Хорхе Анхель Ливрага - Театр мистерий в Греции. Трагедия
Электра в сопровождении служанок
(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)
В этих двухстах стихах – попытка призвать на помощь Невидимые Силы и заручиться поддержкой «двойника», или «тени», Агамемнона. Также Орест обращается к оракулу Аполлона, и тот предрекает, что юноша отомстит за предшествующие смерти. Вновь звучит напоминание о том, что руки Власти запятнаны кровью и лишь среди гиперборейцевцарит безмятежное счастье. (Гиперборейцы – мифический народ, населяющий Туле, «Сухой остров», упомянутый Гомером; этот народ, согласно «Тайной Доктрине», – последний след Божественных Существ, первых жителей нашей планеты; он прекратит свое физическое или эфирное существование под слоем льда, который покрывает сейчас Северный полюс.)
В первом стасиме с новой силой утверждается мысль о том, что преступление порождает преступление.
Во втором эписодии Орест, сопровождаемый Пиладом, стучит в городские ворота. Появляются Клитемнестра и Электра. Орест выдает себя за чужеземца и рассказывает о своей мнимой смерти. Клитемнестра посылает Килиссу, кормилицу Ореста, сообщить известие Эгисфу. Хор просит ее позвать Эгисфа одного, без стражи, поскольку вид вооруженной свиты может напугать чужестранцев, а, онемев от страха, они не смогут поведать о случившемся. Килисса принимает совет, хотя ей он кажется не вполне разумным.
Орест, Электра и Пилад на могиле Агамемнона
(из книги: James Millingen, Peintures antiques de vases grecs,1817)
Во втором стасиме хор просит Зевса об осуществлении мести.
Третий эписодий открывается появлением Эгисфа, однако здесь следует пояснить, что мнения специалистов по поводу этой и предшествующей частей расходятся, поскольку подчас эти части довольно невнятны, а имеющиеся в нашем распоряжении варианты противоречат друг другу. Эгисф говорит, что принесенная гостями весть не из тех, что он желал бы получить; кажется, он предчувствует беду. Атмосфера накаляется. Эгисф проходит во дворец, он хочет сам расспросить пришельцев, и вскоре раздается жуткий предсмертный вопль. Хор отступает в сторону, а на сцене раб неистово колотит в двери гинекея* и зовет Клитемнестру, чтобы сообщить ей о гибели мужа. И добавляет: «Режут мертвецы живых» (пер. А. Пиотровского). Клитемнестра сразу понимает, что случилось, и просит топор, чтобы защититься от мести, но месть добирается до нее раньше, чем оружие, и царица молит Ореста сохранить ей жизнь и рвет на груди одежды.
Орест надвигается на нее с окровавленным мечом в руках и отвечает, что, если она так любила Эгисфа, пусть воссоединится с ним на смертном ложе.
Орест над трупами Эгисфа и Клитемнестры
(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)
Клитемнестра напоминает Оресту о «Собаках» (Эриниях), которые растерзают его, если он убьет мать. Она уверяет, что сама Судьба покарала Агамемнона, но в ответ слышит: «Судьба судила мне убить тебя… Себе сама убийца ты!.. А кровь отца? Простить тебя, – отмстит она». Орест в сомнениях опускает меч, но скоро вновь поднимает его и входит во дворец, увлекая за собой мать, чтобы предать ее смерти. «Убила, согрешила. Будь хоть грех, – убью!» (пер. А. Пиотровского).
Обвиняемый в матереубийстве Орест находится в смертельной опасности
(из книги: Francesco Inghirami, Pitture di vasi Etruschi, vol. I–IV, 1852)
В третьем стасиме хор славит торжество Справедливости и конец всех зол, терзавших дом Атридов.
Эринии, преследующие Ореста
(из книги: Sir William Hamilton, Collection of engravings fr om ancient vases,vol. I–IV, 1791)
В четвертом эписодии появляется Орест с ветвью в руках – символом просителя. Эта картина практически повторяет то, что мы видели во время убийства Агамемнона, поскольку в глубине сцены на земле видны два окровавленных тела – Клитемнестры и Эгисфа. Сбоку приближается взволнованный народ. Орест просит жителей Аргоса подтвердить его невиновность перед Отцом, уточняя при этом, что он имеет в виду не кровного отца, а Отца-Солнце. Но внезапно ему видятся Эринии, разыскивающие его. Хор отказывается верить в предсказания, на что Орест с грустью отвечает: «Врагини вам незримы; я же вижу их. Нельзя мне медлить! Гонятся! Бегу, бегу!» (пер. Вяч. Иванова). Он убегает, охваченный смертельным ужасом. В эксоде хор вопрошает, когда же стихнет неистовство Судьбы. Воцаряется молчание.
