Марк Вишняк - Годы эмиграции
Милюков счел необходимым отозваться на воспоминания своего недавнего единомышленника и отозвался чрезвычайно сочувственно, несмотря на восстановленные на Совещании членов Учредительного Собрания добрые отношения с теми, которых недавно он обличал, теперь же обличил его недавний оппонент Набоков. Может быть побудили его к тому внутрипартийные соображения - надежда привлечь на свою сторону отошедших. Как бы то ни было, Милюков в своей газете публично признал воспоминания Набокова "может быть самым крупным и замечательным из всего, что писалось о фактической стороне революции". В частности, жестокую характеристику, данную автором воспоминаний Керенскому, Милюков назвал "не фотографией, а блестящей пастелью - однако не в импрессионистском, а во вполне реалистических штрихах". Это сопровождалось общей сентенцией: "Есть характеристики жестокие, но справедливые. Что делать? . . Большинство людей проигрывает при ярком свете и на близком расстоянии: с этим приходится мириться".
Формально фельетон Милюкова был корректен. Но кто сознавал, что Набоков писал несомненно в запальчивости и раздражении, не мог не удивиться демонстрированному Милюковым одобрению того, от чего он сам оттолкнулся, всего тремя месяцами раньше, на Совещании членов Учредительного Собрания. Так можно было понять смысл отклика Милюкова и так, по-видимому, понял ее Керенский. На заседание Комиссии, назначенное для окончательного утверждения текста Меморандума о польско-советском договоре, Милюков несколько запоздал. Он обходил уже сидевших за круглым столом, останавливаясь поочередно у каждого для рукопожатия. Когда, подойдя к Керенскому, он протянул ему руку, тот, не меняя положения, стал усиленно теребить глаза. Милюков задержался на несколько мгновений, лицо его стало пунцовым, что с ним нередко бывало, и, не говоря ни слова, прошел дальше - здороваться с соседом Керенского.
Никто не заикнулся о происшедшем. Но оно не осталось секретом. Керенский вскоре пожалел о случившемся. И не прошло много времени, как в эсеровской "штаб-квартире" на 9-bis Rue Vineuse, в Пасси, где ютились редакции "Современных Записок", {69} "Pour la Russie" и отделение берлинского "Голоса России", потом "Дней", и где в одной из комнат ютился Керенский, - произошла встреча и формальное примирение Керенского и Милюкова. Сопровождалось ли примирение объятиями и поцелуями, сказать не могу, - память не удержала (У Керенского было двойственное отношение к Милюкову. Он чрезвычайно уважал, даже почитал, и ценил Милюкова за огромные знания в разных областях и преданность освободительному движению, ставшего позднее и союзником в общей борьбе против самодержавия. Вместе с тем только в порядке исключения сближались их политические взгляды и тактические действия. И по характеру своему даже в публичных выступлениях они были разные. Милюков оставался шестидесятником, рационалистом, совершенно чуждым и даже не выносившим никакой аффектации или призыва к эмоциям, не терпевшим даже поэтических цитат в статьях редактируемой им газеты.
А. Керенский остро воспринимал расхождение с Милюковым, - может быть потому, что тот не оправдывал возлагавшихся на него Керенским надежд. Во всяком случае на отрицательное отношение к нему Милюкова Керенский реагировал болезненно. Когда же Милюкова не стало, Керенский дал выход своим чувствам и почти патетически прославил его в печати, как исключительного патриота России, обойдя полным молчанием не только свою борьбу с ним, но и политические грехи и прегрешения покойного. ("Новый журнал", No 5, 1943 г.).
К сожалению, нельзя сказать то же о Милюкове. В написанных им перед самой смертью воспоминаниях, опубликованных издательством имени Чехова в 1956 году, Милюков пишет о Керенском кое-что не соответствующее ни фактам, ни его жe собственным словам о нем. Милюков описывает возникновение Временного правительства и свою историческую речь 2 марта 1917 г. в Колонном зале Таврического дворца. Он утверждает, что, рекомендуя слушателям отдельных членов правительства, он будто бы обошел молчанием Керенского: "тот обошелся без рекомендаций". (Воспоминания, т. 2, стр. 311). При этом отмечает, что его "речь была напечатана в очередных выпусках газет", которые он цитирует. А из этих газет следует, что Милюков не умолчал о Керенском, а, наоборот, говорил о нем в исключительно лестных выражениях: "я счастлив сказать вам, что и общественность нецензовая тоже имеет своего представителя в нашем министерстве.
