Отто Кифер - Сексуальная жизнь в Древнем Риме
3. Закон
В сущности, эти акты жестокости, обычные в отношении врагов, были лишь проявлениями сурового военного правосудия. Но и уголовные наказания в Древнем Риме были не менее жестоки. Моммзен в своей книге об уголовном законодательстве приходит к неизбежному, на его взгляд, выводу о том, что римское законодательство ограничивалось немногими традиционными формами наказания, не прибегая к утонченным пыткам. Но мы в ходе своего исследования покажем, что это мнение правомерно лишь при существенных оговорках. Опять же не станем приводить исчерпывающую историю римского уголовного правосудия, а ограничимся несколькими примерами, демонстрирующими его жестокость, часто принимавшую самые отталкивающие формы.
В самую древнюю эпоху – эпоху, которую мы лучше поймем при сопоставлении с более поздними временами, чем при знакомстве с достоверными источниками, – римскому законодательству был известен лишь один вид наказания: казнь. Посредством казни преступник искоренялся из сообщества, законы которого нарушал. Такова фундаментальная цель смертного приговора. Но казнь всегда имела некий священный аспект: ее могли понимать как приношение жертвы тому богу, против которого согрешил преступник. Моммзен полагает, что эта ритуальная сторона первобытных казней проявляется в том, что преступников убивали, как жертвенных животных. Он пишет: «При такой казни приговоренному связывали руки за спиной. Его приковывали к столбу, раздевали и пороли; затем клали на землю и обезглавливали топором. Эта процедура четко соответствует убийству жертвенного животного и обусловлена священным характером первобытных казней». Судя по таким древним казням, римляне, очевидно, полагали, что одна лишь смерть – наказание недостаточное. Ей должна предшествовать порка, чтобы преступник заранее прочувствовал смерть через мучения, так как смерть явно рассматривалась как своего рода освобождение. Она наступает мгновенно, а наказание должно заключаться в длительной боли, в пытке, на которую приглашена толпа зрителей (как мы уже обсуждали выше), пытке, которую всегда следует проводить публично, подобно театральному представлению. И как мы увидим, такая порка предписывалась как прелюдия к любой казни. Интересный отрывок из «Катилины» Саллюстия показывает, что порка рассматривалась как обязательный элемент, усиливающий всякое наказание. Вспомним суд над арестованными сторонниками Катилины и речь Цезаря, тщетно пытавшегося спасти их от смерти. Он заявил: «О наказании я, право, могу сказать то, что вытекает из сути дела: в горе и несчастиях смерть – отдохновение от бедствий, а не мука… Но почему не прибавил ты к своему предложению, чтобы их сперва наказали розгами?» Цезарь, следовательно, разделяет старое представление о том, что сама смерть – не наказание, и поэтому осужденного преступника нужно сперва высечь, чтобы он действительно был наказан. Светоний говорит про свирепого Калигулу (30): «Казнить человека он всегда требовал мелкими частыми ударами, повторяя свой знаменитый приказ: «Бей, чтобы он чувствовал, что умирает!» Не исключено, что мы ужасаемся знаменитому садизму Калигулы, не зная, что эта черта была присуща Древнему Риму вообще. Смерть сама по себе не являлась наказанием, и каждая казнь должна была обостряться предшествующей поркой. В этом проявлялась римская склонность к жестокости, с которой мы сталкиваемся постоянно.
Точнее говоря, уже в относительно раннюю эпоху считалось, что эта форма казни, применявшаяся и к свободным римским гражданам, и к побежденным врагам, недостойна свободного римлянина из правящего класса. Позже возникло представление, что только древние цари-деспоты могли подвергнуть такому наказанию свободного римлянина. Вот что Цицерон говорит в своей речи в защиту Рабирия (3, 10): «Эта заслуга… принадлежит прежде всего нашим предкам, которые, изгнав царей, не оставили в свободном народе и следа царской жестокости». И далее: «Во вкусе Тарквиния, надменнейшего и жесточайшего царя, эти твои слова, обрекающие на казнь, которые ты, мягкий и благожелательный к народу человек, повторяешь так охотно: «Закутай ему голову, повесь его на зловещем дереве». В нашем государстве, квириты, давно уже утратили силу эти слова, не только потерявшиеся во тьме веков, но и побежденные светом свободы»[41].
Так или иначе, несомненно, что примерно с момента возникновения республики каждый римский гражданин имел право апеллировать к народному собранию против смертного приговора, вынесенного магистратом (Цицерон. О государстве, ii, 31). Непреклонность, с которой исполнялись республиканские законы, видна из того, что Цицерона, нарушившего их, казнив сторонников Катилины, отправили в ссылку.
