Эмилио Сальгари - Гибель Карфагена

-- Не будь глупцом! -- нетерпеливо крикнул Хирам. -- Говорю тебе, спусти лестницу. Я один поднимусь на палубу судна. Или вы так храбры, что боитесь одного человека, хотя вас больше полутораста?

-- Дьявол! -- рассердился моряк. -- Но кто ты? Знаешь ли ты нашего господина?

-- Его зовут Гермоном, и мне нужно переговорить с ним по очень важному делу.

-- Я должен сказать ему твое имя! -- нерешительно отозвался командир триремы.

-- Хорошо. Скажи, что с благородным Гермоном хочет говорить Хирам, соратник Ганнибала. Ты знаешь мое имя? -- гордо промолвил Хирам.

Имя это было слишком хорошо известно экипажу боевого корабля: там поднялся настоящий крик. Десятки голосов твердили на разные лады имя Хирама, люди беспорядочно сбились у борта, чтобы лучше разглядеть знаменитого вождя, столько раз выручавшего Карфаген в моменты опасности своим доблестным мечом.

Трирема остановила свой стремительный бег, весла спустились, с бакборта свесилась в воду веревочная лестница, в экстренных случаях заменявшая на триремах трап.

Хирам наклонился к застывшей Офир, лицо которой было совершенно скрыто от посторонних взоров надвинутым на него капюшоном.

-- Жди здесь, дорогая, пока не выяснится дело. Я ставлю на карту все.

-- Я хотела бы помочь тебе! -- также шепотом ответила девушка.

-- Может быть, твоя помощь еще понадобится. Посмотрим, какой прием мне окажет Гермон. Ты услышишь все. Потом, обращаясь к своим людям, он сказал им:

-- Я иду, быть может, на гибель. Если так суждено мне -- что же делать! Но вас я ставлю при свободном выборе. Можете сдаться...

-- Никогда! Лучше умрем в бою от удара вражеского меча или стрелы, чем гореть в чреве Ваал-Молоха! -- угрюмо отозвался Сидон. -- Иди, наш господин и воин! Если тебе суждено погибнуть, то мы постараемся отомстить за тебя. Но живыми они нас не возьмут!

Тем временем барка подошла к борту триремы. Хирам схватился за веревочную лестницу и стал подниматься. Экипаж триремы следил за тем, чтобы за Хирамом не последовал никто из его спутников.

Без труда поднявшись по лестнице и перепрыгнув через борт триремы, Хирам оказался на палубе среди моряков и воинов, с жадным любопытством глядевших на него. Хирам, не выпуская из рук своего тяжелого меча, крикнул им звенящим голосом:

--Дорогу!

Они расступились, образуя проход, и Хирам пружинистой походкой прошел к корме, где его ждал высокий старик в темных одеждах. Это был Гермон.

По-видимому, патриция Карфагена поразило появление Хирама. Гермон словно не верил своим глазам.

-- Хирам? -- произнес он удивленно. -- В самом деле это ты? И ты осмелился ступить на борт моего судна? Идти среди повинующихся мне воинов?

-- При мне мой меч! -- гордо улыбнувшись, отозвался Хирам.

-- Но если я прикажу тебя обезоружить...

-- Не советую! Карфагену нужны люди, а ты знаешь, что в бою со мной лягут твои лучшие бойцы. Я умею владеть мечом, и я не трусливый шакал, который отдается безропотно в когти льва.

-- Боги! Но что же наконец тебе нужно?

-- Ты забыл, что я, как и ты, сын Карфагена и что нашей отчизне грозят римляне! Я пришел к тебе предложить свой меч Карфагену. Тот самый меч, который когда-то нанес гордому Риму не один тяжкий удар.

-- Ты осужден на вечное изгнание!

-- Да, но я вернулся.

-- Закон гласит: кто изгнан из Карфагена, не прощен и вернется -- тому смерть!

-- Безумный закон, который выдуман вами на погибель отчизне. Или у Карфагена так много людей, что мой меч не пригодится родному краю? Или римляне уже побеждены? Или ты заключил с ними почетный мир?

Слова Хирама падали на голову патриция, словно тяжкие удары молота, оглушая его. И Гермон видел, какое впечатление производит эта гордая речь свободного человека, великого воина на стоявших вокруг людей.

В самом деле, гибель грозит Карфагену. В самом деле, на счету каждый человек. А Хирам столько раз доказывал, что он великий вождь, один его меч стоил целой толпы наемников.

-- Кто судил меня? -- продолжал Хирам, все повышая голос, звеневший, как металл. -- Может быть, мой народ? Нет. Ты, старик, в своей безумной гордости возненавидел меня и осудил на изгнание.

Гермон, поникнув головой, молчал.

-- За что я изгнан? -- говорил с горьким упреком в голосе Хирам. -- Чем я провинился перед отчизной? Разве я продал свой меч врагам ее? Или я совершил какое-нибудь преступление?

-- Нет!