25. «Эвмениды*»
Это последняя часть трилогии; ее религиозное и философское содержание, как мы подозреваем, в дошедших до нас копиях претерпело значительные изменения. Некоторые оригинальные строфы даже могли быть заменены другими, гораздо более поздними, из лучших, конечно, побуждений, отнюдь не улучшивших содержание.
Эта трагедия – продолжение предшествующих частей трилогии, и без них она непонятна – как, впрочем, и фрагменты других произведений классического театра и театра Мистерий, который, видимо, существовал в Элладе с VII века до нашей эры и который сейчас принято называть архаичной лирикой.
В прологе действие разворачивается в Дельфах, перед храмом Аполлона. События первого эписодия происходят внутри этого храма, а второго – в Афинах.
Справа появляется пифия. Она направляется к закрытым дверям храма и с почтением склоняется перед ними. Потом начинает возносить молитвы разным богам, обращаясь в те стороны, где, как предполагали, находились обиталища этих богов. Вселенная, как и сцена в греческом театре, была геометрически разделена на части, и это мы увидим в соответствующей главе. Число было первопричиной всякой гармонии. Древние боги являлись совсем не тем, чем их представляют сегодня (за исключением, может быть, самых низших). Их воспринимали как могущественные, гармоничные силы, величественные ступени пирамиды, вершиной которой было Великое Таинство; некоторые называли его Зевс-Зен, и оно имело мало общего с Зевсом – сыном Крона*.
Аполлон Бельведерский
(музей Пио Клементино, Ватикан)
«Эвмениды», как и «Хоэфоры», отличаются стремительностью действия. Например, та же пифия, которая взывала к богам у входа в храм, появляется вновь – она в ужасе, держится в изнеможении за двери и стены. Ей было страшное видение – человек, сидевший на камне в центре мира (речь идет об Омфале*; «Дельфы» означает «пуп», а Омфал был чем-то вроде каменной яйцеобразной шишки с высеченными на ней священными узлами; его мы можем увидеть в Дельфах и сегодня; нынешний Омфал относится, возможно, к римской эпохе). По рукам сидевшего струилась кровь, а рядом с ним (по другим версиям, у него в руках) лежал меч, также обагренный кровью. В одной руке человек держал ветвь горной оливы, украшенную белым руном, как обычно делали искавшие покровительства и защиты. У ног его – группа черных фигур, которые вначале показались пифии женщинами, потом – горгонами, а потом она уже и не могла понять, кто это, поскольку крыльев у них не было, а похожи они были на настоящих чудовищ. Не зная, как объяснить их появление в священном месте, пифия просит самого Аполлона очистить его дом от этих мерзких существ. После этого она быстро уходит (ведь она не волшебница, не посвященная, она просто старая женщина, обладающая даром прорицания).
Жертвоприношение Аполлону
(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)
В начале первого эписодия в открытых дверях храма мы видим Ореста. Он сидит возле самого Камня в окружении Эриний, которые спят на ступенях. У алтаря – Аполлон и Гермес.
Аполлон говорит, что усыпил «чудовищных дев» (Эриний).
Эринии – младшие божества, орудия Дике. Их можно назвать воплощениями бесстрастных сил Природы. Ужасные дочери Матери-Ночи, они не имели определенного облика, хотя часто появлялись в образе волчиц с грязной шерстью – напоминание об Изначальном Хаосе, о «грязи», в которой древние духи обрели необходимую материю для своих первых тел.
Аполлон в Дельфийском храме проводит очищение Ореста
(из книги: John H. Huddilston, Greek Tragedy,1898)
Аполлон – прямая их противоположность. В своих древних ипостасях, например египетского Амона-Ра, он был един с Отцом-Солнцем. Затем он отделился от звездного владыки, Гелиоса, «нашего Отца, сущего на Небесах», как гласит старая христианская молитва, заимствованная из очень древней греческой молитвы, оригинал которой сохранился и поныне. И тогда Аполлон стал только богом Света во всех смыслах этого понятия, а потому он владыка интуиции и разума, искусства и наук. А кроме того, символ трансцендентного Единства, как явствует из его имени. И потому весьма справедливо, что в этой сцене именно в его уста посвященный Эсхил вложил диатрибу* (возможно, ритуальную) против Эриний.
