Жан-Франсуа Бретон - Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII век до н.э. - I век н.э.

В IV и III веках до н. э. не только сухопутный маршрут соединял Аравию с побережьем Средиземного моря и Персии. Начиная с III тысячелетия египтяне прокладывают и морской путь, направляя экспедиции к Пунту (то есть, по всей видимости, к берегам Судана или Эритреи) в поисках ароматических растений. Около 1500 года до н. э. царица Хатшепсут пытается акклиматизировать вывезенные из Пунта деревца в садах Фив. Храм-погребальница царицы украшен орнаментом, на котором изображена процессия из тридцати человек: каждый из ее участников торжественно несет перед собой ладановое дерево.

Дарий Великий поручил греку Скилаку практически изучить возможности мореплавания в Индию и по Индийскому океану. Скилак через Персидский залив вышел в Индийский океан, достиг устья Инда, поднялся по реке вверх, вернулся к устью, пересек океан в обратном направлении, затем, взяв курс на запад, обогнул южное побережье Аравии, преодолел опасный пролив Баб аль-Мандаб, проник через него в Красное море и прошел до Камеренийских островов (ныне Камараны?){40}. Параллельно велось исследование Красного моря и со стороны Средиземного. Предполагалось вновь открыть канал между Нилом и Красным морем, проложенный еще при фараонах. Эта двойная, предпринятая с двух противоположных сторон и почти одновременная попытка невольно наталкивает на мысль о том, что флот Ахеменидов намеревался взять Красное море в клещи с севера и с юга. Если это не так, то как объяснить стремление Силака незаметно обойти в его повествовании молчанием все то, что относится к его плаванию между Маскатом и Аденом? Тексты не позволяют поверить в настоятельную необходимость установления прямых торговых связей между Персией и Эфиопией. А коли так, единственной стратегической целью всего проекта, как на него ни посмотреть, остается Аравия. От этого проекта вскоре, правда, пришлось отказаться, и никто из преемников Дария так и не попытался претворить в жизнь его идею о морском пути между Суэцем и Персией.

Сто семьдесят лет спустя Александр Великий отправил флот Неарха вдоль побережья Персидского залива к устью Инда с поручением разведать путь и составить его карту. Вернувшись из Индии, Александр приступил к подготовке похода на Аравию{41}. Рассказ Арриана, нашего единственного серьезного информатора, не оставляет сомнений относительно мотивов экспедиции. Ее общая и конечная цель — установление власти Александра над всем регионом. В частности же, план предусматривал установление контроля над областями, производящими ладан, и над их торговлей: «Некоторые историки утверждают даже, что Александр намеревался, опираясь на сопровождающий армию флот, пройти большую часть Аравии, Эфиопии и Ливии»{42}. Фактически Неарх не поплыл далее мыса, отделяющего Оманский залив от Аравийского моря: «…и этому отказу Неарха (так и не дерзнувшего пересечь невидимую границу залива) флот Александра обязан своим спасением, так как дальнейшее плавание вдоль аравийских пустынь неизбежно завершилось бы его гибелью (…)». В 324 году Неарх встретился с Александром в Сузах, где тогда находилась ставка царя. План был оставлен до лучших времен, которые так и не наступили, так как великий монарх умер в следующем году. Плиний ошибается, говоря о завоевании Александром Аравии как о свершившемся факте:

Однажды Александр, еще мальчиком, возжигал ладан на алтарях богов, переходя всякую меру. Леонид, его воспитатель, попросил своего питомца повременить с проявлениями царственной щедрости до той поры, пока страны, рождающие благовония, не будут им завоеваны. Александр, уже став господином Аравии, направил своему учителю целый корабль, груженный ладаном, дабы его ментор смог бы возблагодарить богов с такой же щедростью{43}.

Те торговцы, философы, ученые, ботаники в частности, что сопровождали Александра в его великом азиатском походе, принесли с собой в свое родное Средиземноморье семена множества видов растений, как «пищевых», так и «медицинских». Вместе с ними приходит и новая волна увлечений восточными благовониями, парфюмерией и косметикой. После похода Александра на Восток чувство обоняния у людей Запада становится куда более тонким и притязательным. В затронутых эллинизмом городах местная аристократия вводит в моду новые духи, новые ароматичные масла, новые благовонные мази. Царь Селевк отправляет в знаменитый храм Аполлона в Дидимейоне целую сокровищницу из золотых и серебряных изделий, сопровождая свой дар 360 килограммами ладана, 36 килограммами мирры, 1200 килограммами корицы. В монументальной надписи, восславившей щедрость царя (щедрость безусловно Царскую), говорится также и о киннамоме, и об особом, индийском ладане (костосе{44}), однако количественная характеристика этих двух видов дарений почему-то обходится молчанием.

