Хорхе Анхель Ливрага - Театр мистерий в Греции. Трагедия
Клитемнестра обращается не к Агамемнону, а ко всем согражданам и к старцам. Ее слова двусмысленны, поскольку среди прочего она говорит: «Стыдиться я не стану величия любви моей». Но о какой любви идет речь – о той, что известна в городе каждому, – к своему любовнику? Или о любви к мужу, только что вернувшемуся из похода? Потом она обращается прямо к царю и рассказывает ему, как ночами, полными дурных предчувствий, думая о тех опасностях, что подстерегали его, она хотела расстаться с жизнью, но, когда веревка была уже у нее на шее, таинственные руки остановили ее. Она объясняет отсутствие Ореста, их сына, – тот воспитывается у фокейца Строфия. Она говорит, что не нужно удивляться ее сухим глазам – свои слезы она давно уже выплакала. И, наконец, Клитемнестра жестоко бранит служанок за то, что они еще не расстелили чудесный пурпурный ковер, который должен лежать от самой колесницы до дверей дворца, ибо «ногой, поправшей Трою», не следует ступать на землю. Агамемнон сначала отказывается от таких почестей, поскольку боится впасть в hybris:
…ПриятнееХвалы почетный дар из рук чужих принять.Не услаждай речами: я не женщина.Не нужно предо мной, как перед варваром,С отверстым ртом сгибаться в три погибели,Не нужно, всем на зависть, стлать мне под ногиКовры. Такие почести к лицу богам.А я ведь только смертный, и по пурпуруБез страха и сомненья мне нельзя шагать.Пусть не как бога чтут меня – как воина.Не пышные подстилки пестротканые —Молва меня прославит. Да, умеренность —Вот лучший дар богов, и тот, кто кончит жизньВ благополучье, тот блажен поистине,Так я сказал, и слову буду верен я.
(Пер. С. Апта)Агамемнон вначале кажется взволнованным, как будто предчувствуя какое-то несчастье. Когда служанки расстилают огромный пурпурный ковер, он вскидывает голову, услышав обращенные к ним слова Клитемнестры: «Пусть Справедливость в дом такой введет его, какого он не чаял…» Эти слова иногда произносили перед смертью, когда человек уже готов был встретиться с Аидом.
Однако Клитемнестра не уступает, она говорит, что Приам принял бы такие почести.
Храм Зевса в Олимпии, реконструкция
(из книги: Guillaume-Abel Blouet, Expedition scientifi que de Moree, vol. 1–3, 1831–38)
Босым – чтобы не обидеть богов – Агамемнон сходит с колесницы, и тут, наконец, впервые на виду оказывается Кассандра, до этого скрытая в тени. Ступив на пурпур, Агамемнон велит обращаться с чужестранкой любезно и уважительно, но в его устах это звучит натянуто и иронично.
Свита из военачальников и воинов удаляется, а Агамемнон по пурпурному ковру направляется к дверям дворца, и ему явно не по себе, однако Клитемнестра напоминает ему, что рядом море, неиссякаемый источник пурпура, и поэтому его много во дворце, как и других богатств. Наконец Агамемнон входит во дворец. Когда он переступает порог, царица испускает победный возглас:
О Зевс, вершитель Зевс, внемли мольбе моейИ все, что ты свершить задумал, – выполни.
(Пер. С. Апта)Хор исполняет третий стасим, полный ужаса и роковых предчувствий, в то время как душа старцев обращается к песни Эриний – песни смерти. Хор снова настойчиво вспоминает поверье о том, что слишком удачливый человек, упорно стремящийся умножить свою славу и богатство, навлекает на себя гнев богов. Лишь Зевс волен дать каждому то, что ему надлежит. Хор говорит о необратимом законе, которому подвластны все, и вспоминает, как Зевс молнией испепелил Асклепия за то, что тот воскресил Ипполита*. (Тема воскрешения из мертвых появится в папирусах коптской эпохи и в других рукописях, хранившихся в Александрийской библиотеке, а возможно, и позже, в Византийской. Воскрешение упоминается как магическое искусство, которым владели посвященные в Мистерии врачи и которое они не имели права применять. Это может и буквально соответствовать истине, и быть символом опасности духовного воскрешения для того, кто еще не готов к нему.)
Хор мрачно поет о двух судьбах – возможно, о судьбах Агамемнона и Клитемнестры. Во всяком случае, о жертве и палаче. Они погибают. И хор умолкает.
В греческой трагедии после подобной скорбной песни обычно раздается крик жертвы. Двери дворца резко распахиваются, и слышится крик, но это не предсмертный вопль, это Клитемнестра призывает Кассандру войти в дом. Но психологический эффект достигался в полной мере, и не удивительно, что многие зрители в этот момент не могли сдержать крика ужаса.
