Оскар Йегер - Всемирная история. Том 1. Древний мир

Что касается спартиатов, т. е. дорийской аристократической общины, то она постоянно сохраняла свою строго военную организацию, как и во времена завоеваний. Они жили в разбросанных по берегам Эврота домах своего неогражденного стенами города Спарты, как войско в лагере. Впрочем, и положение города было такое, что исключало всякую возможность открытого нападения: на западе отвесная стена Тайгета, на востоке и юге — побережье без единой гавани, и на нем всюду, в тех местах, где берег приступен, расположены гарнизоны; к северу гористая местность с тесными проходами, которые нетрудно было заградить. Притом все их войско могло быть собрано в несколько часов. Во главе войска стояли по какому-то древнему обыкновению, происхождение которого неизвестно, два царя из двух различных родов. Двоевластие, может быть, еще с ахейских времен, следовательно, уже с самого основания — власть весьма слабая, только в военное время, как военачальники, оба эти царя приобретали некоторое значение. Хотя и в мирное время им были воздаваемы внешние почести и они обладали всякими преимуществами, руки у них были связаны советом старейшин, так называемой герусией — совещательным собранием из 28 старцев (геронтов), которые избирались народом из стариков не моложе 60 лет. В этом высшем правительственном совете царю принадлежал только один голос, как и всякому другому геронту. Ежемесячно, в полнолуние, все благородные спартиаты созывались на общее народное собрание, на котором, однако, никакие свободные прения не допускались. Говорить могли только одни должностные лица; восклицание или молчание, более или менее громкий крик — вот чем выражалась воля народа. В случае необходимости получения более ясного решения отрицающих и подтверждающих заставляли расходиться в противоположные стороны. Тщательно охранялись народные обычаи и поддерживались все обыкновения лагерной жизни. Тяжко налагало государство свою руку на домашнюю жизнь спартиатов и на воспитание юношества. Кто не вступал в брак, тот подвергался атимии, т. е. лишению почетных прав; совершению неравных браков старались воспрепятствовать, иногда за них даже наказывали; слабых детей изгоняли к илотам или даже просто убивали. С 7-летнего возраста мальчики уже воспитывались за счет государства. Платье, стрижка волос, содержание — все это было строго определено, сообразно с древнедорийскими обычаями. Юноши, разделенные на агелы (или илы), отдавались на обучение особым учителям гимнастики и доводились до такого совершенства в воинских упражнениях, что в то время никто не мог с ними в этом равняться. Они приучались к перенесению всех возможных трудностей — голода, жажды, к затруднительным переходам, к беспрекословному, быстрому, молчаливому повиновению, и в то же время вместе с этим воспитанием воспринимали непомерно высокое чувство собственного достоинства, которое основывалось столько же на национальной гордости, сколько на сословной спеси и на сознании своего воинского совершенства. Это общественное воспитание продолжалось до 30-летнего возраста. Следовательно, можно предполагать, что молодой человек уже неоднократно мог выказать свое мужество на войне, прежде чем его принимали в одну из сисситий, т. е. шатерных товариществ или застольных товариществ, представлявших собой одно из замечательных учреждений этого воинственного государства. В каждой подобной сисситий было 15 участников. Прием нового члена производился посредством известного рода баллотировки; такие товарищества обязаны были обедать вместе и во всем, даже в кушаньях,[14] строго держаться старых обычаев.

Архаический рельеф, найденный близ Спарты. VII в. до н. э.

Воспитание юношества даже старались простейшим образом дополнить, заставляя юношей присутствовать за этим обедом в качестве зрителей или слушателей, дабы они могли слышать застольные беседы мужей, постоянно вращавшиеся около двух неисчерпаемых тем: войны и охоты. При таких условиях, конечно, для домашней жизни оставалось немного времени, и государство заботилось также о воспитании молодых девушек. Оно производилось не публично, но в основу его полагалась та же строго определенная точка зрения — взращивание воинственного, физически крепкого потомства, и это было обставлено рациональными правилами и подвергалось строгому наблюдению. А между тем женщины, как и во всякой аристократической среде, пользовались большим почетом и влиянием. В остальной Греции обращали внимание на то, что их здесь называли «госпожами» (деспойнэ).

Это общественное устройство Спарты, заключавшееся главным образом в обновлении и окончательном закреплении древнедорийских обычаев, относится к 840 г. до н. э. Оно дало Спарте превосходство над всеми, и слава ее могущества распространилась даже в самых отдаленных странах. Подобное военное государство, конечно, не могло оставаться бездеятельным; оно начало с того, что покорило прекраснейшую из греческих земель, страну, лежавшую по ту сторону Тайгета — Мессению. После геройской борьбы часть мессенцев выселилась из своей страны, остальная была обращена в илотов. Последовавшее затем нападение на Аркадию, лежавшую в центре Пелопоннеса, оказалось не вполне удачным. Однако же важнейший из городов Аркадии, Тегея, вступил со Спартой в договор, по которому обязался во время войны предоставлять Спарте известный отряд воинов по команде спартанского военачальника. Еще более ожесточенными и еще менее удачными были войны Спарты с Аргосом, также заселенным дорийцами. Эти войны длились долго, возобновлялись много раз, и все же ни к чему не привели… Аргос остался независимым от Спарты. Точно так же власть спартанцев не распространилась на полуионийские и ахейские города на северном побережье Пелопоннеса: на Коринф, Сикион, Эпидавр, Мегару и др. Тем не менее, однако же, около 600 г. до н. э. исторические обстоятельства сложились так, что в Пелопоннесе ничто не могло произойти без воли и участия Спарты, а т. к. государства Средней Греции тогда еще не достигли самостоятельного значения, то Спарта, бесспорно, должна была представляться иноземцам могущественнейшей из держав на материке Греции.

