Мэри Рено - Тезей (другой вариант перевода)
На момент она будто окаменела у меня в руках. Потом вдохнула... Я знал, что рядом ее стража, но если бы отступил - быть мне на самом деле ее рабом.
Она уже глядела мимо меня и готова была крикнуть - я зажал ей рот ладонью. Она старалась меня укусить - я не отпускал. Для женщины она была сильна, и бороться приходилось всерьез. И тут мы зацепились за ванну и, падая, перевернули ее. И возились в луже на этом полу в клеточку; а вокруг разбитые кувшины с упавшего столика, пахучие масла, притирания... Льняная простыня была ничем не подвязана, теперь она намокла и свалилась... Ну, думаю, хоть раз в этом покое мужчина скажет когда!.. И в этот самый миг меня словно пчела в плечо ужалила: она подобрала тот нож для ногтей. Он был не очень длинный, но до сердца, пожалуй, хватило бы; только я повернулся, и она не попала.
Кровь пошла алыми пятнами по мокрой простыне, но я держал ей рот.
- Подумай, - говорю, - прежде чем кричать! Твои телохранители за дверью, а мой кинжал со мной. Если пошлешь меня вниз до времени - клянусь Зевсом - сама пойдешь со мной!
Дал ей еще момент подумать - и отпустил. Она вдохнула глубоко - я, наверно, едва ее не задушил, - потом повернулась к окровавленной простыне и вдруг зарыдала, затряслась вся.
Будь я постарше, это бы меня не удивило. А тогда - лежал рядом как дурак; и ничего лучшего не мог придумать - стал доставать у нее из-под спины черепки, чтобы не порезалась, а тем временем моя кровь заливала ей грудь. Я вытер ее простыней, кое-как замотал свою рану... Потом поднял ее из всей этой мешанины и отнес на постель. Потом кто-то из женщин поцарапался в дверь, спросили, не нужно ли чего-нибудь Царице...
- Да, - говорю, - принесите нам вина.
Вино принесли, я забрал его в дверях, и после того мы уже не поднимались до вечера. Могли бы и дольше, но она сказала, что к ночи надо прибрать. Наша спальня и впрямь выглядела так, будто в ней похозяйничала неприятельская армия.
После этого в Элевсине стало спокойно, я принялся ублажать ее. Уж раз я доказал, что я не собака, - чего же дальше добиваться? Теперь я всегда ночевал дома, и на самом деле меня никуда не тянуло. Некоторые из ее девушек многозначительно на меня поглядывали, - были уверены, что не откажусь от случая, - но я делал вид, что не вижу. Иногда я встречал женщину, которая оплакивала Керкиона. Она была банщицей, ванну наполняла. Но если она приходила прислуживать мне - я отсылал ее и звал кого-нибудь другого: ненавидящий взгляд неприятен на голом теле.
Когда наступили первые утренние заморозки, от царя Мегары пришли послы, призывавшие элевсинцев помочь ему очистить Истм. Условия были те, что мы обговорили с Пилаем: обязательство не трогать скот, честный раздел добычи и беспошлинный проезд через оба царства для жителей обоих царств, когда дорога будет открыта.
Ксантий собрал военный совет на прибрежной равнине. Это было единственное собрание мужчин, какое допускали законы страны. Я пришел со своей гвардией, провел их на обычное место... Специально научил ребят, как держать себя: гордо, но без заносчивости. Ведь это всегда так - задирается тот, кто знает, что в его храбрости могут усомниться... И старые воины нас одобрили.
Мегарский посол выступил на совете, добавив то, что царям не пристало писать в своих грамотах. А совет шел по всем правилам. Они подхватили у эллинов правило брать жезл оратора, и ни один не говорил без него. Вскоре все согласились на войну, но старшие были за то, чтобы отложить ее до весны. Всё это было прекрасно для тех, у кого впереди был остаток жизни. Я встал и протянул руку за позолоченным жезлом. И сказал вот что:
- Зимой люди съедают летнее богатство. Стоит ли позволить этим богомерзким ворам пировать до весны, поедая тучные стада, которые могут быть нашими? И чтобы пленные девушки, которые рады сменить хозяев, грели им постели?
Молодежи это понравилось, закричали, мол, правильно...
- И потом, - говорю, - за такой долгий срок они наверняка узнают о наших планах. У них будет время укрепить свои башни и зарыть сокровища в землю. Мы потеряем самую богатую часть добычи, это в лучшем случае.
Все согласились, что в этом есть смысл. Ксантий тоже слушал внимательно. Он напомнил людям, что мы будем всего в двух днях пути от дома, не за морем, и подал голос за войну осенью.
Мегарский посол предложил, чтобы Керкион, который уже бывал на Истме, вел передовой отряд. Я ждал от Ксантия какого-нибудь подвоха и не спускал с него глаз. Ему мог не понравиться шум одобрения, поднявшийся на совете. Но когда стало тихо, он сказал очень спокойно, что против этого возражений быть не может.
