Касильда Жета - Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

Такой разрыв между интересами индивида и группы помогает объяснить, почему переход к сельскому хозяйству обычно представляется как огромный скачок вперёд, несмотря на то, что это было фактически катастрофой для большинства индивидов, переживших его. Останки скелетов в различных регионах мира, датированные временем перехода от собирательства к земледелию, говорят об одном и том же: вспышки голода, витаминная недостаточность, замедление роста, радикальное снижение продолжительности жизни, насилие. Мало поводов для ликования. Для большинства людей, как мы увидим, переход от собирательства к земледелию был, скорее, не громадным скачком вперёд, а головокружительным падением с благодатных вершин.

О превращении в похотливых фанков, отплясывающих нон-стоп сексуальный рок-н – ролл

Если вы когда-нибудь сомневались, что человеческие создания, кроме всего, ещё и социальные животные, вспомните, что самым жестоким наказанием в арсенале любого общества, после казни и физических пыток, было изгнание. Сегодня, когда пустых мест для изгнания преступников больше не осталось, мы применяем изгнание прямо на месте – одиночное заключение. Сартр что-то упустил, когда писал: «L’enfer, c’est les autres’» («Ад – это другие люди»). Когда нет других людей – вот настоящий ад для нашего вида. Человеческие существа так жаждут социальных контактов, что заключённые практически всегда и везде скорее выберут компанию психов-убийц, нежели полную изоляцию. «Лучше хоть какая компания, чем никакой», сказал журналист Терри Андерсон, вспоминая свои семилетние испытания в плену в Ливане91.

Эволюционные теоретики любят искать объяснения для выдающихся черт у разных животных: откуда у лося ветвистые рога, у жирафа длинная шея, а у гепарда его скорость. Эти свойства отражают среду обитания, в которой эволюционировали те или иные виды в своей экологической нише.

А что особенного есть в нашем виде? Кроме запредельно большого размера мужских гениталий (см. часть IV), с физической точки зрения мы не сильно примечательны. Средний шимпанзе весом в полчеловека по силе даст фору четырём-пяти усатым пожарникам. Несчётное количество животных бегают быстрее, ныряют глубже, дерутся лучше, видят дальше, различают малейшие полутона там, где мы слышим лишь тишину. Так с чем же мы пришли на вечеринку? Что особенного в представителях рода человеческого?

Наши бесконечно сложные и многогранные взаимоотношения друг с другом.

Мы знаем, о чём вы подумали: большой мозг. Верно, но наш уникальный мозг – это результат нашей вербальной социализации. Хотя всё ещё ведутся споры, почему у людей так быстро и до таких размеров развился мозг, многие согласны с Терренсом В. Диконом, который пишет: «Человеческий мозг сформирован в процессе эволюции для возможности развития речи, а не просто для интеллекта в целом»92.

Как в классическом примере обратной связи, наш большой мозг и служит нашим потребностям в сложной, утончённой коммуникации, и является её результатом. Язык, в свою очередь, помогает нашей самой глубокой, самой человеческой черте: способности формировать и поддерживать гибкую, многомерную, саморегулируе-мую социальную сеть. Прежде и кроме всего прочего, человек – самое общественное из всех созданий.

Есть ещё одна исключительно человеческая, отличительная особенность в дополнение к непропорционально крупному мозгу и связанной с ней способности к языку. Неудивительно, что это качество интегрально вплетено в крайне важную ткань нашей общественной жизни: это наша выходящая за всякие рамки сексуальность.

Ни одно животное на Земле не озабочено сексом столько времени в своей жизни, как Homo sapiens, даже известные своей любвеобильностью бонобо. Хотя у нас с бонобо примерно одинаковое количество половых актов на одно рождение – сотни, если не тысячи; гораздо больше, чем у других приматов, – их акты гораздо скоротечнее наших. «Моногамные» животные, образующие парные семьи, почти всегда слабосексуальны. Они занимаются этим лишь так, как рекомендует Ватикан: редко, быстро и сугубо для продолжения рода. Человек же, независимо от религии, находится на другом конце сексуального спектра; он – воплощение гиперсексуальности.

Люди и бонобо используют эротизм для получения удовольствия, для упрочения дружбы и для закрепления сделок (вспомните, исторически брак – это не что иное, как декларация вечной любви, это, скорее, корпоративное слияние). Для этих двух видов (и только для двух) секс, не направленный на размножение, – «природная», определяющая характеристика93.

