Этьен Кассе - Тайные коды истории
Когда миновало состояние аффекта, Хозарсиф осознал, что теперь его ждет. Во-первых, по закону если жрец совершал убийство, то подлежал суду. Во-вторых, было на горизонте кое-что пострашнее суда: это преступление развязывало руки фараону и давало ему возможность подвергать Хозарсифа любым суровым мерам – опале, изгнанию, чему угодно, лишь бы устранить соперника своего сына. Не дожидаясь крайне неблагоприятного для него развития событий, Хозарсиф сбежал. Он нашел убежище на другом берегу Красного моря, в Мадиамской стране – уединенной местности, расположенной недалеко от горы Синай. Там же находился посвященный Озирису храм, куда, однако, шли и евреи для поклонения своему богу – Элоиму. В этом храме Хозарсиф и получил убежище.
– Подожди-ка, – перебила меня Нагуа.
– Что такое? – я отвлекся от чтения.
– Мне кажется, тут должна быть еще одна страница.
Я пригляделся внимательнее. И в самом деле: там, где заканчивался рассказ про храм, принявший жреца-убийцу под покровительство, была сноска под номером 11. Все сноски у де Граммона были аккуратно пронумерованы, те, что покороче, вынесены на поля, а те, что длиннее, – на листы, вложенные в ту же папку с рукописью. Но после листа № 10 сразу шел № 12.
Без потерянного листа картина не складывалась.
Вместе мы перевернули всю папку, но листа не было. Я хлопнул ладонью по столу, Нагуа вздрогнула.
– Я знаю, где лист.
– Где?
– У этой черной торговки, у которой я выманил папку.
– Может, она его потеряла?
– Нет, я уверен, она его не теряла. Хотя, если вспомнить ее захламленную берлогу… Хм… Да нет, – я встряхнулся. – Она оставила его специально. Для гарантии.
– Гарантии чего?
– Что я сдержу обещание.
– Ну так сдержи, – удивилась Нагуа.
– Нет уж, теперь – ни за что. Никакую рекламу я ей не дам. Ну не нравится мне, когда меня держат за шута! Да и те мои знакомые, которых бы заинтересовали ее услуги, сами разберутся, у кого и что им приобретать. Выжму из нее этот лист, она еще и должна мне останется.
– И что ты предлагаешь?
– Придется воспользоваться старым добрым способом.
– Убить ее?
– Не поможет… В ее бардаке я буду нужную бумагу годами искать, – задумчиво ответил я, не успев сообразить, что Нагуа пошутила. – Я ей пригрожу.
– Чем?
– Сдать ее.
– Полиции? – Нагуа усмехнулась. – Ее бизнес, конечно, незаконен, но, поверь, полиция и без тебя все про всех знает. Хуже того: имеет свою выгоду. Ну, ты понял.
– Понял. Но не думай, что я мыслю так узко. Зачем полиции? Сдавать, так конкурентам. Черные копатели – это огромные деньги и огромная конкуренция…
– …За эти огромные деньги, – продолжила Нагуа. Я увидел, что глаза у нее заблестели. – А вот эта идея мне нравится.
– Мне нужны реальные имена. Я не могу прийти к ней с пустыми угрозами.
– Н-да… Выпей пока кофе, – посоветовала мне моя сообщница и скрылась в соседней комнате.
Вскоре я услышал, как она быстро-быстро с кем-то говорит. Слова разобрать было невозможно, но по ее тону я догадывался, что ей очень нужно кого-то убедить, а этот «кто-то» убеждаться не готов.
Но ведь и правда: кофе я пил утром, а сейчас уже… сколько? Ближе к вечеру я совсем перестал следить за временем. Так что я воспользовался советом, позвонил в ресторан отеля, заказал кофе и легкий ужин на двоих. А заодно, чтобы немного размять кости, вышел на балкон перекурить. Когда я затушил сигарету, Нагуа вернулась.
– Вот, – она положила на письменный стол обрывок газеты, на которой, поверх рекламы обуви, наспех был записан телефон и адрес. Я разобрал буквы.
– А имя и должность?
Нагуа назвала имя, которое я, по понятным причинам, здесь не привожу.
– Это, можно сказать, своего рода археологический наркобарон, – пояснила Нагуа. – Вообще-то есть специальное слово на египетском, но оно на английский не переводится. Пару лет назад наша особа крепко перешла ему дорогу. А на прошедшей неделе – еще раз, но он об этом еще не знает. Когда узнает – если узнает – ей придется очень непросто, можешь мне верить.
Через полчаса я уже стоял перед дверью черной копательницы. Она явно стояла с другой стороны, прислушиваясь и надеясь, что я уйду.
– Да открывайте уже, – нетерпеливо поторопил я, – ваша машина у входа, в гостиной горит свет. Ну же!
Хозяйка нехотя открыла, оставив, однако, дверь на цепочке, и настороженно посмотрела меня.
