Виктор Петров - Колумбы российские
Нелегок был путь на утлых суденышках. Как только добрался Баранов со своими людьми до Ситки, одному Богу известно! Подошли к песчаному берегу, высадились. На берегу ни души…
Оглянулся Баранов.
— Что за чертовщина? Где же наша промысловая партия?
Зашагал тяжело по берегу на своих больных ревматизмом ногах, слегка прихрамывая.
— Что бы это могло быть, Трифон? — обратился он к старшому среди промышленных. — Уж не индейцы ли их порешили? Да не могло этого быть, никаких следов боя не видно.
Вдруг из леса невдалеке показалась одинокая фигура. Баранов с людьми насторожился. Ружья под рукой в случае необходимости. Места дикие и никогда не знаешь, когда свирепые индейцы-колоши вдруг набросятся на них.
Пригляделся еще Баранов. Зрение у него орлиное, под стать молодым глазам…
— Да это никак Наквасин наш, тот, что с промысловой партией ходил! — с изумлением вскричал он.
Быстро приближающийся человек замахал руками.
— Да и впрямь Наквасин, — поразился Трифон.
Баранов подошел к подбежавшему Наквасину и не
успел ни о чем спросить, как тот быстро заговорил:
— Беда, Александр Андреич!
— Какая беда, что случилось? Где вся промысловая партия? Почему ты один здесь?
— Беда случилась… Набросились люди на ракушки на берегу, обрадовались, что нашли обильную пищу… Это после голодухи-то, а потом и началось…
— Что началось-то? — нахмурился Баранов. — Говори, не томи.
— Богу душу отдали… Сто пятнадцать человек померло в несколько часов. Остальные перепугались, вскочили в байдарки да пошли обратно на Кадьяк, ни одного дня не хотели оставаться здесь. Я вот один и остался встретить вас, Александр Андреич!
Баранов снял шапку, перекрестился истово, благоговейно, по-купечески.
— Вечная память погибшим, вечный покой, — сказал он с чувством. — Многих хороших охотников лишились, да еще в такое горячее время… а все по дурости их, — повысил он вдруг голос, — дикость все здешняя. Не слушают, что им говорят. А ты, что же, старый хрыч, смотрел, — вскипел вдруг Баранов, — Не в первый ведь раз со мной ходил в походы, как же ты не досмотрел!
— Виноват, Александр Андреич… Сам вижу — не досмотрел. Нечистый попутал.
— Вот то-то же, нечистый. Все на него сваливаете. Вот вернемся на Кадьяк, я им, беглецам, покажу. Выпорю всех, а их начальствующего за бороду оттаскаю, а потом полбороды сбрею, пусть поганец походит так.
Однако ничего не поделаешь. Рабочих рук не было, кроме той небольшой группы, что пришла с Барановым. Возвращаться он не хотел на Кадьяк и откладывать постройку форта. Решил обосноваться на Ситке с теми людьми, кто есть. Надо место хорошее выбирать да строиться.
Застучали топоры, зазвенели пилы — благо хороший лес стоял недалеко. Строить было нелегко. Инструментов не хватало, а, главное, лес поваленный нужно было тащить к берегу, где строился новый форт Михайловский. Бревна тащили на руках или волоком. Все это страшно затягивало работу. Подошла осень, сырая, мокрая, холодная, но Баранов со своими людьми все еще жил в дырявых палатках. Мерзли люди от холода, никогда не просыхали, а согревались только на работе. Работали так, что пар шел от вспотевших рубах.
Закончился этот и настал 1800 год, а работе и конца не было. Торопился Баранов, в первую очередь закончил хороший, прочный тын для защиты от индейцев и только после этого приступил к постройкам. Нужно было и жилища построить, и склады, да и башни караульные. Так и жил Баранов в самую холодную зимнюю пору в своей палатке, потрепанной зимними ветрами и продырявившейся от ветхости. Мучила его сырость, страдал он сильно от ревматизма, с которым боролся неимоверной силой воли и упорством. Только в феврале 1800 года перебрался он в избу, да и та была не намного лучше палатки — теплее, правда, да и защита от непогоды лучше, но все равно — изба жалкая, с печью, которая никогда не переставала дымить. Если раньше страдал в палатке от непогоды, то теперь едкий дым буквально выедал глаза.
Только к весне наметился прогресс в новом русском селении Михайловском. Страшно гордился Баранов, что вырвался наконец из морского окружения на Кадьяке и построил крепость гораздо южнее, а главное — в непосредственной близости к материку. Остров Ситка, в сущности, был уже частью Американского материка. Несколько островов архипелага с островом Ситка разделялись небольшими узкими проливами и отсюда нетрудно было добраться на байдарках и до самого материка.
