Михаил Ильинский - Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.)

К каждой встрече с ханойскими «Хоа» готовились как к «опасной операции»: отрабатывался маршрут, по которому должна была пройти «боевая подруга», проверялось, нет л и за ней наблюдения. Для подстраховки использовались две машины-«уазика». Скрытно в условленном месте подруга поднималась в автомобиль, доставлялась в дом. Обеспечение ее безопасности было делом чести, достоинства, совести влюбленного – военного или гражданского. Эти операции в 60-е годы не проваливались ни разу, и ни одна из «дам сердца» не стала объектом преследования полиции нравов.

…В доме дам принимали как самых дорогих гостей. Цветы, шампанское, закуски из посольского магазина, горячее, насколько умели приготовить мужские руки, музыка (телевидения не было). Далее ситуацией владели дамы.

При таком отношении подруги быстро входили в роль хозяек. И главное, они знали: здесь не предают. Здесь их любят и ценят. Шла своеобразная цепная «реакция», «душевные связи» множились, становились прочными, а встречи – почти ежедневными.

А если была нужна медпомощь, то рядом были военврачи при госпитале Вьетнамской Народной армии. Они делали в рабочее время чудеса (проводили хирургические операции в полевых армейских условиях, когда нет рентгена, а ранение нанесено «шариком» от шариковой бомбы. Особенность ранения в том, что оно получено, например, в ногу, а сам «шарик» остановит «движение по костям» в грудной клетке, плече, голове… Это был сложнейший «полигон» военно-хирургической медицины), а по вечерам врачи помогали советским братьям и их вьетнамским подругам. Чем и как могли. Высокопрофессионально и с большой душой. Другие «моральные» стороны лучше не обсуждать. Что сказал бы в те времена партработник или юрист, всем ясно. Но по жизни – иной разговор, иные ценности. Это была любовь и своя верность.

…Геофизики, геологи искали и нашли нефть в Тхайбине, а сколько возникло искренних дружеских связей между советскими специалистами и теми подругами, кто готовил им еду, обеспечивал по мере возможности нормальные условия жизни и работы. А любовь, разве это – не норма? И каждый, кто служил Вьетнаму и в то же время не исключал во Вьетнаме любовь, ее однажды находил…

Советский – «Лиенсо» в Ханое был хитер на самые невероятные и остроумные выдумки. Например, парторганы СССР запрещали советским ездить на велорикшах. А как быть, если дождь, тайфун и не на чем добраться до Кимлиена? Разве об этом думали на Старой площади? Советский же человек вносил свои корректировки: оплачивая рикшу – «сикло», садился за руль, помещал вьетнамца в коляску и доставлял сам себя до места. Так он не эксплуатировал чужой труд и не мог быть наказан за езду на рикше.

Этот опыт дал идею одному «безлошадному» русскому из военного ведомства. Он снял «сикло» за 10 донгов (в 1967-м месячная зарплата специалиста во Вьетнаме составляла 600–700 донгов), пообещал рикше вернуться через пару часов, сам же переоделся под вьетнамца, прикрыл голову крестьянской шляпой «нон», встретил свою подругу, достойно провел время и затем через два часа в условленном месте вернул рикше сикло… Скоро этот метод был взят на вооружение, но быстро изжил себя.

Теперь, три десятилетия спустя, рассказывая о похождениях «мушкетеров любви во Вьетнаме 67–68», часто задаем себе вопрос: «А не были ли «боевые подруги» подставами? Как в Сайгоне. Там «ночные бабочки» совершали свои подвиги. Известна одна патриотка – боец Народных вооруженных сил освобождения – шла на контакты с американцами и заразила сифилисом с десяток офицеров США. А сколько сотен солдат подорвались на минах, поставленных жрицами любви, не терявшими женственности даже при общении со взрывчаткой?

А наши боевые подруга? Нет. Наши подруга в Ханое подставами не были. Они любили и Родину, и нас, тех, кто помогал их Родине. В число боевых подруг вошли представительницы всех основных национальностей Вьетнама – от киней до эде, которых в Ханое было всего двадцать две дамы. Одну из них любил мой друг Георгий. Дама была замужем. Связь продолжалась около двух лет, пока влюбленная эде не потеряла самоконтроль и не призналась во всем мужу, потребовала развода.

Муж законов цивилизованного мира не знал, жестоко избил жену, но на партсобрание не отослал, а моего институтского друга решил вызвать на дуэль… на арбалетах. Мне отводилась вместе с одним вьетнамцем роль секунданта.

Я долго убеждал обиженного, несчастного мужа простить супругу, не перечить судьбе и разойтись подобру-поздорову. Ни в какую!

