Леонид Васильев - Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)
Трудно преувеличить и достижения китайских ученых в археологическом изучении Китая. Опираясь на выработанную на Западе научную методологию раскопок и быстро переняв у западных исследователей практические навыки, китайские археологи уже в первой половине нашего века достигли немалых, а порой и выдающихся успехов. Были сделаны блестящие открытия, обнаружены стоянки архантропов, живших на территории Китая в незапамятной древности (синантропы из Чжоукоудяня), найдены поселения китайского неолита Яншао и Луншань, начаты раскопки шанского городища близ Аньяна. Работы наиболее авторитетных специалистов-археологов — как и их имена — приобрели мировое звучание.
Среди проблем, занявших видное место в спорах китайских специалистов, включая и археологов, и имевших самое прямое отношение к изучению древнего Китая, следует особо выделить вопрос о происхождении китайской цивилизации, о котором мельком уже было упомянуто. Вопрос этот был и остается далеко не простым. Для Китая и китайцев его до соприкосновения с Западом просто не существовало: Китай есть Китай и всегда был им, как то, между прочим, следует и из высокочтимой древней историографической традиции. Сомнения возникли лишь после того, когда китайская синология соприкоснулась с тем, что по этому поводу думают на Западе. А на Западе к этому времени уже существовала немалая литература на эту тему.
Еще один из первых миссионеров, писавших о Китае, де-Гинь, выдвинул в середине XVIII в. гипотезу о генетической близости китайских иероглифов с древними знаками финикийского алфавита [198]. В начале XIX в. эту гипотезу развенчал Ю.Клапрот [248, т. 2, с. 99—100]. Однако другие синологи — в их числе Д.Челмерс [175], Д.Эдкинс [205], Г.Шлегель [287] и в наибольшей степени Т. де Лакупри [249—251], продолжали активные поиски корней древнекитайской цивилизации или ее основных элементов (язык, письменность, астрономические и календарные представления и т.п.) на Западе. Ч.Болл нашел черты сходства китайских иероглифов с шумерскими [167]. Все это не могло не оказать влияние на китайских синологов, которые либо вели, как было упомянуто, топонимические споры, прежде всего в связи с топонимикой района гор Куэнь-лунь (по китайским преданиям, именно в этом районе обитал легендарный первопредок китайцев Хуанди), либо даже руководствовались в своих поисках библейской традицией [296]. Археологическое исследование Китая, открывшее миру древнейшие пласты протокитайской культуры, начиная с синантропа, с одной стороны, как бы закрыло эти споры, доказав автохтонность китайской цивилизации. Но в то же время, с другой стороны, культуры китайского неолита, особенно Яншао, наглядно демонстрировали близость их к составляющим культурный ареал западным культурам так называемой расписной керамики, на что не преминули обратить внимание ведшие раскопки специалисты, начиная с Ю.Андерсона [164].
Стоит обратить внимание на динамику дискуссии: чем дальше, тем в большей степени в китайской синологии чувствовалось стремление отвергнуть все попытки как-либо увязать проблему генезиса китайской цивилизации с влиянием извне. Постепенное наращивание археологического материала и углубленное изучение старых, а также открытие новых археологических культур давали для этого определенные основания. В то же время слабость аргументации западных синологических работ конца XIX и начала XX в. относительно сопоставлений элементов культуры древнекитайской цивилизации и цивилизаций более западных районов, тем более с использованием библейских преданий, с течением времени становилась все более явной. Позже ситуация несколько изменилась, и аргументы в пользу контактов обрели новую, более весомую основу. Но к тому времени кардинально трансформировалась сама китайская синология, оказавшаяся под жесткой властью идеологии марксизма-маоизма, так что сама проблема на долгие десятилетия оказалась вновь как бы несуществующей, о чем еще будет сказано ниже.
На заключительном этапе периода, о котором идет речь, т.е. в 30—40-е годы, в китайской синологии произошла — как и в самом Китае — заметная поляризация. Те специалисты, которые связали свою судьбу с гоминьдановским Китаем и вместе с ним продолжали активно ориентироваться на передовые западные стандарты, все больше усваивали достижения мировой синологии и, опираясь на них, активно разрабатывали проблемы древнекитайской истории, особенно в связи с новыми археологическими находками и палеографическими расшифровками. Наибольшего внимания среди специалистов, работавших с этих позиций над упомянутым кругом проблем, заслуживают Ли Цзи [259], Ху Ши [233], Дун Цзо-бинь [298].
