Роман Зиненко - Иловайский дневник
Чтобы понять человека, нужно быть достаточно близким и очень внимательным. Но кого в наше суетное время интересует, что болит или клокочет в душе у ближнего? Кто такой Мега? Прокуратов Максим. Обычный боец «Донбасса», ничем, казалось, не отличавшийся от остальных. Лишь много позже кто-то вспомнит, что Мега был уникальным человеком, единственным в батальоне, кто подшивал воротничок. Мог завести и поехать на всем, что имело руль. Что, будучи немного нескладным, отличался душевностью и, как многие душевные люди, был немного несчастным. Жаловался, что и жизнь тяжела, и здоровье ни к черту…
Побратимы Меги вспоминали впоследствии: «Как-то с утра, проснувшись в дурном расположении духа, Мега уселся на кровать, нахохлился и заявил одному из побратимов: «Быстрее бы меня убили, как же всё надоело…» Депрессуха на парня навалилась не на шутку. Надо было что-то делать: заварил ему кофейку, намазал бутерброд сгущенкой (любил он сгущенку), пытаюсь шутить — нет, не помогает. И тут опа! Идея! Достаю складной нож, который Меге очень нравился, говорю: «Не расстраивайся, братуха, у меня есть для тебя подарок. Держи на память». Взбодрился».
Обычный человек, уставший от жизни, со своими радостями и печалями. И вот он решил прожить жизнь, бросив вызов болячкам, страху, жизненным проблемам и неурядицам. Прожил не долго, но ярко.
Казалось, что для него не существует ничего более важного в окружающей действительности, кроме необходимости обеспечить каждого жаждущего кипятком для кофе или чая. Кому-то он казался смелым. Кому-то — безрассудным. Мне он представлялся каким-то ритуальным жрецом, который исполняет свою миссию и который уверен, что пока не завершит ее, ему ничего не может угрожать, помешать или заставить отвлечься от своего дела. Похоже, 26 августа 2014 года его миссия завершилась.
Все началось с обычного минометного обстрела, к которому уже многие привыкли. Мины ложились в радиусе 100–150 метров от школы. Одни бойцы курили возле спуска в подвал, другие стояли в проходе возле выхода со школы. Мега, как обычно, следил за самоваром. Некоторые бойцы выходили из школы на позиции. Кто-то возвращался с позиций в школу. Обычное движение. Хорольский Антон с Савченко Васей вышел во двор, где на лавочке сидел Савчук Андрей. Рядом с Мегой, возле самовара, кроме Хохла и Васи находились еще несколько человек. И вдруг во двор прилетела та самая мина…
Хозблок во дворе иловайской школы. В помещении справа содержались задержанные боевики
Если быть абсолютно точным, то мин было не менее четырех. Первая взорвалась недалеко от разбитых автобусов. Скорее всего, она была пристрелочной, но оставила большой осколок в задней пластине бронежилета Вити Савченко. Витю швырнуло на землю. Поднявшись с колен, он ощупал себя и убедился, что цел. К нему подбежал Хохол с Васей, готовые оказать помощь. Поняв, что с Виктором все в порядке, они направились к Меге, а Витя пошел ко входу в школу, возле которого на лавочке сидел Андрей Савчук.
— У тебя осколок торчит в бронике. Давай вытащу, — предложил Андрей, — а ну повернись.
Виктор успел лишь отвернуться, и именно в этот момент прилетела вторая мина, которая взорвалась в нескольких метрах от него и попала в импровизированный стол, где стояли Хохол, Вася, Мега и еще несколько бойцов. Антон погиб сразу… Василию взрывом перебило ноги, и осколок пробил затылок под каской насквозь… Одному бойцу «Херсона» оторвало нижнюю челюсть и отбросило безжизненное тело ближе ко входу в школу. Грише Правосеку сначала повезло, так как он отошел в сторону от стола, чтобы поговорить по телефону. Этот же взрыв швырнул Витю Савченко об стену школы и тяжело ранил Итальянца. Две следующие мины прилетели практически одна за одной и изрешетили осколками Гришу Правосека и ранили в шею Виктора.
Один взрыв унес жизни четырех бойцов и тяжело ранил столько же. Мы с Дэном в этот момент находились на первом этаже в холле школы. Крики, стоны и призывы помочь занести раненых побудили многих ринуться к выходу и оказать первую помощь. Санитар, бросившийся во двор к пострадавшим бойцам, также был тяжело ранен. Первым со двора в школу Фан и Прапор занесли Гришу Правосека. При этом Прапор получил осколочное ранение в плечо. Гриша выглядел безнадежно. Без сознания и весь в крови. Казалось, на нем живого места нет. Затем внесли Савчука Андрея. Он выглядел на порядок лучше. У него были множественные осколочные ранения в живот. Андрей был достаточно тяжелым парнем, и мы с Дэном помогли ребятам затащить его в холл школы. Тут же с раненых снимали каски, разгрузки, бронежилеты и оружие. Осматривали раны и оказывали первую помощь. В подвале школы работали медики, которые поспешили наверх к раненым.
