Лев Колодный - Замоскворечье
"Умный человек" утратил управление своим делом, когда началась стрельба. Не спрашивая хозяина, печатники выпустили "Известия Московского Совета рабочих депутатов", призвавшие "объявить в Москве со среды 7 декабря с 12 часов дня всеобщую политическую стачку и стремиться перевести ее к вооруженному восстанию". Это стремление привело к тому, что Пятницкую перегородили баррикады, в здании типографии засели боевики, стрелявшие в солдат. В ответ войска ударили снарядами по стенам типографии.
...В том году проживал на Пятницкой, 12, на пятом этаже доходного дома литератор Максим Леонов, служивший кассиром Московской конторы акционерного общества Джемса Бека. Его пятилетнему сыну вечером 4 февраля 1905 года показалось, что в оконное стекло квартиры ударил ватный шар.
- В доме на Пятницкой мы жили, когда Иван Каляев бросил бомбу в великого князя Сергея. Окна нашего дома выходили на Кремль. Был синий зимний вечер. Там же застала меня весть о начале русско-японской войны, рассказал мне Леонид Максимович Леонов. Ему я сообщил, спустя восемьдесят лет после описываемых событий, что его дом в Замоскворечье уцелел. Картину Москвы, виденную из окна, писатель запомнил навсегда и описал в "Барсуках", романе, прославившем его в 25 лет.
"...Чуть не весь город лежал распростертый внизу, как покоренный у ног победителя. Огромной лиловой дугой, прошитой золотом, все влево и влево закруглялась река. Широкое и красное, как листок разбухшей герани, опускалось солнце за те темные кремлевские башни, пики и колокола..." Мало кто мог так хорошо писать в ХХ веке романы, как Леонид Леонов, которого в молодости признали классиком.
После первой революции Иван Сытин наладил дело, оно процветало даже в годы мировой войны. Издатель прикупил землю у Тверского бульвара, задумав построить там Полиграфический институт. А на Пятницкой намеревался, вложив миллионы, соорудить Дом книги - центр российского просвещения. Всем планам положил конец 1917 год. Большевики закрыли первым делом газету "Русское слово", все сытинские журналы, конфисковали и сожгли все календари на 1918 год, национализировали предприятие великого издателя, даровав ему жизнь советcкого служащего. Он умер своей смертью в Москве в 1934 году. Где и когда умер почитаемый издателем архитектор Эрихсон, Адольф Вильгельмович, неизвестно, очевидно, бежал от диктатуры пролетариата на историческую родину, бросив в Москве свои постройки.
Двухэтажный дом с мезонином на Пятницкой,46, считается "рядовой застройкой Замоскворечья первой трети ХIХ века". По этому адресу, согласно адресно-справочной книге "Вся Москва", значилась "Протозанова Фрида Вас., ж. п. п. гр.", то есть жена потомственного почетного гражданина. И здесь проживал некто "Як. Алдр. Протозанов". Без упоминания последнего не обходится ни одна энциклопедия, потому что жителем улицы до 1918 года был великий кинорежиссер Яков Александрович Протазанов. Он получил образование в Московском коммерческом училище. Но коммерции предпочел "великого немого" и успел снять до революции восемьдесят фильмов, экранизировав "Войну и мир", "Бесы", "Пиковую даму". В его картинах главные роли исполнял самый выдающийся русский киноактер того времени Иван Мозжухин . Оба эмигрировали. Мозжухин остался во Франции. Протазанов вернулся в Москву и создал такие шедевры немого кино, как "Закройщик из Торжка", "Праздник святого Йоргена". Он снимал фильмы с 1907 по 1943 год и за все это время не стал "советским" режиссером, не выполнял "социальных заказов". Его шедевры и сегодня можно смотреть с увлечением, без скидок на заблуждения эпохи. (Чего не скажу о созданном по заказу "правительственной комиссии" к 20-летию восстания матросов "Броненосце "Потемкин"": интересном гениальными эпизодами - знатокам кино и скучном - зрителям.)
Первый раз революция победила в феврале 1917. Узнав за обедом, что Николай II отрекся от престола, один из жильцов Пятницкой вышел из-за накрытого стола в соседнюю комнату и застрелился. Им был Сергей Васильевич Зубатов. Он входил в жизнь революционером, но повернул оружие против недавних товарищей, стал тайным агентом охранного отделения. В недрах охранки сделал головокружительную карьеру. В 25 лет - стал помощником (заместителем) начальника, в возрасте Христа - шефом московской охранки.
- Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг - и вы ее опозорите, - поучал Зубатов молодых офицеров.
- Для меня сношения с агентурой - самое радостное и милое воспоминание, - признавался полковник на покое. Его агенты входили в ряды всех революционных партий, были в их первых рядах. Время на воспоминания появилось у Зубатова после вынужденной отставки в 1910 году. Полковник вышел из кабинета министра МВД и так хлопнул дверью, что посыпались стекла в приемной. В историю он вошел гением провокации, творцом оппозиционных партий, управляемых госбезопасностью. До него никому это в голову не приходило. По примеру полковника генералы Лубянки и функционеры Старой площади сотворили в годы перестройки подобные структуры, история которых пока не написана. "Говорить об острой актуальности идейно-политического наследия Сергея Зубатова - значило бы попусту тратить время: она очевидна", - пишет один из современных аналитиков.