Конечно, критикуя римское республиканское законодательство, мы не должны забывать, что оно и не предполагало какого-либо гуманизма. Наоборот, оно было выработано правящим классом республики для узаконения своего единовластия и своей независимости от какого-либо отдельного правителя или должностного лица. Отсюда и следует, что народное собрание всегда могло вынести смертный приговор. Кроме того, только свободные граждане имели право апелляции. Опять же закон первоначально не запрещал военачальнику подвергать порке и казни любого своего подчиненного (в чине вплоть до центуриона) за трусость перед лицом врага (напр., Ливий, ii, 59). Лишь позднее военачальники были лишены этого права применительно к римским гражданам.
Другой вид смертной казни – вероятно, наиболее часто применявшийся римлянами – распятие. Это тоже очень старый обычай, и, хотя очень скоро он стал обычным способом казни рабов, первоначально предназначался не только для них. Ливий (i, 26) приводит весьма шокирующий рассказ о том, как победоносный Гораций убил свою сестру, которая оплакивала смерть своего жениха Куриация, убитого ее братом. Хотя, возможно, эта легенда была выдумана как объяснение старинного обычая; сам обычай, конечно, описывается Ливием так, как он должен был практиковаться в давние времена: «Свирепую душу юноши возмутили сестрины вопли, омрачавшие его победу и великую радость всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: «Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о братьях – о мертвых и о живом, – забыла об отечестве. Так да погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!»
Черным делом сочли это и отцы, и народ, но противостояла преступлению недавняя заслуга. Все же Гораций был схвачен и приведен в суд к царю. А тот, чтобы не брать на себя такой прискорбный и неугодный толпе приговор и последующую казнь, созвал народный сход и объявил: «В согласии с законом, назначаю дуумвиров, чтобы они вынесли Горацию приговор за тяжкое преступление». А закон звучал устрашающе: «Совершившего тяжкое преступление да судят дуумвиры; если он от дуумвиров обратится к народу, отстаивать ему свое дело перед народом; если дуумвиры выиграют дело, обмотать ему голову, подвесить веревкой к зловещему дереву, засечь его внутри городской черты или вне городской черты». Таков был закон, в согласии с которым были назначены дуумвиры. Дуумвиры считали, что закон не оставляет им возможности оправдать даже невиновного. Когда они вынесли приговор, то один из них объявил: «Публий Гораций, осуждаю тебя за тяжкое преступление. Ступай, ликтор, свяжи ему руки». Ликтор подошел и стал ладить петлю.
Тут Гораций по совету Тулла, снисходительного истолкователя закона, сказал: «Обращаюсь к народу». Этим обращением дело было передано на рассмотрение народа. На суде особенно сильно тронул собравшихся Публий Гораций-отец, объявивший, что дочь свою он считает убитой по праву: случись по-иному, он сам наказал бы сына отцовскою властью. Потом он просил всех, чтоб его, который так недавно был обилен потомством, не оставляли вовсе бездетным. Обняв юношу и указывая на доспехи Куриациев… старик говорил: «Неужели, квириты, того же, кого только что видели вступающим в город в почетном убранстве, торжествующим победу, вы сможете видеть с колодкой на шее, связанным, меж плетьми и распятием?.. Ступай, ликтор, свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу господство. Обмотай голову освободителю нашего города; подвесь его к зловещему дереву; секи его, хоть внутри городской черты – но непременно меж этими копьями и вражескими доспехами, хоть вне городской черты – но непременно меж могил Куриациев. Куда ни уведете вы этого юношу, повсюду почетные отличия будут защищать его от позора казни!»
Горация оправдали. «Совершив особые очистительные жертвоприношения, которые с той поры завещаны роду Горациев, отец перекинул через улицу брус и, прикрыв юноше голову, велел ему пройти словно бы под ярмом».
Эта история свидетельствует об эпохе, когда даже римских граждан за убийство наказывали позорной смертью на кресте. В данном случае речь идет о распятии, при котором преступника не прибивают к кресту, чтобы он умирал медленной смертью (как мы обычно представляем себе распятие); здесь мы встречаемся с едва ли не более жестоким методом, запрещенным при императоре Нероне, когда осужденного засекали до смерти. Преступника раздевали, покрывали ему голову, а на шею клали рогатку (furca). О том, как выглядела рогатка, мнения расходятся. Некоторые считают, что это была просто поперечина, к которой привязывали руки осужденного. Другие полагают, что это была деревянная рогатина, которую клали на плечи преступнику так, чтобы его голова попадала в развилку, а руки привязывали к концам рогатины, и таким образом он не мог избежать ударов бича.