Бронзовая пластина и изображение головы Медузы Горгоны. Диаметр 32 см. Находка из Лаконики, датирована VII в.

Кроме военной славы, которой заслуженно пользовалась Спарта, были еще три обстоятельства, которым она была обязана своим высоким положением. Первое — то, что Спарта именно в то время, когда во всей остальной Греции кипела борьба политических партий (явление, неизвестное на Востоке!), сумела во внутреннем быте примирить все противоречия и оставалась совершенно спокойна. Попытки некоторых более энергичных царей к расширению царской власти привели к полнейшему торжеству аристократии, но при этом и царская власть не была устранена, а только добавилось новое и в высшей степени своеобразное учреждение — нечто вроде контроля: пять эфоров (надзирателей), которые вскоре присвоили себе право наблюдения не только за царской властью, но и вообще за аристократией.

Рельеф, изображающий сцены из Троянской войны, на бронзовом архаическом сосуде VII в. до н. э.

Предполагают, что первоначально эфоры были представителями пяти поселений, из которых вырос город Спарта, или пяти частей (кварталов), на которые он был разделен впоследствии. Достоверно известно, что эфоры выбирались ежегодно и их выборы не стеснялись никакими отягчающими ограничениями, как, например, выборы геронтов; что они в силу принципа, в прежнее время совершенно чуждого этому государству, превратились с течением времени в деятельнейший правительственный орган, и сами цари приносили перед этими представителями народа клятву в соблюдении законов страны, и, в свою очередь, эфоры присягали царям в верности от лица своей общины. Постепенно эфоры от наблюдения за деятельностью царей перешли к наблюдению за деятельностью всех чиновников вообще, и в их руках оказалась уже неограниченная дисциплинарная власть, которой почти добровольно подчинилась спартанская знать, воспитанная в строгих правилах военного повиновения. При часто повторявшихся выборах эфоров постоянно имелось в виду, чтобы в эфоры не попадали лица, принадлежащие к одной и той же фамилии или партии, и вообще старались сделать эту важную должность доступной возможно большему числу спартанцев. Но это новое учреждение ничего не изменило в древнем, столетиями освященном строе государства, а только еще усилило его незыблемость.

Вследствие такой именно незыблемости государственных учреждений Спарты появилось другое условие, усиливавшее ее значение и могущество в греческом мире: все государства Пелопоннеса и многие вне его границ в Спарте видели опору аристократизма, идеал тесно сплоченной большой партии. Этой партии, состоявшей из высшего сословия, исключительно владевшего земельной собственностью, всюду начинала угрожать оппозиция, составленная из самых разнообразных элементов и становившаяся все более и более опасной. Аристократия всюду упразднила царскую власть, которая, главным образом, являлась опорой и защитой для слабых, и в весьма многих местах заменила ее олигархией, т. е. господством одного рода или немногих фамилий. В приморских городах, где аристократы первоначально захватили в свои руки и торговлю, вскоре стал развиваться дух независимости, появились чисто демократические стремления, поддерживаемые недовольством низших слоев населения, и аристократия оказывалась бессильной в борьбе с этими элементами, если у народа появлялся вождь. Таких вождей оппозиция нередко находила среди честолюбцев высшего сословия, и эти запутанные условия общественной жизни приводили в некоторых местах к новой форме монархии — тирании, т. е. к захвату власти одним лицом. Власть этих тиранов, поддерживаемая главным образом массой народа, мало походила на прежнюю царскую власть гомеровских времен. Она опиралась на интересы настоящего, и притом не на одни только материальные, но и на духовные, и на идеальные. Писатели и художники всюду находили в тиранах щедрых покровителей, а масса народа — материальную поддержку и постоянную работу в воздвигаемых тиранами общественных зданиях и сооружениях. Эта противоположность между популярной властью тиранов и эгоистическими стремлениями аристократии всюду вызывала сильные потрясения. Спарта, спокойная у себя дома, хотя и поддерживавшая это спокойствие самыми суровыми мерами,[15] относилась к этим внепелопоннесским волнениям вполне своеобразно… Она всюду сочувствовала только аристократическому элементу в связи с крупным землевладением, и этим побуждала аристократию остальных греческих государств взирать на Спарту как на незыблемую опору аристократизма и всех консервативных начал.