Александр Немировский - Слоны Ганнибала
ДИКТАТОР
Трепещут красные флажки на Яникуле [63]. Претор Манлий, в отсутствие консулов считавшийся главой государства, созывал народ на Марсово поле, где, согласно обычаям предков, граждане собирались по центуриям. Каждая из центурий состояла из сотни вооруженных граждан от семнадцати до сорока шести лет. Среди тысяч римлян, сходившихся в этот день на Марсовом поле со всех частей города и окрестных селений, был и молодой Публий. На нем, как и на других гражданах его центурии, был блестящий бронзовый панцирь. В правой руке его был круглый щит, у пояса висел короткий меч, называвшийся гладием. После битвы при Тицине он прибыл вместе с отцом в Рим. Теперь отец уже не консул, а только лишь сенатор. Прирожденная гордость патриция, презрение к таким выскочкам, как Фламиний, заставили Сципиона удерживать сына при себе. Сципион не мог себе представить, что его сын будет служить под началом какого-нибудь демагога, обязанного своим выдвижением не знатности рода и не собственной доблести, а хорошо подвешенному языку. «Поверь мне, говорил он Публию, — когда войско возглавит настоящий полководец, тебе не придется сидеть дома».
Публию казалось, что отец несправедлив к Фламинию. Разве человек виноват, что его предки не патриции и у него в атриуме не шкафа с их восковыми изображениями? Разве история Рима не знает примеров величайшей доблести людей незнатных? И разве сам Фламиний своими победами над галлами не показал себя достойным высшей в республике должности консула? И все же отец оказался прав. Фламиний погубил римское войско. Правда, виной этому не его плебейское происхождение, а самонадеянность.
Перед центуриями римских граждан показался претор Манлий, сопровождаемый шестью ликторами. Претор поднял руку, призывая к вниманию.
— Квириты! — начал он. — Вам известно, что не впервые наши доблестные легионы вступают в схватки с Ганнибалом. Но из донесений полководцев к сенату не всегда можно установить, каков исход сражения. До вчерашнего дня мы считали, что римское войско не одержало решительной победы, но и не потерпело поражения.
Публий покраснел. Он понял намек Манлия. Ни отец, ни Семпроний не сказали сенату и народу правды о битвах при Тицине и Требии.
— Теперь консул Фламиний мертв, — продолжал претор. — Он не мог послать донесение сенату. Но, будь Фламиний жив, ему бы не удалось скрыть от римского народа гибель легионов. Наше государство в опасности. Обычаями предков консулу дозволено назначить диктатора. В городе теперь нет консула. Сервилий со своими легионами находится дальше от Рима, чем Ганнибал. Взяв это во внимание, сенат предлагает вам, квириты, избрать диктатора. После тщательного обсуждения мы остановились на имени Квинта Фабия. Народу предстоит решить, достоин ли Квинт Фабий диктаторских полномочий.
Квинт Фабий! Публий не раз встречал этого невысокого, слегка сутулого римлянина. Фабий часто приходил к ним домой в дни праздников, один или с супругой. В шумной компании гостей Фабий казался самым незаметным. Говорили, что когда-то он воевал в Сицилии и в землях лигуров, но сам Фабий никогда не рассказывал о своих победах. Фабий предпочитал слушать других и даже при явном неправдоподобии рассказов, когда трудно удержаться от неловкой улыбки, на лице его не было ничего, кроме доброжелательного внимания. Публий обратил внимание на то, что Фабий все делал с достоинство — здоровался, ел, мыл руки. В поведении его не было ничего напускного и неестественного. И все же Публий представлял себе иным человека и полководца, который победит Ганнибала. Он должен быть сильным, решительным, бесстрашным.
Народ приступил к голосованию. Первыми голосовали восемнадцать центурий всадников. Это были самые богатые граждане, которые, по обычаю предков, обязаны приходить в войско вместе с конем. Теперь многие из этих «всадников» не смогли бы сесть на коня без помощи раба. Это были крупные землевладельцы и торговцы, ростовщик и откупщики государственных налогов. «Всадник» стал почетным титулом, дающим право голосовать первым и носить на пальце золотое кольцо.
Вслед за всадниками голосовали центурии первого класса, к которому принадлежал и Публий. Граждане первого класса единодушно поддержали кандидатуру Фабия.
Вновь избранный магистрат должен был произнести речь перед народом. Обычно в этой речи благодарили за оказанное доверие и обещали приложить все усилия, чтобы его оправдать. Все ждали, что скажет диктатор.