В качестве их оппонентов выступали те, кто оказался близок к китайским коммунистам и был склонен в своих исследованиях опираться на методологию марксизма, а точнее сказать — исторического материализма в его сталинской модификации, в то время уже достаточно хорошо известной в Китае. Здесь кроме Го Мо-жо [104] стоит упомянуть Фань Вэнь-ланя, опубликовавшего в 1949 г. в Китае книгу о древней истории Китая, написанную именно с этих позиций (русский перевод см. [89]). Споры между поляризовавшимися направлениями в китайской синологии по всем вопросам, включая имевшие отношение к древности, активно велись на страницах многочисленных журналов, щедро издававшихся в первой половине XX в. в Китае и публиковавших десятки тысяч статей на различные темы из истории страны.
Вообще по числу публикаций на исторические темы, в том числе и по китайской древности, Китай в XX в. явно опережал все другие страны, что не должно вызывать удивления, имея в виду традицию, воспитанную веками любовь к истории, к древности. Но к сожалению, количество не перерастало в качество. Высококачественные публикации были сравнительной редкостью, как и весьма редко оказывался достигнутым уровень западного стандарта, бывший к тому времени нормой в мировой синологии. И хотя такой стандарт — по крайней мере до создания и вне КНР — выдвигался в качестве желанного эталона, а лучшие из китайских синологов стремились ему соответствовать (вспомним сформулированный Ли Цзи лозунг), общий уровень их исторических работ чаще всего был все еще невысок и, что хуже, нередко ориентировался на привычные нормы традиционной историографии. Достаточно часто это было связано с тем, что далеко не все, писавшие на исторические темы (или по проблемам археологии, эпиграфики и т.п.), были хорошо знакомы с иностранными языками, чтобы использовать труды, написанные западными синологами, и тем более воспринять достигнутый западной синологией научный уровень анализа.
Справедливости ради важно заметить, что здесь не вина, а скорей беда китайских исследователей, большинство которых было вынуждено опираться на старую китайскую традицию. Можно только восхищаться тем, что, несмотря на это, многие из них создавали серьезные труды и решали важные проблемы, особенно в сфере археологии, эпиграфики, палеографии, где китайские ученые в середине нашего века уже явно лидировали. Однако, если говорить о китайской синологии первой половины нашего века в целом, факт остается фактом: по многим параметрам, определяющим научный уровень исследований, она заметно уступала западной, хотя в лице лучших ее представителей была на уровне мировых достижении. И еще: по мере становившейся к середине века все более заметной поляризации направлений в китайской синологии становилось все более очевидным, что лучшие китайские синологи — не те, кто связал свою судьбу с марксистской методологией и был вынужден после 1949 г. работать в КНР. Можно выразиться и точнее: те из лучших китайских синологов, кто волей судьбы стал жить и работать в КНР, быстрыми темпами теряли мировой уровень, обретая взамен стандарт историка-марксиста. О том, что это значило для синолога, причем не только китайского, речь пойдет ниже.
Древний Китай в мировой синологии XX в.
Двадцатый век — век расцвета синологии как науки. На всем его протяжении шел процесс постепенного, но постоянного углубления знаний о Китае в разных направлениях. Продолжалось изучение древнекитайских текстов, причем уровень перевода и авторского комментария, равно как и глубина исследовательского анализа проблем, связанных с текстами, а также временем и обстоятельствами их появления, неизменно возрастал. Каждый новый перевод уже переведенного ранее и потому хорошо известного сочинения, будь то «Луныой», «Ицзин» или «Дао-дэ цзин», имел право на существование лишь в том случае, если он вносил что-то новое в понимание текста и в связанную с ним проблематику. И именно это было в некотором смысле гарантией высокого качества работы. Кроме того, многие древнекитайские сочинения оставались, а некоторые, пусть немногие, остаются не переведенными ни на один европейский язык и по сей день. Поэтому особое внимание исследователей было уделено, помимо прочего, переводам тех текстов, что не переводились ранее. Англичанин Г.Дабс, например, перевел династийную историю «Хань шу» [201] и трактат «Сюнь-цзы» [200]. Другой маститый английский синолог, А.Уэйли, заново перевел «Лунь-юй» и некоторые даосские тексты и издал при этом специальные монографии, посвященные анализу древнекитайской мысли [301—303]. Еще более отчетливо эта направленность работы проявилась в трудах А.Грэхема. Занявшись серьезным анализом текстов даосских философов, Чжуан-цзы и Ле-цзы, он написал ряд работ, внесших немалый вклад не только в развитие практики перевода древнекитайских текстов, но и в изучение даосизма как течения мысли, в проблему датировки написания даосских трактатов [217—218а].