Я решил обойтись без лишних слов, понимая, что будет эффектней просто назвать ей имя того, как выразилась Нагуа, археологического наркобарона. Подумав, добавил:
– Он будет рад получить от меня любые сведения о вас. Говорят, у него к вам достаточно претензий.
– Это вы про то дело двухлетней давности? – усмехнулась собеседница.
– И про более свежее, не старее недели. Говорят, он не будет в восторге, с одной стороны. А с другой – будет. Потому что вы сами дали ему повод – догадайтесь к чему.
Мадемуазель померкла.
– Я принесу ваш проклятый лист. Ждите.
Вернулась она гораздо скорее, чем в предыдущий раз, и брезгливо протянула мне листок. В отличие от той кипы документов, которую она отдала мне в самом уродливом виде, этот листочек был упакован в аккуратную пластиковую папку. Видимо, дамочка собиралась его беречь.
– Предусмотрительно действуете, – похвалил я.
– Но не всегда срабатывает. – Судя по ее вызывающему тону, она уже успокоилась и вернулась к своей обычной непроницаемой наглости.
Когда я уже повернулся, собираясь уходить, она окликнула меня:
– Мсье! Но вы ведь меня посоветуете своим знакомым, как мы договаривались?
Я улыбнулся и покачал головой, только теперь поняв слова бессмертного Шекспира: «О, женщины, вам имя – вероломство!»
За что Моисей назван «спасенным»?
На листе № 11 убористым почерком де Граммон писал:
...Так откуда же появилось имя Моисей? Ведь даже если мы определили, что библейская версия жизни этого человека не совсем достоверна, должно быть что-то, что сделало Моисея из Хозарсифа.
До того, как информация стала замалчиваться…
На этом месте я прервался. Надо же, де Граммон был тот еще разоблачитель. Жаль, не указывает, кем стала замалчиваться эта информация. Что ж, возможно, он писал эти заметки для себя и ближайшего окружения, и ему, само собой, было ясно, кем она замалчивалась. Я надеюсь тоже это понять.
Итак…
...…До того как информация стала замалчиваться, мне попал в руки документ – точный список с приложения к утраченной работе Манефона «Священная книга». В этом приложении он поднимает завесу над истиной.
Когда Хозарсиф нашел пристанище вдали от Египта, он принял решение искупить совершенное им преступление. Существовал определенный искупительный ритуал, которому обязан был следовать жрец, совершивший убийство.
Для начала жрец лишался одного из своих главных преимуществ – преждевременного воскресения из мертвых в «сияние Озириса». Это преимущество было огромной ценностью, оно давалось как награда за тяжелые испытания посвящения и символизировало более высокое положение, чем у простых смертных. Совершая убийство, даже поневоле, жрец утрачивал внутренний свет и в качестве наказания и искупления, ради возможности вернуть свет, он должен был пройти еще более суровые испытания, грозившие смертельной опасностью.
Испытания начались с продолжительного поста. Далее жрец выпивал специальное зелье, которое ввергало его в летаргический сон. Спящим жреца оставляли в склепе храма на несколько дней, а порой и несколько недель. В течение этого времени он совершал путешествие по потустороннему миру или по мрачной области, населенной душами, которые пока не успели окончательно перейти в царство мертвых. Все зависело от того, как давно было совершено убийство и где находится душа убитого. Эту душу жрец был обязан разыскать. Разыскав ее, он должен был пройти через все страдания, которые убитый пережил из-за злой воли своего губителя. Жертва могла сколь угодно проклинать убийцу и желать ему тяжелой и скорой погибели. В конце убийца должен был выполнить две труднейшие задачи: получить прощение и помочь душе убитого найти путь к свету. После этого жрец мог вернуться в свое тело и считался очищенным от преступления. Сложность заключалась в том, что не каждый мог вернуться из этого путешествия в другой мир. Многие оставались там навсегда, и тогда в храмовом склепе жрецы находили холодное мертвое тело.
Именно на такое испытание с готовностью пошел Хозарсиф. Очевидцы рассказывали, что когда он спускался в склеп, то обратился к Озирису, говоря, что приносит себя ему в жертву. Он был готов к смерти и не просил помочь ему вернуться, но просил для себя возможности защищать справедливость, если только он воротится на землю.
Как бы то ни было, Хозарсифу суждено было вернуться. Когда он очнулся от своего сна, чуть было не ставшего для него смертельным, то почувствовал себя преображенным. Он говорил, что полностью порвал со своим прошлым, в прошлом остался чужой для него человек. Он отказался называть себя египетским жрецом, свое происхождение – царским, а Египет – своей родиной. Те жрецы Мадиамского храма, которые видели его в тот момент, передавали потом, какими полными вдохновения глазами он смотрел на пустыню, на кочевые племена и на Синайскую гору. Тогда он решил, что его миссия – превратить этих кочевников в сильный народ, который защитил бы единобожие и принес всему миру истину. В тот день, когда Хозарсиф отказался от своего прошлого, он отказался и от своего имени. С готовностью он принял имя Моисей, что значит Спасенный.