Капитаны судов, посланных Александром как в Персидский залив (на востоке), так и в Красное море (на западе), так никогда и не встретились: между ними осталось непройденное пространство в 1000 километров, а большая часть их путешествий остается неизвестной. Однако в эпоху диадохов и эпигонов плавания греческих судов, по крайней мере по Красному морю, становятся не такой уж редкостью. В частности, об этом свидетельствуют тексты времен династии Лагидов (300–30 годы до н. э.). Так, географ (он же филолог, историк и философ) Агатархид, поднявшийся на борт греческого судна где-то в Суэцком заливе, упоминает прохождение через пролив Баб-аль-Мандаб и описывает один из сабейских портов на юго-восточном побережье Аравии.

Суда за море уходили в поисках благовоний и пряностей, драгоценных камней и черепашьих панцирей. Торговля, производимая капитанами на дальних берегах, остается тем не менее монополией государя. Государство у мореходов скупает все, что они успели добыть, по фиксированным ценам. Оно же иногда входит в пай с купцами. Те из них, кто принимал участие в финансировании экспедиции, получали, по ее счастливом возвращении, соответствующую их вкладу долю прибыли. Сохранился, кстати, один из подобного рода договоров, заключенный между царем Египта Птолемеем VII Эвергетом (II век до н. э.){45} и неким Эвдоксом. Повторявшиеся путешествия служили накоплению географических знаний, чем и подготавливали большие экспедиции — уже в Индийский океан.

А как раз по нему совершают свои опасные плавания торговцы киннамомом и киннамом, этими продуктами Индии и Цейлона.

Троглодиты, рассказывает Плиний, скупают его (киннамом) у своих соседей, а затем перевозят его через огромные морские пространства прямо на плотах — без кормил, без весел, без парусов и без каких бы то ни было средств спасения: человек и его дерзость заменяют все это. Путешествия они совершают, стоит это отметить особо, зимой, в пору солнцестояния, то есть тогда, когда Эвр (зимний муссон) дует особенно неистово. Ветер гонит плоты прямо из одного залива в другой, от одного берега к другому. Обогнув Аравийский мыс, плоты, здесь уже только слегка подталкиваемые дыханием южного ветра, входят в порт Оцелис (Оселис?), принадлежащий катабанитам. Ему они и отдают свое невольное предпочтение. Путешествие в одну сторону, распродажа своих товаров и закупка аравийских и, наконец, возвращение занимают в совокупности более пяти лет. Многие в пути гибнут. Зато уцелевшие привозят на родину мелкий стеклянный товар, бусы, бронзовые вазы, ткани, застежки, браслеты и ожерелья. Вся торговля, выходит, построена на стремлении добиться женской благосклонности и обеспечить супружескую верность жен мореплавателей{46}.

Города и деревни

По убеждению античных авторов, климат «Аравии Счастливой» для человеческого существования настолько благоприятен, а ее водные ресурсы настолько обильны, что она не только может, но прямо-таки должна быть заселена очень плотно. Ими приводится настолько внушительный список аравийских племен, что перед глазами читателя самопроизвольно возникает густая сеть городов и деревень, причем численное преобладание городского населения над сельским представляется истиной, не требующей доказательств.

Действительность же куда более сложна и куда более нюансирована. На Йеменском плоскогорье, на Высоких Землях, процветающее земледелие и в самом деле возможно. Однако его зоны совпадают с не очень-то обширными котловинами, очерченными горными гребнями. На краю пустыни Саб'атайн природные условия другие: земледелие здесь может быть лишь поливным, а в силу этого оно жестко ограничено в пространственном отношении только теми районами, на которые, время от времени, изливается поток паводка. И «наверху», и «внизу» годная к возделыванию территория очень мала, а ее заселенность сравнима с долиной Нила. Возделанные оазисы — всего лишь островки в море песчаной и каменистой пустыни, отделенные один от другого обширными пространствами. Пространства эти долгое время считались полностью безлюдными, ныне же признаются все же заселенными — правда, очень редко{1}. Даже на кромке пустыни, где достигается наивысшая плотность населения, города немногочисленны, причем располагаются они крайне неравномерно.