Ричард Майлз - Карфаген должен быть разрушен

Однако Геракл был не просто странствующим богатырем, силой наводившим порядок. Греческие колонисты видели в нем и защитника своих урожаев и домашнего скота{311}. Его спасительная помощь заключалась не только в героических деяниях. Иногда она состояла из абсурдно банальных дел. Греческие колонисты в Южной Италии почитали его не столько за победы над великанами, сколько за подмогу в защите стад от мух и зерновых от саранчи. К исходу VI века, когда память о первых вождях переселенцев начала стираться, а желание сравняться с городами прародителей возросло, некоторые общины в Южной Италии и на Сицилии стали называть Геракла своим действительным родоначальником{312}.

В западных греческих поселениях начали появляться символы и реликвии, связанные с героическими деяниями Геракла в материковой Греции. Из Пелопоннеса в храм Аполлона в южном итальянском городе Кумы привезли шкуру страшного Эриманфского вепря, жертвы одного из подвигов Геракла, совершенных в искупление за убийство жены и детей в припадке безумия. Колонисты из греческого города Халкедон не только сменили местожительство, но и перебазировали в свое новое пристанище в Италии место знаменитого сражения Геракла с гигантами{313}. Геракл постепенно трансформировался из талисмана, ассоциировавшегося с силой и героическими странствиями, в символ успеха колониальной экспансии греков на Западе. Смысл этой трансформации предельно ясен: колонисты не чужаки, земли завещаны им не кем-нибудь, а сыном Зевса.

К VI веку западные греческие авторы — в частности, сицилийский поэт Стесихор в эпической поэме «Герионеида» — уже смело ассоциировали пребывание Геракла на Западе с его десятым и одиннадцатым подвигами: похищениями коров у трехголового великана Гериона и золотых яблок из сада Гесперид[142]. Судя по сохранившимся фрагментам поэмы, Геракл прибыл в Тартесс, где заимствовал у солнца золотую чашу, в которой доплыл через океан до Эрифии, загадочного острова на самом дальнем западном крае мира, где и обитал Герион. Убив пастухов и сторожевую собаку, Геракл одолел и Гериона, забрал его стадо, возвратился в Тартесс, вернул золотую чашу солнцу и погнал коров в Италию, намереваясь дойти до Греции{314}.

Геракл со своими коровами прошел всю Испанию и Галлию, преодолев Пиренеи и Альпы. Зная, что предстоит трудная и дальняя дорога, он отказался от своего обычного фанфаронства и всесторонне подготовился к путешествию. Три дня богатырь грузил на коров провиант и снаряжение и лишь потом отправился через горы в Италию и Грецию. Таким образом, к VI веку уже существовала легенда о «Геракловом пути» — маршруте необычайного путешествия, совершенного нашим героем вместе с коровами Гериона. В продолжение столетий она прославляла Геракла не только как великого путешественника, но и как покорителя земель Запада. И поскольку история о его похождениях на Западе тесно связана с процессом греческой колонизации этого региона, то она постоянно обрастала новыми эксцентричными деталями по мере появления очередных поселений и авторов, полюбивших соблазнительную идею наследия Геракла{315}.

Возможно, по причине того, что Сицилия была родиной для Стесихора, она и включена в маршрут Геракла, хотя в географическом отношении остров неудобен для путешествия из Италии в Грецию. В повествовании рассказывается о том, как бык, отбившийся от стада в Южной Италии и преследуемый нашим героем, переплыл Мессинский пролив, попав на Сицилию{316}.[143] Эрике, сицилийский царь, основавший поселение на горе (и поселение, и гора названы его именем), сын Афродиты, богини любви, изловил быка и загнал его в свои стада. Геракл все-таки отыскал пропажу, но Эрике согласился вернуть быка только в том случае, если богатырь одолеет царя в единоборстве. Геракл три раза одержал победу над царем, завершив поединок убийством монарха. Вернув себе быка, герой греков обещал передать земли Эрикса его народу, поставив условие: их надо возвратить потомкам Геракла, когда они появятся на Сицилии{317}. Прежде чем покинуть остров, Геракл совершил несколько полезных дел: основал культы и святилища, сотворил озеро и нанес поражение сиканам — все это доказывало его исключительную значимость для греческих поселенцев, претендовавших на обладание землями, на которых уже обитали{318}.

