История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 2 - Луи Адольф Тьер
Самым серьезным и прискорбным из числа таких неотложных дел было Римское дело. Настало время рассказать о его печальных перипетиях. Мы, конечно, помним, что когда Наполеон, расположенный уничтожить старый европейский порядок, захотел порвать с Испанским домом и с папой, он завладел папскими провинциями, которые присоединил к Итальянскому королевству в качестве департаментов, и приказал генералу Миолису оккупировать Рим. Предлогом для оккупации была необходимость связать армии севера и юга Италии через центр полуострова, а кроме того, потребность оградиться от враждебных происков, театром которых Рим постоянно становился. Положение с того дня начало ухудшаться и, наконец, стало нестерпимым. Папа перебрался из Ватикана в Квиринал и заперся в этом дворце, как в крепости. Пий VII, возмущенный, как понтифик, насилием против Церкви, и уязвленный, как государь, неблагодарностью Наполеона, которого он ездил короновать в Париж, не мог более сдерживать овладевших им чувств.
Увлеченный ожесточенной борьбой со старым европейским порядком, первым актом которой была Венсенская катастрофа, вторым – отрешение от власти испанских Бурбонов, а третьим, не менее прискорбным, – пленение Пия VII, Наполеон забыл о почтении к сану, возрасту и добродетелям понтифика, о благодарности и, главное, об уважении к державе, которую сам восстановил и потому не мог ниспровергнуть, не впав в самую прискорбную непоследовательность.
Забыв, что в Венсенне он соперничал с цареубийцами, а в Байонне сравнялся с теми, кто объявлял войну Европе ради установления всеобщей республики, в Квиринале ослепленный страстью Наполеон уподобился тем, кто низложил Пия VI ради создания Римской республики, забыв, что и тех и других он наградил презрением и получил корону благодаря своему стремлению не походить на них. Вскоре Наполеон довершил эти неслыханные действия решением низложить Пия VII, лишив его скипетра, но оставив тиару. Если бы так поступили те, кто придумал гражданскую конституцию духовенства и создал Римскую республику, их действия были бы оправданы, ибо они действовали бы согласно своим воззрениям! Но чтобы подобным образом вел себя автор Конкордата! С его стороны это означало измену самому себе, прискорбную для почитателей его редкого гения, тревожную для тех, кто думал о будущем Франции, и даже необъяснимую, если не увидеть в ней урок, столько раз повторявшийся историей: и самый великий человек делается ребенком, если им завладевают страсти.
С этой комедией следует покончить, сказал Наполеон в одном из писем, и она, в самом деле, не могла более продолжаться. Итак, он принял решение упразднить светскую власть папы и, чтобы вынести приговор, дождался минуты, когда можно будет не считаться более с Австрией. После Регенсбургского и Эберсбергского сражений и вступления в Вену, 17 мая он выпустил в Шёнбрунне декрет об упразднении светской власти папы и объявил о присоединении земель Святого престола к Империи. Для управления этими землями он назначил консульство, состоящее из князей и горожан Рима, провозгласил отмену субституций, инквизиции, монастырей, церковных юрисдикций и применил, наконец, к Римскому государству все принципы 1789 года. Пию VII Наполеон оставил римские дворцы, цивильный лист на два миллиона и весь папский двор. Он заявил, что для исполнения духовной миссии папы не нуждаются во власти светской; что сама эта миссия страдала от их двойной роли понтификов и государей, что он не намерен ничего менять ни в Церкви, ни в догматах, ни в ритуалах, что оставляет Церковь независимой, богатой и почитаемой, но, как преемник Карла Великого, забирает у нее дар светского владычества, которым тот наделил Святой престол. Всё это звучало величественно и привлекательно, но из уст бывшего Первого консула слышать такие речи было весьма странно!
Декрет был обнародован в Риме 11 июня при великом стечении народа. Простой люд и духовенство возмутились насилием, учиненным над их понтификом; средний же класс, хотя и расположенный к тому, чтобы обойтись без церковного правительства, всё же с недоверием отнесся к тому, что исходило от человека, подавившего Французскую революцию. Папа словно только этого и ждал, чтобы прибегнуть к последнему оружию, оставшемуся в его руках, – к отлучению от Церкви. Он уже не раз думал воспользоваться им, но опасение показать несколько затупившееся оружие, сомнения в его действенности в отношении государя нового происхождения и боязнь подтолкнуть того к самым страшным крайностям, вызывали колебания советников Святого престола. Тем не менее все сошлись в том, что после декрета об упразднении светской власти папы анафема должна быть, наконец, произнесена. Все буллы, в предвидении этого события, были заранее составлены, переписаны рукой папы и подписаны. Они предавали анафеме со всеми ее последствиями не Наполеона как такового, а всех авторов и соучастников насильственных действий в отношении Святого престола и достояния святого Петра. Тотчас после обнародования декрета от 17 мая на стенах собора Святого Петра и большинства римских церквей появились буллы об отлучении, расклеенные смелыми и верными людьми.
Французская полиция сорвала эти дерзкие афиши, но буллы, передаваемые из рук в руки, вскоре разлетелись во все концы Европы. Эти два акта, один из которых был ответом на другой, должны были подтолкнуть к последней степени ожесточения две силы, олицетворяемые французским генералом и римским понтификом.
По поводу римских дел Наполеон переписывался с генералом Миолисом и со своим зятем Мюратом, который в качестве короля Неаполя являлся главнокомандующим оккупационными войсками. В ожидании того, что должно было случиться, Наполеон писал ему, что в случае сопротивления декрету придется обращаться с папой как с архиепископом Парижским в Париже, а при необходимости – арестовать и кардинала Пакка, и Пия VII.
Это предписание, о котором Наполеон впоследствии сожалел, содержалось в письмах от 17 и 19 июня и дошло до Рима через Мюрата в ту минуту, когда там царила величайшая тревога по поводу создавшегося положения. Английские войска, появление которых было лишь демонстрацией сил, располагавшихся на Сицилии, показались в виду Чивитавеккьи. Римское население пребывало в сильнейшем волнении. Упразднение во всех коммунах церковного правления и его замена временными гражданскими властями привели к всеобщему замешательству. Каждую минуту ожидали, что в Риме зазвонит набат, и по его зову жители Трастевере набросятся на французов, которых было не более 3–4 тысяч, поскольку король Мюрат передвинул все силы на побережье для наблюдения за британским флотом. Главных событий ожидали 29 июня, в День святого Петра. Говорили, будто Пий VII в папском облачении выйдет в этот день из Квиринала, сам произнесет анафему, освободит всех подданных Империи от присяги Наполеону и даст сигнал к всеобщему восстанию
