Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Речь идет не столько об отсутствии взаимодействия, сколько об отсутствии взаимного интереса. По моим наблюдениям, даже работая в одном университете, французские историки права и "просто" историки зачастую едва знакомы и ссылаются на работы друг друга редко и больше для проформы. В результате произошедшего после 1968 г. дробления большинства старых университетов историки и юристы оказались разобщены даже в административном отношении. Традиционно они принадлежат и к несколько разным социальным группам. Юристы сильнее интегрированы в официальный истеблишмент, у них больше связей с деловым миром и, в большинстве своем (разумеется, есть и исключения — например, тот же Ж.-П. Поли), они более консервативны в идейно-политическом плане, чем историки. Это относится не только к "чистым" юристам, но и к историкам права. Самый яркий, хотя, безусловно, нетипичный, пример — упоминавшийся выше П. Урлиак, никогда не скрывавший своих симпатий к режиму Виши. Во Франции никто не ставит под вопрос его эрудицию и выдающийся вклад в разработку социально-правовой истории средневековья (отмеченный, между прочим, избранием в Академию); по рассказам, он был также неординарным лектором. Однако, в глазах подавляющего большинства студентов, это не могло перевесить неприятие его политических взглядов. В результате сколь-нибудь серьезной школы П. Урлиак создать не сумел, и в традиционно "красном" Тулузском университете, где он работал, история права сегодня не в чести. Не лучшие времена переживает она и в Монпелье (хотя соответствующая традиция уходит здесь корнями в XII в.), и в Эксе, и в Ницце, где, как почти во всех французских университетах, интерес к истории связан, по большей части, с социокультурной либо с технико-экономической тематикой, а в том, что касается политики, преобладают левые и центристские настроения. В столичных университетах картина более пестрая, контакты между историками и юристами более регулярны и продуктивны, но все же ничего похожего на подлинное сотрудничество (какое наблюдается, например, между историей и филологией или культурной антропологией) нет и в Париже — к ущербу как истории, так и юриспруденции.
По отношению к интересующей нас тематике, современная французская школа истории права разрабатывает лишь частные и периферийные сюжеты. Магистральной для нее является проблема рецепции римского права, в связи с ней иногда анализируется частноправовая практика каролингского и посткаролингского времени[219]. Немало ценного делается также в области истории канонического права, через призму которого иногда удается по-новому взглянуть на некоторые аспекты постклассического римского права[220]. Кроме того, известное внимание уделяется истории самого законотворчества, но для изучаемого региона, обделенного законодательными текстами местного происхождения, это не самая важная тема. Что же касается проблемы трансформации римского частного права в средневековое, особенно трансформации имущественных правоотношений, — французские исследователи уже много десятилетий, по сути дела, не ставили этот вопрос. Римское право (которым, кстати, во Франции занимаются все меньше, притом намного меньше, чем в Италии, Испании или Германии) в трудах современных французских ученых отгорожено от средневекового права непроходимой стеной. Подразумевается, что система категорий римского права неприменима к реалиям варварского и феодального права, которые не столько анализируются, сколько описываются — в этнографических, в общем-то, тонах и, как правило, на основе исследований, выполненных "собственно" историками. А поэтому то, что юристы могут (или могли бы) сказать на этот счет, по большей части оставляет историков безучастными. Сами же французские историки понимают собственность почти исключительно в пространственно-количественном смысле: их интересует хронология и география формирования церковных вотчин, соотношение частной земельной собственности с фиском, а также — это считается одной из ключевых проблем[221] — крупной и мелкой собственности, но никак не содержание отношений собственности, не превращение одной исторической формы собственности в другую. Проблема "овладения имуществом" (maîtrise des biens) признается важной, но больше на словах, и изучению ее недостает историзма. Интерес к ней обозначился лишь в самые последние годы, в связи с разработкой некоторых аспектов истории семьи, прежде всего имущественных прав женщины[222], хотя большинство исследователей истории семьи благополучно обходятся без анализа отношений собственности. Тенденция пренебрегать частно-правовой проблематикой нашла логическое завершение в последних работах Э. Манью-Нортье, которая не только не проявляет интереса к сфере частного права, но даже такие явления, как вилла, манс и аллод, рассматривает исключительно с точки зрения отношений их обладателей с публичной властью. Сфера частного права суживается, таким образом, до минимума и почти что поглощается публичным правом — если только при таком подходе антитеза "частный" — "публичный" еще сохраняет смысл.
Вклад других национальных историографических школ в разработку этой проблематики оказался достаточно скромным. Сказалась относительная немногочисленность специальных работ по истории изучаемого региона, выходящих за пределами Франции, но есть и более сущностные причины. В новейшей немецкой медиевистике разрыв социальной истории с историей права выражен сегодня еще резче, чем во Франции. Давняя, идущая еще от Ф.К. Савиньи, традиция изучения имущественных отношений в системе категорий частного права не пресеклась, но оказывает слабое влияние на "собственно" историков. Из Rechtsgeschichte довоенных лет немецкие ученые позаимствовали, главным образом, интерес к теме власти, и именно в этом ключе они и анализируют раннесредневековую историю региона. Идет ли речь о знати и церковных институтах меровингской эпохи (К.Ф. Вернер, М. Хайнцельман) или о монастырях и княжеском покровительстве каролингского и посткаролингского времени (О. Энгельс, А. Мюссигброд), упор делается не на собственности, а на "господстве" и политических аспектах социальной организации.
Что же касается англоязычной историографии, решающим фактором, определившим научные приоритеты, является то обстоятельство, что в странах common law, и особенно в США, подготовка юристов не предусматривает знакомства с историей континентального права. Рикошетом это бьет и по тем историкам, которые занимаются историей права. Их интересы лежат в области истории законодательства, судопроизводства, институтов публичной власти, наконец — для данной темы это особенно важно — семейного права[223]. Другие аспекты частного права выпадают из поля зрения американских и английских медиевистов, обычно оперирующих понятиями вещного права (собственность, владение и т. д.), как