Еще весной заметил Баранов, что подходили к острову английские и американские корабли. Люди поражались, видя на берегу русских и построенную ими крепость. Поспешно ретировались, когда Баранов грозил им применить силу. Знал он, что неспроста приходили корабли. Выменивать меха пришли они у туземцев, на землях владений компании, управлял которой Баранов. Слышал Баранов от случайных индейцев, что корабли давали в обмен за меха ружья, порох и другие огнестрельные принадлежности, то есть то, что Барановым было строго настрого запрещено. Слишком много было там индейцев, слишком опасны были они со своими стрелами и луками, чтобы еще и огнестрельное оружие давать им в руки. Грозил Баранов капитанам кораблей, что будет ловить чинов их команды и в цепях отправлять в Сибирь для суда, если застанет их, выменивающих оружие на меха.
К маю большинство построек, хотя и временного типа, были закончены. Вдоль высокой ограды форта располагалось двухэтажное здание, из окон второго этажа которого были хорошо видны подходы к форту. В случае необходимости можно было отстреливаться от нападавших из этих окон. По концам здания высились две защитные башни. Внутри форта построены добротная баня, да казарма для алеутов-партовщиков, — Баранов называл ее балаганом.
В мае, когда форт прочно встал на ноги, Баранов решил отправиться обратно на Кадьяк. Оставил в Михайловском гарнизон в 25 русских и 55 алеутов-партовщиков. Начальником назначил смышленого Медведникова, а старостой, в помощники ему, поставил Наквасина. Оба, и Медведников и Наквасин, были старыми, опытными промышленными, и на них Баранов мог смело положиться.
Болит сердце у Баранова: как-то там на Кадьяке справляется молодой его помощник Кусков. Сам знает, что ему нелегко, — нет управы на мореходов благородных, да и монахи злобствуют. Нет, скорей надо возвращаться. Собрался быстро. Дал несколько отеческих советов остающимся:
— Не мне говорить вам, — обратился он к Медведникову и Наквасину, — что делать и как себя вести. Хорошие дни настали. Трудное позади. Обстраивайтесь. Стройте постоянные помещения на место временных. Вернусь через год, переведу сюда главную контору, хочу, чтоб помещений хватало на всех.
8
Вернулся Баранов на Кадьяк и сразу же попал в осиное гнездо. Он увидел, что недаром, находясь на Ситке, болел сердцем за свою колонию на Кадьяке. Кускова он нашел в состоянии полного отчаяния. Хотя тот и заменял Баранова, но, как Баранов и предполагал, ни мореходы, ни монахи с ним не считались. Только промышленных и алеутов он еще мог держать в подчинении, да и это становилось делать все труднее.
Как ни устал Баранов от своего тяжелого похода с Ситки, он долго держал Кускова в своей конторе, если так можно было назвать его хибарку. Далеко за полночь засиделись два пионера русского дела. Кусков подробно доложил своему шефу о положении дел.
— Прямо скажу, Александр Андреевич, не гневайся, но большая часть служащих здесь совершенно меня не признавали и действовали самовластно.
— Кто, мореходы, что ль?
— Да не только они, но и монахи.
У Баранова заходили желваки. Опять, как и всегда, как только он слышал что-нибудь неприятное, узнавал о новом несчастье, постигшем колонию, только сильнее стискивал зубы. Казалось, сожми он свои челюсти сильнее, и рассыпятся его зубы в порошок.
Лицо принимало выражение свирепого бульдога, готового схватить противника мертвой хваткой.
Отлила кровь от головы, отошел немного Баранов и только спросил:
— Еще что-либо случилось?
— Да вот, как вернулась из похода на Ситку промысловая партия, так сладу с ними нет. Слышали небось, — потеряли они более сотни людей, отравленных ракушками. Так их теперь никак на промысел не погонишь.
— Ну… мы это еще посмотрим. Сочувствую им, сожалею, что потеряли столько людей, да на то и Божья воля, а выходить из-под моей воли не позволю! На то я и доверенное лицо нашей компании… Не дозволю…
И Баранов крепко стукнул кулаком по столу.
С приездом Баранова положение дел на Кадьяке немного поправилось. Его побаивались. Слишком уж крут был он с непокорными. Навел порядки Александр Андреевич, опять беспрекословно слушаются его промышленные и алеуты, и по-прежнему воюет он с мореходами и монахами.
Прошел еще год. Изредка получал Баранов сообщения из Михайловского о положении на Ситке. Видно, Медведников и Наквасин хорошо управляют там. Посылают людей в море ловить рыбу да зверя морского бьют, а кроме того, и форт застраивают, новые дома пристроили, частокол укрепили — все время нужно следить за индейцами, не дай Бог нападут дикари.