Я был ужасно доволен собой: решил, что теперь у нас с ним отношения наладились. После той схватки в опочивальне я пару раз ловил на себе его неприятный цепкий взгляд; но теперь, думаю, мое красноречие его покорило... Да, мальчик бывает особенно зелен, когда воображает себя мужчиной.
3
Для юноши - какая радость сравнится с подготовкой к его первой настоящей войне? Ты маслишь и полируешь древко копья и подгоняешь его по руке; точишь меч, и кинжал, и наконечник копья - так что лезвие режет волос; шлифуешь колесницу - так что в нее глядеться можно, как в зеркало; натираешь кожу щита пахучим воском... То и дело вспоминаешь хитрые выпады и защиты, и отрабатываешь их с друзьями... И по три раза в день, не меньше, заходишь в конюшню проведать своих лошадей! Я не знал, где мне взять колесничего, но Ксантий мне подыскал. До меня у него была единственная в Элевсине пара эллинских коней, я был польщен его вниманием.
Вечером накануне выступления я прогуливался по нижней Террасе и смотрел на горы Аттики. Они едва виднелись в потемневшем небе на востоке. Уже темнело; мои Товарищи были там же, рядом. Есть среди них хоть один, кому я могу доверить поручение? Сказать: "Если я паду в битве - отнеси мой меч в Афины и отдай его царю". Нет, настолько я не доверял никому. Оно пожалуй и лучше: ведь надежда никогда никому не вредила - так зачем посылать отцу печаль?.. И я пошел к своим парням, присоединился к их шуткам и смеху. Отрадно было видеть их веселье.
Царица в тот вечер рано поднялась из-за стола, и я проводил ее наверх. Говорили мы мало, но помнили что нам предстоят одинокие ночи. После последнего объятия я почувствовал, что глаза у нее влажные, и это меня растрогало; но сказал - пусть прибережет слезы до моей смерти, нечего забегать вперед богов.
Едва заснул - запела труба, послышались голоса людей. Надо было подниматься, вооружаться, собираться... Она лежала и смотрела на меня полузакрытыми глазами. Меховое покрывало с пурпурной каймой валялось скомканное на цветном полу; в рассветном сумраке красный порфирит и ее волосы смотрелись одинаково темными.
Я надел латы и поножи, взял стеганую белую тунику: воздух был морозный... На мне были и браслеты мои, и царское ожерелье - я никогда не старался идти в бой так, чтобы меня нельзя было отличить. Подобрав волосы, надел свой новый шлем из шкуры Файи и улыбнулся ей, чтобы напомнить, как мы в тот раз уладили нашу ссору... Но она лежала неподвижно и мрачно - одни лишь губы улыбнулись в ответ, а глаза нет. Окно посветлело, белая птица тихо свистнула и сказала: "Поцелуй меня еще".
Слышно было, как из конюшни выкатилась в Большой Двор моя колесница, я повернулся за щитом... "Чем я недоволен? - думаю. - Я здесь волк в собачьей стае. Любой миноец был бы счастлив на моем месте; среди них никто не может и мечтать о том, чтобы подняться выше, чем я сейчас. Они говорят - мужчина приходит и уходит, а лоно вынашивает ребенка... Я ведь не знаю сам, что может быть лучше этого, - стать избранником Матери, оживить женщину и умереть, - и я не хотел бы пережить вершину своей судьбы... Так чего же мне нужно? Или это эллинская кровь говорит во мне: "Есть нечто большее"?.. Но что это - не знаю... И не знаю, есть ли название, имя у этого большего... Быть может, есть какой-нибудь певец, - сын и внук великих бардов, - который знает нужное слово; а я только чувствую это в себе - как яркий свет, как боль..."
Но каждый знает, что нехорошо и неумно уходить на войну, поссорившись с женой, а уж царю - тем более. Так что я не стал спрашивать, почему она лежит, вместо того чтобы одеться и проводить меня. Наклонился поцеловать ее - голова поднялась навстречу, словно волна, притянутая растущей луной; губы, будто сами по себе, прильнули к моим - и она снова без звука опустилась на подушки.
Мне очень хотелось спросить, зачала ли она от меня; но я не знал - быть может, ее молчание священно и нарушить его не к добру... Поэтому я так и не сказал ничего - ушел.
Перейдя границу, мы соединились с мегарцами и быстрым маршем прошли до конца охраняемой дороги. Дальше она уходила на Истм, и там уже никто за ней не следил. Она заросла бурьяном; и вместо сторожевых башен, какие стоят вдоль дорог, там где правят законы, над ней высоко в скалах прятались разбойничьи твердыни. Иные были безымянны; у других не только имя было, но и громкая известность. Первым из таких был замок Сина.