Делает ли нас этот фривольный секс «животными»? Ничуть. Мир животных полон видов, у которых секс имеет место лишь в редкие периоды овуляции у самок. Только два вида могут заниматься им круглый год и не ради размножения: один вид – человек, другой – близкий ему человекообразный. Таким образом, секс для удовольствия с множественными партнёрами – это скорее «человечность», чем «скотство». «Животный» секс как раз строго направлен на размножение и происходит «раз в год по обещанию». То есть возбуждённая обезьяна действует «по-человечески», а люди, занимающиеся сексом раз-два в год, скорее, «ведут себя, как животные».

Хотя многие стараются изо всех сил, чтобы скрыть человеческую сексуальность и от самих себя, и от других, она, будучи мощной природной силой, всё равно прорывается наружу. Огромное число честных, добропорядочных, настоящих стопроцентных американцев были шокированы, когда Элвис начал откровенно двигать бедрами при исполнении рок-н-ролла. Но многие ли понимали, что означает сама фраза «rock and roll»? Историк культуры Майкл Вентура, исследуя корни афро-американской музыки, нашёл, что фраза пришла из южных штатов, из музыкальных трактиров самого низкого пошиба. К тому времени как появился Элвис, термин уже давно был в употреблении и, как объяснил Вентура, «не имел никакого отношения к названию музыкального стиля, а попросту означал „потрахаться“. В жаргоне тех кругов глагол to rock значил именно это как минимум с 20-х годов». К середине 50-х, когда фраза получила широкое распространение в повседневной культуре, диск-жокеи «либо не знали, что именно они говорят, либо им было слишком стыдно признаться, что знают».

Так что старый ворчливый Эд Салливан впал бы в ужас, если бы осознал, что именно он сказал, провозгласив: «Рок-н-ролл – вот от чего сходят с ума детки». Таких примеров почти неприкрытого сексуального подтекста можно найти множество, если вскрыть самый верхний пласт английского языка. Роберт Фаррис Томпсон, самый выдающийся историк афро-американского искусства, утверждает, что слово funky (фанк – род блюза; фанки – те, кто имеет отношение к фанку. – Прим. пер.) есть искажённое lu-fuki из киконго (язык группы банту, распространённый в Конго), что означает «хороший пот» – то есть тот, который выступает от танцев или секса, а не от работы. Ваше mojo (моджо – сексуальная привлекательность, харизма (сленг). – Прим. пер.) на киконго значит «душа». Boogie (буги – элемент повторяющегося ритма в блюзе. – Прим. пер) – от mbugi, что значит «чертовски хороший». Слова jazz (джаз) и jism (сленг: сперма. – Прим. пер) – вероятно, производные от dinza, что на киконго значит «эякулировать»94.

Забудем о миллиардах доходов порноиндустрии. Забудем шоу T&A (Tits and Asses – «сиськи и попки», собирательное название для эротических передач. – Прим. пер) на телевидении, в рекламе, кино. Забудем о любовных песнях, которые мы поём при знакомствах, и о блюзах – при расставаниях. Даже без всего этого та часть нашей жизни, которая посвящена нами, людьми, сексу, – мысли, планы, действия, воспоминания, – несравненно больше, чем у любого другого существа на планете. Хотя наш репродуктивный потенциал весьма низок (очень мало женщин имеют более десятка детей), наш вид буквально отплясывает нон-стоп круглосуточный сексуальный рок-н-ролл.

ЕСЛИ БЫ ПРИШЛОСЬ ВЫБИРАТЬ, ГДЕ РОДИТЬСЯ, Я БЫ ВЫБРАЛ СТРАНУ, ГДЕ ВСЕ ЗНАЮТ ДРУГ ДРУГА, ЧТОБЫ НИ ТАЙНЫЕ ПОРОКИ, НИ СКРОМНОСТЬ И ДОБРОДЕТЕЛЬ НЕ УСКОЛЬЗНУЛИ БЫ ОТ ОБЩЕСТВЕННОГО ВЗГЛЯДА И СУЖДЕНИЯ.

Руссо суждено было родиться в неподходящем месте и в неподходящее время. Родись он за двадцать тысяч лет до этого в том же месте, среди художников, изображавших быков в полный рост на стенах европейских пещер, он был бы знаком с каждым членом своего социального окружения. Или если бы он жил в своё время, но в одном из многочисленных племён, которые ещё не знали сельского хозяйства, то нашёл бы в своём мире такую желанную тесно сотканную сеть социальных отношений. Чувство одиночества – даже в переполненном людьми мегаполисе – это несуразность человеческой жизни, являющаяся, как и многое другое, довеском к победившему земледелию.