Андрей Савчук, в отличие от Гриши Правосека, был в сознании, и его состояние не вызывало опасений за его жизнь. Он разговаривал, помогал снять с себя лишние вещи и лишь изредка жаловался на боль. Позже я узнал, что Андрей после транспортировки в Днепропетровск впал в кому и больше из нее не вышел. Осколки поразили практически все жизненно важные органы брюшной полости. Он умер на руках своей матери в больнице Днепропетровска. Когда все раненые поступили в распоряжение медиков, мы с Дэном вышли во двор и увидели горестную картину. Вокруг места, где еще несколько минут назад стоял самовар и вели беседу наши товарищи, лежали четыре «двухсотых». Прощупав пульс на руках и шее у Хохла и Васи, Дэн понял, что им не нужна помощь. Они были не с нами. То же самое касалось и двоих бойцов из других батальонов. Видимо, мина взорвалась прямо у ног Меги, так как он лежал на спине, изрешеченный осколками, и у него была оторвана нога…
Смерть ребят казалась такой глупой. Только вчера они вышли целыми и невредимыми из такого жестокого боя, а сегодня кто-то за несколько километров от нас пустил мину и их не стало. Еще несколько минут назад они были рядом с нами, шутили, общались, делились впечатлениями о вчерашнем бое, интересовались, во сколько будет обед. А сейчас — это безжизненные тела. Для них война завершилась. Я ходил около них и не чувствовал, что это лежат мои побратимы. Это уже были не они. Ребята ушли, выполнив свой долг и исполнив возложенную на них миссию. «Днепр-1» потерял еще двоих смелых бойцов.
Спустя некоторое время обстрел снова возобновился. После трагического случая с ребятами во дворе желающих свободно ходить по улицам во время артобстрела значительно поубавилось. Следующая бомбежка застала нас с Дэном возле сгоревшей «газели» на углу здания. Мы забежали в ближайшее укрытие, которым оказался подвал школы. Смерть наших побратимов произвела сильное впечатление на всех остальных ребят. На некоторых лицах было четко видно состояние безнадежности и страха. Одни старались подавить в себе это чувство с помощью алкоголя. Для других это было шоком, что заставляло еще сильнее негодовать на все руководство. На тех, кто, по их мнению, вовремя не отдал приказ на выход. На тех, кто устроил парад в Киеве и плевать хотел на нас в этом проклятом Иловайске. На тех, кто отдавал приказы, а сам не участвовал в штурмах. Для некоторых наступила полная безнадежность. Снова стали проявляться паника и пораженческие настроения. Глядя на таких ребят, я подумал, что для них война тоже закончилась, потому что ни желания, ни силы, ни воли к сопротивлению судьбе у них уже не было. К счастью, таких было немного. Я специально не стану называть имен. Я уверен, что эти люди, выйдя из Иловайска и продолжая жить дальше, носят не только награды, но и чувство вины за проявленные тогда малодушие и слабость. Что касается меня лично, то хочу сказать откровенно — мне тоже было страшно. Я отношусь к категории людей, очень восприимчивых к настроениям, которые создают окружающие. Находясь в подвале школы и слушая пьяное нытье, сам проникался ощущением полной безнадежности. Я понимал, что это неправильно. Что нельзя сейчас поддаваться этому чувству, потому что оно деструктивно и ведет только к поражению и гибели. Понимал, что лишь в трезвом и адекватном состоянии можно здраво рассуждать и находить правильные решения для выхода из сложившейся ситуации. Безотчетный страх не только парализует, но и заставляет совершать поступки, которые еще дальше отдаляют от надежды на спасение. Глуша этот страх спиртным, боец перестает адекватно реагировать на команды командира, а порою их просто игнорирует.
Возможно, кто-то будет искать оправдания людям, которые злоупотребляли спиртным в те дни, ссылаясь на то, что ввиду тяжелой психологической ситуации таких людей можно понять. Что у них не было иного выбора. Но как же тогда быть с теми, кто, пребывая в тех же условиях, находил в себе силы держать оборону и выполнять поставленные задачи? Если бы не они, то никто не дожил бы до выхода из Иловайска. Да и выхода никакого не было бы.
Я помню растерянные лица командиров, которые, глядя на моральное разложение некоторых бойцов, не могли найти тех, кому можно было бы доверить выполнение той или иной задачи. К счастью, большинство бойцов вели себя адекватно и не теряли голову.
