Этьен Кассе - Тайные коды истории
Честно сказать, я был разочарован, а на Нагуа – даже разозлен. Какой, извините, Рамзес II, при чем тут его сынок со своим банальным оккультизмом и высоколобый одноклассник сынка?!
Я вышел выпить кофе, раздосадованный потерянным временем. Когда я собирался сделать первый глоток, мне позвонила Нагуа.
– Этьен, ну как? Копаешь? Про Рамзеса прочитал? Про Менефта прочитал? Правильно, копай! Я точно не помню, как, но Менефт с твоей историей связан.
– Что значит «точно не помню», – я почти вспылил, – а не твоя ли это специальность?!
– Я занимаюсь библейской археологией, ты меня спрашиваешь про египетские царства, – отрезала Нагуа, – я тебе дала направление, не хочешь – не копай.
И, не позволив мне вставить слова, дала отбой.
Воистину, египетские женщины, нюхнувшие свободной Европы, теряют всякий страх перед мужчинами.
Зарядившись кофе, я пригладил вздыбленные нервы и рассудил, что Нагуа хоть и бессовестная, но не тупица. И других направлений, кроме тех, что дала она, у меня нет. А сам я ни малейшего представления не имел, в какую еще сторону можно, как она выразилась, копать.
Я вернулся в библиотеку и решительно взялся за каталог и пожелтевшие фолианты. Среди упоминаний о Менефте еще раз промелькнул его безымянный друг, одаренный всяческими талантами, силой характера и мрачной замкнутостью. И вдруг – о счастье! Я нашел в каталоге составленное египетским жрецом Манефоном самое подробное из имеющихся описаний египетских династий. А среди рекомендуемых для прочтения документов рядом значилось – что бы вы думали? – книги Ветхого Завета! Конечно, мне приходилось слышать об этом труде, но я понятия не имел, что нащупаю от него пусть и тонкую, но ниточку к библейской теме.
Закаленное чутье подсказало, что еще несколько шагов – и я найду эту связь между Библией и Египтом.
Второй подарок – описание династий, написанное на древнегреческом и в XIX веке переведенное трудолюбивым парижанином на французский. Отлично, а то мой мозг уже был готов взорваться от словарей.
Манефон много рассказывал о Менефте и его брате, который учился вместе с ним. Этот кузен был сыном сестры Рамзеса II, правда, мне так и не удалось узнать, родным или приемным; автор об этом умалчивает, при всей его склонности к деталям. Скорее всего, он просто не придает этому решающего значения. Прочитав детальное жизнеописание этого человека, я уже второй раз за сегодня ощутил досадное разочарование. Биография фараонова сына и фараонова племянника – и никакой завязки на библейскую тему, то есть ровным счетом никакой. Было бы странно, если б Манефон упомянул само слово «Библия», которая на тот момент вообще не существовала, но я рассчитывал на любую зацепку, которая натолкнет меня пусть даже на самый слабый ассоциативный ряд. Я посмотрел на часы – было почти восемь. Через двадцать минут Нагуа будет ждать меня в ресторане отеля вместе со своим другом из исследовательского центра. Я захлопнул рукопись, подавив привычку класть любую книгу себе в карман, и направился к выходу.
– Ну как? – снова спросила меня Нагуа, которую было не узнать: она уже переоделась по форме.
Я отмахнулся:
– Когда твой приятель подойдет, расскажу, лень два раза жаловаться.
– О'кей, только он не приятель, а коллега. Вот он, кстати, минута в минуту.
Приятелем и коллегой оказался хитроглазый ливийский араб, подъехавший к самому входу на своем белом джипе (моветон в Париже и вынужденная необходимость в странах – экспортерах нефти). После быстрых и совсем не витиеватых приветствий (откуда только взялось, что все арабы говорят как в сказках «Тысячи и одной ночи») мы сразу перешли к делу. Я вкратце рассказал о своих неуспехах. Огладив бороду, Ашраф посмотрел на меня снисходительно (пришлось сдержаться, чтобы не одарить в ответ ласковым взглядом). Говорил он вежливо, но в его тоне все же сквозило высокомерие:
– Почему же – неуспехи? Я полагаю, вы идете в правильном направлении. Из какого именно источника вы брали информацию?
– Из «Истории Египта» Манефона.
Ашраф поднял бровь.
– В переводе де Граммона, – уточнил я.
– А! Я знаю этот перевод. Не лучший вариант изучать его в том варианте, в котором он хранится в библиотеке.
– Вы советуете обратиться к оригиналу? – спросил я и понял, что сморозил глупость.