Я только что получил согласие моего товарища А. Ф. Керенского занять пост в первом русском общественном кабинете (бурные рукоплескания). Мы бесконечно рады были отдать в верные руки этого общественного деятеля то министерство, в котором он отдаст справедливое возмездие прислужникам старого режима, всем этим Штюрмерам и Сухомлиновым (рукоплескания)". ("Известия", No 6, 2 марта 1917 г.).).
Исполнительной комиссии пришлось заняться и издательством. Она выпустила брошюру на русском, французском и английском языках о частном совещании членов Всероссийского Учредительного Собрания с принятыми им резолюциями; протоколы совещания по-русски и по-французски; бюллетень на трех языках. Из политических публикаций наиболее значительной была Записка на французском языке о польско-советском договоре; потом Записка об англо-советском договоре на французском и английском языках; о положении заключенных в советских тюрьмах по-русски и по-французски; брошюра на французском языке "Голод в России"; о состоянии транспорта и топливном кризисе в России.
Деятельность Исполнительной комиссии направлялась преимущественно на гуманитарные цели из-за неоправдавшегося расчета, что при гуманитарном, а не политическом подходе, легче будет {70} добиться помощи остро нуждающимся в ней в России и за рубежом. Специальная Записка "Об обеспечении материального и морального положения двухмиллионной массы (русских) беженцев" была направлена державам участницам июньской сессии Лиги Наций в 1921 году. Старалась Исполнительная комиссия прийти на помощь и голодающим в России.
И советские источники признают, что "пришлось иметь дело с небывалым даже в летописях русских голодов голодом 1921- 1922 г." Голод охватил тридцать пять губерний с населением в 90 миллионов, из которых голодало не меньше сорока миллионов. "От голода и его последствия погибло около пяти миллионов человек", - признавала Большая советская энциклопедия (т. 17, стр. 463, 1930 г.), утешая читателей тем, что голод - "тягчайший 'посмертный дар' свергнутого царизма" и что "Советской власти удалось не только одолеть его, но и ликвидировать его последствия" (Во втором, более бесстыдном издании Советской энциклопедии 1952 года, много говорится о голоде в капиталистических странах и в дореволюционной России, голоду же в советскую пору уделен всего один абзац в развитие лживого тезиса: "Великая Октябрьская социалистическая революция и победа социализма в СССР навсегда (!) устранила причины, порождавшие нищету и голод трудящихся масс" (т. 11, стр. 623-625). О пяти миллионах, погибших от голода в начале 30-х годов на Украине, Северном Кавказе и Поволжье после насильственной коллективизации деревни, - ни слова.).
Исполнительная комиссия обратилась с воззванием к международному общественному мнению с просьбой о помощи путем организации международного соглашения государств "соответственно громадным размерам нужды" и "ужасов, превышающих всё, что могло бы придумать самое мрачно настроенное воображение". Воззвание откидывало опасение, что "кусок хлеба не будет донесен до того рта, которому нужен. Во имя человечности мы, противники большевиков, настаиваем, чтобы немедленно были обсуждены с нами условия доставки этой помощи ... Соображения политические должны отступить на второй план перед исключительной пыткой голодом... Нам трудно представить себе, чтобы теперь ослабевшая и разлагающаяся большевистская власть была в состоянии отклонить руку помощи, протягиваемую населению, или противиться тому контролю, без которого эта помощь невозможна".
Как бы в ответ на такое успокоительное предложение, "Правда" от 13 июля 1921 года заявляла: "Там, где свирепствует голод, охваченные паникой люди бегут тысячами, а там, где нет голода, люди сложили руки и ждут. Чего? Крушения советской власти? Но не слишком ли рано контрреволюция, притаившаяся, но не окончательно побежденная, готовится праздновать победу. Может быть, мы и уйдем, но не иначе, как предварительно вырвав с корнем последние остатки прошлого. И тем, кто нас заменит, придется строить на развалинах, среди мертвой тишины кладбища".
Трудно придумать более зловещее и чудовищное политическое предвидение.[LDN1]
Как ни безжалостна и бесстрастна была советская власть, однако и она растерялась перед размерами обрушившегося бедствия и {71} вынуждена была публично признать, что справиться с бедствием может лишь согласованная работа всех сил народа. На Исполнительную комиссию выпала обязанность разъяснить взаимоотношения, которые возникли между властью и краснокрестной деятельностью российской общественности, Комитета помощи голодающим, - легализованного, правда, на очень короткое время.