В адресной книге "Вся Москва" за 1917 года на Пятницкой, 49, значится: "Зубатов Серг. Вас." - без упоминания звания, должности и телефона. Это адрес нашего героя, занимавшего тогда квартиру доходного дома. Полковник-монархист мгновенно, как гроссмейстер, проанализировал ситуацию, возникшую в феврале 1917 года, на много ходов вперед. И точно просчитал, жить ему не дадут. Вынес приговор себе сам и сам привел его в исполнение.
Без опасения встретил большие перемены попечитель Третьяковской галереи Игорь Грабарь, живший на Пятницкой, 2, застроенной двухэтажными домами. В 1917 году он издал каталог реформированной им Третьяковской галереи. Вопреки завещанию основателя попечитель перевесил картины по хронологическому принципу, пополнял собрание, чего не желал Павел Третьяков. Грабарь начинал как пейзажист, русский импрессионист. Увлекся архитектурой классицизма, по его рисунку построено "Захарьино", санаторий под Москвой. Разосланные Грабарем по империи фотографы снимали картины в частных собраниях и музеях для издаваемой им капитальной "Истории русского искусства". Такие снимки с картин сделали во дворце князей Мещерских, где хранилась, как полагали владельцы, "Мадонна с младенцем" кисти Боттичелли. Все это известно.
Хочу представить Игоря Эммануиловича в ином свете, каким озарила его мне княгиня Екатерина Мещерская, встреченная двадцать лет назад. Она доживала в одиночестве свой долгий век в бывшей дворницкой дома графа Милорадовича на Поварской, 22. В том доме с матерью занимала до революции пятикомнатную квартиру. Оттуда Мещерских, мать и дочь, выселили, ограбили, вернув позднее рояль, как орудие труда. Княгиня-мать давала уроки пения. Не было в Москве человека, более ненавистного княгине Екатерине Мещерской, чем покойный академик Грабарь. Новая власть назначила его руководителем музейного отдела Наркомпроса. Тогда Грабарь вознамерился создать в советской столице грандиозный "Московский Эрмитаж". Каким образом? Из шедевров, конфискованных у "эксплуататоров". "Я не могу поверить, что ты принял активное участие в отобрании у княгини Мещерской ее Боттичелли. Или и тебя заразил общий психоз", - писал Грабарю художник Александр Бенуа, эмигрировавший из революционной России.
Да, заразил сильно. Доставленная на Лубянку мать княгини встретила в коридоре ЧК Грабаря. По его наводке ночью увезли на грузовике 16 картин из собрания Мещерских. Семнадцатая картина, самая ценная, затаилась, зашитая в штору. Дзержинский дал арестованной прочесть написанный им проект смертного приговора "гражданке Е. П. Мещерской" за спекуляцию. В ответ княгиня написала записку: "Китти, отдай Боттичелли". Что дочь исполнила, получив взамен мать. Ее заподозрили в намерении продать картину за границу, чего на самом деле у княгини и в мыслях не было. Но так навечно начертано Грабарем в постановлении правительства, подписанном Лениным. Грабарь считал, что "Мадонна с младенцем" создана не Боттичелли, а его учеником. Поэтому под картиной стоит с тех пор подпись "Школа Боттичелли". Ее каждый может увидеть в музее на Волхонке, куда привела меня Екатерина Мещерская, рассказав историю, печалившую ее до смерти.
Пятницкую - могли при советской власти переименовать в Ленинскую, веские основания для этого были. Ленин не только ездил по ней из Кремля в Горки и на завод Михельсона, где выступал на митингах. (После такого митинга 30 августа 1918 года в него стреляла Каплан.) "Роллс-Ройс" Ильича дважды тормозил перед бывшим особняком под номером 64, занятым Замоскворецким РК ВКП(б). Здесь он бывал на собраниях актива, где, по его словам, "давно так хорошо себя не чувствовал". В этом райкоме вождь состоял на партийном учете. Руководила райкомом партийная дама в пенсне Розалия Землячка, она же Самойлова, урожденная Залкинд, партийные псевдонимы Демон, Осипов. Мужские клички товарищи дали не случайно, характером женщина обладала "нордическим". Землячка по приказу Ленина без колебаний устроила кровавую баню в Крыму тысячам белых офицеров, попавших в плен красным. Из Крыма, наградив орденом Боевого Красного знамени, Демона перевели в Замоскворечье. Чистки и обмены партбилетов проходили тогда ежегодно, поэтому ежегодно в Кремлевском подрайкоме Замоскворецкого РК выписывали В. И. Ульянову (Ленину) новый партбилет. В 1920 году он был № 527. В 1921 году - № 224332/1977. Партбилет образца 1922 года имел № 114482. В этом райкоме в 1927 году "вечном живому" выписали партбилет № 1. Вот только партия не смогла остаться вечно живой и скоропостижно скончалась, потащив за собой в могилу сверхдержаву, расколовшуюся на пятнадцать осколков.