Следующий эпизод может проиллюстрировать то, насколько современные геополитические реалии близки к борьбе за сферы влияния в древности, олицетворял которую и Геракл. Греческий историк Геродот излагает такую историю. Дорией, спартанский царевич, в 514 году получил разрешение основать новое поселение на ливийском побережье. Он избрал для обустройства колонии реку Кинип, находившуюся между могущественным греческим городом Кирена на востоке и Карфагеном на западе. Однако его предприятие сорвали объединенными силами карфагеняне и местные ливийцы, выдворив греков на третий год их пребывания{319}. Жесткая реакция Карфагена определялась не столько географическим местоположением нового поселения Дориея, сколько его амбициозными замыслами расширить колонию на запад до плодородного региона Большого Сирта (главный объект территориальных притязаний и карфагенян). Действительно, вскоре после изгнания Дориея карфагеняне основали собственный город Лептис-Магна в пятидесяти километрах от развалин покинутого греками поселения, отчасти и для того, чтобы преграждать дальнейшие попытки греков обосноваться в этом регионе{320}.

Неудача в Северной Африке не охладила предпринимательский пыл Дориея. Вернувшись в Спарту, он затеял новую экспедицию, на этот раз на остров Сицилия. Согласно Геродоту, историю о договоренности Геракла с народом Эрикса относительно земельных прав его наследников хорошо знали в Греции. Спартанская царская семья, естественно, считала своим прародителем Геракла. Дорией, получив наказ основать «Гераклею на Сицилии» и заверения оракула в Дельфах в успехе, отправился в поход. Он завладел Эриксом и основал новую колонию, но его поселение разрушила объединенная рать пунийцев и элимцев. Дорией и большинство колонистов были убиты{321}.

«Наследников» Геракла оказалось немало, и это создавало угрозу для пунического и местного населения острова. Известно, что Пентафл (Пентатл), возглавлявший более раннюю экспедицию греков с островов Книдос и Родос для создания поселения неподалеку от Мотии, тоже претендовал на кровное родство с Гераклом{322}.[144] Все эти истории свидетельствуют об одном: легенды о Геракле были для греков подспорьем в западной колонизации, предания легализировали колонизацию, а в процессе колонизации рождались новые былины.

Мифология Геракла активно использовалась не только на Сицилии. В Северной Африке карфагеняне могли сами убедиться в действенности легенд, служивших идеологическим обоснованием греческой колонизации ливийского побережья восточнее Карфагена{323}. Теперь Северная Африка стала местом эпической борьбы Геракла с великаном Антеем, которого недюжинной силой питала мать-земля. Все, кто попадался ему на глаза, должны были вступать с ним в единоборство. Он побеждал и убивал их, а черепами дополнял коллекцию трофеев. Геракл одолел его, лишив источника силы: поднял над землей. К несчастью для карфагенян, место этой эпохальной схватки сдвигалось все дальше на запад, по мере того как все ближе к их территории подступали греческие колонии{324}. Греческое поселение, ближайшее к карфагенской территории, появилось в середине VI века. Это был город Эвспериды, названный так вследствие соседства с садом Гесперид, где Геракл совершил свой одиннадцатый подвиг — похитил золотые яблоки{325}.[145]

Геракл и Мелькарт на Сицилии

Геракл в то же время не был всего лишь орудием агрессивной колониальной экспансии. На западных землях его образ приобрел многогранные и противоречивые черты, отражавшие не только устремления греческих общин, но и их сложные отношения с другими обитателями поселений и городов. На Сицилии греки, пунийцы и аборигены создавали смешанные этнические семьи, поклонялись богам и богиням друг друга, торговали, объединялись в политические альянсы и вели войны. Гераклу, самому воинственному из греческих героев, пришлось олицетворять все эти новые реальности.

Во второй половине VI века на акрополе греческого города Селинунт, соперничавшего с карфагенской колонией Мотия, был воздвигнут величественный храм. Его украшали два ряда из шести колонн с фасада и семнадцать боковых колонн. Считается, что храм посвящался Гераклу, поскольку на метопе великолепного фронтона изображалось сражение греческого героя с керкопами. Это был превосходный образчик сицилийско-греческого искусства, но в то же время и не раболепное подражание общепринятым в эллинском мире художественным формам. Дэвид Ашери отметил: «Свирепость мимики и негнущаяся тяжеловесность фигур на метопах… указывают на преднамеренное стремление отойти от простого воспроизведения заимствованных идеалистических моделей»{326}. Именно здесь, на дальнем краю острова, зародилось сицилийское искусство. Геракл на селинунтской метопе «символизировал греческую колонизацию, цивилизующую дикость». Но художник создавал этот замечательный рельеф под влиянием брутального экспрессионизма пунического искусства, представленного, например, на терракотовых масках. В нем отразился главный парадокс греческой Сицилии: культура, воспринимавшаяся как угроза, стала неотъемлемой частью существования[146].