– К оригиналу? – Ашраф улыбнулся. – Оригинал был написан в IV веке до нашей эры. Полностью он давно утрачен, как и, сами понимаете…
– Все оригиналы, за исключением каких-то считаных единиц, – буркнул я.
– Как я помню, Манефон писал на древнегреческом, затем с него делались переводы на другие европейские языки, – сказала свое слово Нагуа. – К тому же в этой работе самое ценное – это не перевод.
– А что?
– Комментарии и архивные материалы к переводу, написанные лично де Граммоном.
– А что в них такого?
– А то, – встрял Ашраф, почему-то обидевшись, – что, во-первых, манефонская история сохранилась в обрывках. Де Граммон всю жизнь посвятил поиску этих утерянных частей. Искал по всему свету, тратил бешеные деньги, в конце концов разорился…
Я готов был бить копытом, как конь.
– Тогда еще раз тот же вопрос – где архив де Граммона? – повторил я.
Мои собеседники переглянулись, и я понял, что они знают не больше меня.
А может, на этот раз я знаю и побольше.
Мне известно, что для таких энтузиастов, каковым являлся де Граммон, архивы – нечто священное. А их потомки хранят документы в надежде когда-нибудь продать подороже.
– Господа. Что известно про потомков нашего переводчика?
Племянник фараона
Потомков у переводчика оказалось немного, и проследить их не составило труда. Своей семьи у него не было; после де Граммона его дело продолжал племянник. Сын племянника этим не занимался, так как прошел обе мировые войны и в мирное время продолжал нести военную службу. А вот внучка племянника оказалась деловой особой и сейчас бойко торговала египетскими редкостями на черном рынке, будучи своего рода агентом. Имя ее было известно местным археологам, но на хорошем счету она, ясное дело, не была.
Я быстро посчитал, сколько может предприимчивая особа запросить за документ – поправочка, за документ, который у нее может быть сохранился. Прикинул, сколько согласится выложить мой издатель, который вряд ли раскошелится на большую сумму. Этот замечательный и очень деловой человек, как и я, не считает нужным платить там, где можно выкрутиться своим умом. Ну, или чужим.
Найти искомую особу мне помогли со скрипом. Нагуа и Ашраф ее координат не имели, а их друзья опасались, что приезжий француз просто хочет поживиться с помощью нечистого на руку агента. Честность моих новых знакомых, проявляемая столь не к месту, меня изумила. А может – и скорее всего, – они были заняты другими делами, я даже догадывался какими. Пришлось махнуть рукой на них и пойти по пути наименьшего сопротивления. Путем наименьшего сопротивления для меня всегда был многоязычный каирский рынок. Полчаса кругов по базару – и я вырвался из этого балагана с телефоном и домашним адресом охотницы за редкостями в одной руке и поддельными золотыми серьгами (дань разговорчивому торговцу) в другой. Серьги были передарены ближайшим попрошайкам, и, взяв такси – настоящее ведро с облезлой краской, – я отправился по указанному адресу.
Барышня подошла к вопросу по-деловому и сразу назвала цену. Если бы эту сумму услышал мой издатель, у него гарантированно случился бы инфаркт с летальным исходом.
– Мадемуазель, – улыбнулся я, – когда мне называют такие суммы, я делаю вывод, что продавец просто не хочет продавать.
Мадемуазель насторожилась.
– Предлагаю компромисс. Этот документ – всего лишь перевод, его стоимость – в лучшем случае процентов пять от означенной суммы. Вы отдаете его мне бесплатно, а я делаю вам рекламу. Среди моих знакомых достаточно интересующихся людей, которые весьма состоятельны и готовы приобретать те действительно ценные вещи, которые и являются профилем вашего бизнеса.
Я бил наугад, но попал в точку. Через час копания в шкафах, занимавших целую комнату (я пока изучал арабско-французский словарь), мадемуазель выудила на свет тот самый перевод. Набранный на печатной машинке и совсем не бережно хранимый в картонной папке, которая на своем веку послужила и подложкой под бумагу, и блюдцем, и подставкой под утюг.
Время, потраченное на не самое приятное в моей жизни общение, принесло результат, превзошедший все ожидания.
Содержание документа, который мне в режиме реального времени переводила с древнегреческого Нагуа, оказалось тем, ради чего я приехал в Египет. Правда, я быстро понял, что и это – только начало.
Того кузена Менефта звали Хозарсиф, и это – первое египетское имя Моисея. О чем говорит нам философ Филон Александрийский, между прочим, защитник иудейства. В свою очередь со слов египетского жреца Манефона.