-- Я осужден и изгнан за то, что твердил об опасности, грозящей Карфагену. Я требовал продолжать борьбу с Римом, подсказывал, что Рим погубит нас, если мы не сотрем его с лица земли. Кто же прав? Вы стали рабами железного Рима, но Рим не щадит рабов. Он хочет уничтожить самое имя Карфагена, развенчанного владыки Средиземного моря. Какую еще вину ты знаешь за мной? Я был другом великого героя, непобедимого Ганнибала, погубленного вами, слепыми торгашами, продавшими честь Карфагена, и за это я должен прожить до могилы далеко от места, где я впервые увидел свет, где покоятся вечным сном мои родные? В чем еще я провинился перед тобой? Ах да, я полюбил твою приемную дочь, я, воин, всю жизнь отдавший борьбе с врагами родины, а не торговым делам. Вы ведь презираете тех, кто променял аршин на меч. И чего добились? Вот римляне у ворот Карфагена. Кого же вы позовете теперь защищать ваш очаг от пришлых? Или довольно будет ваших приказчиков с аршинами и гирями, чтобы прогнать врага?

-- Так ты предлагаешь мне свой меч? -- поднял голову Гермон, смущение которого возрастало с каждым мгновением.

-- Да! Но не тебе, а отчизне! -- ответил гордо Хирам.

-- На каких условиях? Сколько талантов возьмешь ты с Карфагена за свою помощь?

Хирам засмеялся горьким и полным гнева и презрения смехом жестоко оскорбленного человека.

-- Мне? Золото? За защиту родного края? На что мне это ваше золото? Я и так богат, и я не торгую своей кровью. Нет, золота мне не надо, но все же я хочу получить награду, и не от Карфагена, которому его золото понадобится на военные издержки, а именно от тебя, надменный старик!..

-- Знаю, ты хочешь получить руку моей приемной дочери, Офир. Но ты забываешь, что у нее уже есть жених, Тсоур.

-- Который уступит мне ее или добром, или неволею. Если он не сойдет с моей дороги, я уничтожу его.

-- Но он и сам умеет биться мечом не хуже тебя.

Тем лучше! Может быть, он находится тут, с тобой? Не спрятался ли он, услышав мое имя?

Гермон вспыхнул.

-- Тсоур! -- крикнул он. -- Этот человек оскорбляет тебя. Ты слышал?

Толпа воинов расступилась, и перед Хирамом предстал высокий, статный, красивый молодой человек в блестящих латах. Правой рукой он сжимал рукоять большого и тяжелого иберийского меча. Лицо его было бледно, но выражало отважную решимость, а глаза блистали гневом.

-- Я никогда и ни от кого не прятался! -- сказал он голосом, полным злобы. -- Я убью тебя, пират! -- добавил он.

-- Меня? -- засмеялся Хирам. -- Попробуй, мальчик! Они готовы были броситься друг на друга, но вмешался Гермон:

-- Итак, вы решили свести счеты в смертном бою? -- сказал он. -- Но разве вы не знаете, что гласит наш древний закон?

Соперники опустили мечи, но глядели друг на друга пылающими яростью глазами.

-- Люди! Расступитесь! Очистить место для поединка! -- крикнул Гермон.

Толпившиеся вокруг Хирама и Тсоура воины и моряки отступили. Образовался круг приблизительно в десять шагов. Вперед выступили воины с копьями, из которых они образовали своего рода барьер, чтобы никто не мешал участникам поединка.

-- Возьмите щиты! -- скомандовал затем Гермон. Кто-то из воинов, явно сочувствовавших Хираму, подал ему свой тяжелый щит. Гортатор триремы принес щит для Тсоура. Едва соперники надели щиты на левые руки, Гермон подал сигнал к началу боя, и пылающий яростью Тсоур кинулся на Хирама, нанося ему один за другим свирепые удары, свидетельствовавшие, что у этого юноши была и недюжинная сила, и отвага, и умение владеть мечом. Но Хирам, не отступая ни на шаг, принимал на свой крепкий щит эти удары и парировал их легким движением левой руки. И чем яростнее нападал Тсоур, тем уверенней отражал его удары Хирам.

Утомленный этим отпором Тсоур отпрянул назад, потом снова ринулся на Хирама, но опять его меч встречал или гладкий щит старого соратника Ганнибала, или клинок. И эта атака окончилась тем, что Тсоур попятился. В то же мгновение Хирам перешел в нападение. Его меч, свистя, тяжко рухнул на щит противника, потом грянул по латам еще и еще.

Пронзительный крик вырвался из уст Тсоура. Юноша выпустил из ослабевшей руки свой меч и рухнул всем телом на доски палубы, обагряя их алой кровью, лившейся из широкой раны в груди. Клинок непобедимого Хирама пронзил латы и тело молодого бойца.

Несколько мгновений все стояли словно ошеломленные таким ужасным концом поединка, не веря в гибель Тсоура. Но Гермон скоро оправился.

-- Ты убил его! -- сказал он глухим голосом Хираму, который стоял неподвижно, молча глядя на поверженного врага. -- Что же я скажу его отцу, моему другу?