Потом прибегнули к хитрости. Почему стреляться на арбалетах, которые он, горец, знает с детства, а мой друг и в глаза не видел. Почему бы не устроить соревнования на… коньках (мой друг был чемпионом СССР 1956 года среди юношей и мастером спорта), а эде снега и льда в жизни не видел. Дуэлянт оказался от природы человеком смекалистым и благородным, все понял и предложил сменить оружие. «Давайте… торговать, – сказал он. – Забирайте мою жену, только навсегда, а мне…» – и выложил длинный список товаров. Нам некуда было забрать плакавшую эде, и товаров по списку не было… Проиграли мы «партию».

– Тогда обещайте больше не встречаться с моей женой, даже если сама придет, – нашел компромиссный выход супруг.

Так и порешили. Рассказывали, что муж ушел на фронт в Южный Вьетнам, там храбро сражался и погиб. Жена хранила ему верность, а экс-чемпиону СССР по конькам при каждом предоставлявшемся случае посылала весточку, но не просила о встрече. Он – тоже.

Такая бывала боевая любовь.

Другая боевая подруга забеременела и у одной ханойской знахарки неудачно сделала аборт. Началось заражение. Температура за 40°. Она искала помощи и, теряя сознание, добралась до дома своего «Лиенсо» – советского. Что делать? Наши военврачи были в командировке, обратиться не к кому. В любом вьетнамском госпитале молодую женщину стали бы подвергать обязательному «немедицинскому допросу», и она этого не желала.

Силы оставляли «Хоа». Еще день, другой и мог бы наступить «кризис». «Лиенсо» понимал все, знал, чем рискует, рисковал и был рядом с подругой. Затем вспомнил о своем верном товарище – вьетнамском писателе, разыскал его, доверил ему тайну, и Хоа была спасена. Не станем вскрывать детали всех действий по спасению, но я до сих пор горд за того «Лиенсо». Тридцать лет он, живя далеко в России, не видел Хоа, но все знал о ней – матери трех сыновей, прекрасной благородной даме из Ханоя…

…У американцев в Сайгоне все было иначе: уезжал окончательно на Родину, в Америку, специалист, военный, разведчик, он передавал, как по наследству, даму сердца своему преемнику и так далее. Если оставались дети, то «передавали» вместе с детьми. В Сайгоне был известен случай, когда одна прекрасная вьетнамка имела семь детей от семи разных американцев и достойно существовала до весны 1975 года, когда все американцы ушли из Южного Вьетнама.

Возможно, все звучит цинично просто. Но так было. Она не понимала или, напротив, все понимала, не считала себя униженной. Американцы, молодые и сильные, также несли свой «семейный» и любовный крест…

У нас, в Ханое, такой открытости в контактах и «преемственности» при щепетильных нравах и морали ЦК КПСС, при наших устоях и подходах, «переполненных социализмом по-кремлевски», быть не могло. И не было.

Бывали ли случаи, когда под видом «боевых подруг» к нам затесывались представительницы преступного мира Ханоя? В круги дипломатов, журналистов, военных – нет. Среди случайных контактов – сплошь и рядом. Сколько джентльменов возвращалось в Кимлиен без брюк, часов, кошельков, рубашек, ботинок? Статистика не велась. Все кончалось добрым смехом: «Не думал, не знал, что сюда забреду. Знал бы, учил географию…» (слова В. Куплевахского), пели и смеялись военспецы.

– Из каких слоев общества были «боевые подруги»?

– Слова «любовница», «содержанка» и так далее их бы унизили. Эти слова не были достойны ни нас, ни их. Это были возвышенные, удивительно смелые, мужественные создания. Но всегда им чего-то не хватало. Чего-то особенного. Чаще всего это были девушки из по-вьетнамски, по-индокитайски обеспеченных известных семей (включая дочерей ведущих политических партий и массовых организаций Вьетнама и Лаоса), принцев и королевских фамилий. У многих из них было все, но только нужны были им еще и «Лиенсо», с нашим миром чувств, взглядов, доброты…

…От моих друзей я уходил поздней ночью. Высокие звезды над Ханоем. На улице Ба Чиеу гасли огни. Город засыпал. Наверное, уже погасли и окна Лиен и Тхапа, окна новой семьи… Опустили накомарник… Как короток сон в военное время.

Вечером над Ханоем пронесся сухой ураган. Ветер свистел в густых кронах деревьев, ломал ветви, которые, падая, цеплялись за маскировочные сетки над зенитными и ракетными батареями. Багровел горизонт, словно после последних налетов, проносились над предместьем стремительные облака пожарищ.