Фабий предстал перед народом во всем величии своей власти — в пурпурной тоге, в окружении двадцати четырех ликторов. Речь диктатора была краткой:
— Квириты! Не трусостью ваших братьев и сыновей объясняются наш поражения, а пренебрежением к богам. Консул Фламиний не потрудился принести им жертвы, вопросить их об исходе сражения. Чтобы умилостивить богов, я даю обет принести им в жертву весь приплод коз, свиней, овец и коров, которых вскормят к концу весны горы, равнины, луга и пастбища Италии, и устроить состязания в музыке, поэзии и драматическом искусстве, употребив на это триста тридцать три тысячи сестерциев и триста тридцать три с третью динария.
Обвинения против Фламиния показались Публию смехотворными. Как консул мог принести жертву перед битвой, когда враги внезапно напали на войско? И все же Публий находил речь диктатора мудрой. Народ должен думать, что поражения вызваны не воинским искусством Ганнибала, не храбростью его воинов, а нерадивостью консула в отношении к богам. Виновный найден, и приняты меры для завоевания милости богов. Диктатор даже продумал цифру расходов: всем ведь известно, что у римлян «три» — счастливое число, как у пунов «семь».
Собрание окончилось. Римляне расходились по домам. Со стороны реки слышались глухие удары. Воины разбирали свайный мост через Тибр.
У БЕРЕГОВ АДРИАТИКИ
Колеса закрытой повозки, в которой дремал утомленный полководец, загремели на чем-то твердом и легко покатились по ровному месту.
Ганнибал приподнял полог и высунул голову наружу.
— Стой! — крикнул он воину, правившему лошадьми.
Это была первая мощеная римская дорога, которую ему пришлось видеть. И названа она именем человека, нашедшего смерть в бою, — Фламиниева дорога. Римляне строили основательно. Дорога должна была соединить Рим с галльскими землями, облегчить их захват и ограбление. Римляне, привыкшие к тому, что являются господами Италии, не могли думать, что их дорогой может воспользоваться кто-нибудь другой. Через три дневных перехода Ганнибал может стоять у стен ненавистного города, протянувшему, подобно спруту, щупальца своих дорог. Но нет, еще рано. Люди утомились. Износились одежда и обувь. Хромают кони.
— Этот прямой и ровный путь не для нас, — сказал Ганнибал, опуская полог. — Нам нужно найти к Риму свою дорогу.
Впереди показалась сверкающая полоса, сливающаяся на горизонте с небом. Вот уже можно разглядеть похожие на цветки лилий паруса. Море! Впервые за долгие месяцы блужданий в горах и лесах близкая и родная сердцу каждого карфагенянина стихия. Море было видно из любой части великого города, и, казалось, оно обнимало свое детище. Море было матерью Карфагена, а флот — его колыбелью. Недаром предков Ганнибала называли номадами морей. Их крутобоким гаулам были послушны бури и ураганы. Удивленные упорством моряков, они склоняли перед ними седые головы своих валов. В каких только бухтах не бросали гаулы якоря! Какими товарами не заполнялись алчные пасти их трюмов! С какими народами не вступали в схватки моряки! Часто они уносили в свой город изогнутые, как слоновьи бивни, носы вражеских кораблей, трофеи своих побед. Но море изменило Карфагену, переметнулось на сторону римлян. Одно поражение тяжелее другого терпел карфагенский флот в прошлой войне. И самый страшный позор — гибель морской славы родины — видели скалы Эгатских островов.
Больше нечего было испытывать судьбу. Это впервые понял Гамилькар. Он повернулся к морю спиной и стал искать счастья на суше. У Карфагена не было флота, и отец повел войско в Иберию сушей. Он создал это разноплеменное войско и завещал Ганнибалу сухопутную войну. И разве это не чудо — лучшие в мире моряки были разбиты новичками, не державшими в руках весла! А теперь моряки бьют на суше непобедимую римскую пехоту. Да, отец был прав. Боги моря изменили Карфагену. У них теперь новые любимцы. Но не все еще потеряно. Есть еще боги гор, лесов и степей. С их помощью мы одержим победу. Так думал Ганнибал, глядя на раскинувшееся перед ними море.
Больные и ослабевшие воины лежали на берегу, блаженно вытянув стершиеся в кровь ноги. Волны с глухим шумом покрывали прибрежные камни, то скрывавшиеся под водою, то снова показывавшие свои черные блестящие спины. Воины были благодарны морю, овевавшему их своим свежим ветром и успокаивавшему голубизной. Они не задумались над тем, почему море изменило Карфагену.