Кассандра, гордая в своей скорби, продолжает сидеть в повозке, и ее бьет дрожь. Но Клитемнестра напоминает ей, что сам Геракл был продан в рабство Омфале, царице Лидии, так что она должна оставить свою гордость. Корифей приближается к повозке и осторожно помогает царевне сойти, советуя ей внять словам Клитемнестры. Но Кассандра сопротивляется, и раздосадованная царица поворачивается и уходит, оставив двери дворца открытыми, на случай если Кассандра одумается. Следует вспомнить, что любви дочери Приама* искал сам бог пророчеств Аполлон. После многих просьб он предложил ей этот божественный дар в обмен на ее любовь, и Кассандра приняла его. Однако, когда царевна обрела пророческий дар, она с таким жаром посвятила себя мистике, что не пожелала отдать любовь Аполлону. Влюбленный бог воспринял это как оскорбление и проклял ее. Не имея власти отнять уже дарованное, он обрек ее на то, что ее пророчествам никто никогда не будет верить. С тех пор пророчествам Кассандры действительно никто не верил, и все считали ее безумной. Даже ее венценосный отец не придал ни малейшего значения ее словам, когда она увидела в анналах Судьбы, что причиной разрушения Трои станет деревянный конь, принесенный в жертву Посейдону, и, не послушав ее советов, сделал все наоборот.
Несмотря на отказ Аполлону, Кассандра никогда не теряла духовного контакта с ним, и именно к нему она обращается, огромным усилием пытаясь совладать с охватившим ее волнением (экзальтацией). На это с упреком отзывается хор: зачем со словами, исполненными боли и скорби, она обращается к богу радости и света? Существует несколько версий мольбы Кассандры, вот краткое изложение одной из них: «Аполлон! Ты погибель моя! Ты завлек меня в дом, где вершатся злодейства: даже младенцев здесь не щадят… (преступления Атрея и Фиеста, убийство детей последнего) Роковая веревка! (самоубийство Гипподамии, жены Пелопса) Предательским ударом поверженный супруг, залитый кровью пол! (готовящееся преступление) Вот слышу я детей несчастных плач, съеденных родителем! (дети Фиеста) Да… и еще одно событие ужасное нас ждет; тому, с кем ложе брачное делила, готовит омовенье злая женщина… Сеть преступная, туника, в которой он лежал на ложе… И вот предательский наносится удар, и вот поверженный уж рухнул в чан с водой! И точно так же рукой недрогнувшей я буду сражена!»
Хор, попавший под влияние проклятия Аполлона, не понимает пророчеств Кассандры, но позже, возможно вспомнив свои собственные предчувствия, отвечает:
Теперь ты ясно, слишком ясно вдругЗаговорила. Понял бы тебя,Пожалуй, и младенец……Я верю. Речь твоя мне вещей кажется.
(Пер. С. Апта)Старцы признают все пророчества Кассандры, вплоть до мельчайших деталей, а она рассказывает о том, как ей удалось обрести этот драгоценный дар. Но мало-помалу проклятие Аполлона распространяется и на них, и в конце концов старцы начинают сомневаться даже в том, на греческом ли языке говорит Кассандра, поскольку перестают понимать услышанное. Они спрашивают ее, чью гибель предрекает пророчество, и она без колебаний отвечает: Агамемнона. Тогда хор приказывает ей молчать и молит о том, чтобы ничего не случилось. «Вы молитесь, а там убить готовятся», – слышат они. Хор вопрошает: «Да кто же станет жертвой, а кто – преступником?» – показывая тем самым, что предсказание осталось непонятым.
Кассандра в исступлении ломает жезл Аполлона и срывает с себя ленты – символ священных уз. Сверху спускается огненный шар и приближается к ней. Кассандра понимает, что Аполлон лишает ее своих символов, в полной мере осуществляя свою месть. В отчаянии она направляется во дворец, но уже в дверях вскрикивает от ужаса, ибо чувствует запах крови и могилы… Хор уверяет ее, что это кровь жертвенных животных и запах благовоний, воскуряемых в честь Агамемнона. Признеся последние пророчества, она вбегает во дворец. Хор рассуждает о том, что если победоносному Агамемнону теперь придется заплатить собственной жизнью за гибель других, то ни один из смертных не сможет похвастаться своей счастливой участью. Возможно, после ухода Кассандры к старцам вернулась способность понимать предзнаменования? Но на размышления нет времени, поскольку за теперь уже закрытыми дверями слышится предсмертный крик Агамемнона: «О! Я сражен ударом в доме собственном!.. Еще один удар! О, горе, горе мне!»
