуть никакая, самая жалостная мольба, и они хохотали над бессильными слезами своих беззащитных жертв.

Недолго продолжалась, однако, обструкция интеллигенции. Голод смиряет даже бурных, полных жизни и энергии диких животных. Можно ли было ожидать продолжительной борьбы со стороны мягкотелого, безвольного русского интеллигента, совершенно неприспособленного к суровым условиям ручного труда, от которого он думал получить средства к жизни.

Общество сдалось и покорно стало под ярмо большевизма.

Но не все же попали в эту беду?

Сотни тысяч русской интеллигенции, наиболее предусмотрительных людей, бежали отчасти еще при Временном правительстве с севера на юг. Вся Украина, казачьи области, Дон, Кубань и Терек, Крым, Новороссия, Бессарабия были переполнены беженцами. Не только гостиницы и меблированные комнаты, но все частные свободные дома и комнаты брались нарасхват.

Этих беглецов