Ирина Павлова - Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941
Вот эта «партийная гвардия», или ставленники партийного аппарата, и определяли на всех последующих съездах и конференциях судьбу страны, т. е. фактически поддерживали ту политическую линию и те решения, которые задавались сверху. Сохранились на этот счет любопытные документы. «Сталин нередко писал секретарям губкомов записки примерно такого содержания: "Кабаков, очень прошу, поддержи на съезде. Сталин тебя не забудет". Не забывал – расстреливал»[201]30. Мало того, что делегаты партийных съездов, начиная с 1923 г., являлись ставленниками аппарата. Для них еще и предусматривались подарки во время съезда за «правильное» поведение. В последующие годы такая практика получила широкое распространение. Сохранилось любопытное свидетельство о подарках участникам XVI съезда партии. Это была разовая квитанция, дававшая право в особом отделении магазина ГПУ приобрести по сходным ценам следующие товары: отрез на костюм хороший бостон, 3 м по 18 руб. – 54 руб., 10 м бумажной материи, резиновое пальто, 2 пары нижнего белья, 1 верхняя сорочка, 2 катушки ниток, 2 куска мыла простого, 1 кусок туалетного, 1 жакет шерстяного трикотажа, 1 пара обуви. Кроме того, на съезде выдавалось: 800 г масла, 800 г сыру, 1 кг копченой колбасы, 10 коробок консервов, 80 г сахара, 100 г чаю, 125 папирос. И.И. Шитц, умный, наблюдательный и очень проницательный человек, одновременно с описанием этой квитанции сделал в своем дневнике совершенно правильный вывод, который тоже стоит процитировать: «Это, конечно, явный подкуп. И в то же время, какое убожество! Казалось бы, за свои деньги каждый приезжий, не только депутат, мог бы свободно купить не только вещи, если бы они были в обороте, но в том-то и беда, что мы кричим о "бурном росте производства", а между тем две катушки и кусок мыла это привилегия!!!»[202]31.
Левая оппозиция в партии первой забила тревогу по вопросу о партийном аппарате и «в корне неправильном и нездоровом внутрипартийном режиме». 8 октября 1923 г. с письмом в адрес членов ЦК и ЦКК выступил Троцкий, а 15 октября с «Заявлением 46-и» - группа видных деятелей партии. В ходе внутрипартийной дискуссии осенью 1923 г., санкционированной сверху, много говорилось и писалось об угасании партийной жизни, о том, что все вопросы идут сверху вниз предрешенными, что аппарат подавляет всякую мысль под видом фракционности, о том, что следствием такого курса является, как писал Евг. Преображенский (его подпись первой стоит под «Заявлением 46-и»), «рост карьеризма и прислужничества в партии, казенного отношения к делу, рост безответственности аппаратов по отношению к партийной периферии, рост не оправдываемых делом самоуверенности и самодовольства лиц, назначаемых на партийные должности, которые раньше были выборными и т. д.»[203]32.
Для отвода недовольства партийных масс и во многом в целях посрамления оппозиции Политбюро ЦК и Президиум ЦКК 5 декабря 1923 г. на совместном заседании выработали и единогласно приняли резолюцию о партстроительстве[204]33. Эта резолюция имела чисто декларативный характер, хотя в ней и говорилось о необходимости «серьезного изменения партийного курса в смысле действительного и систематического проведения принципов рабочей демократии». Суть ее заключалась не столько в незначительных уступках, сколько в сохранении основных принципов прежней внутрипартийной политики. Это видно из следующего отрывка: «Партия ни в коем случае не может рассматриваться как учреждение или ведомство, но она также не может быть рассматриваема как дискуссионный клуб для всех и всяческих направлений. Х съезд установил принципы рабочей демократии, но тот же Х съезд, а затем XI и XII съезды утвердили ряд ограничений в деле применения начал рабочей демократии: запрещение фракций (см. резолюцию Х съезда "О единстве партии" и соответствующую резолюцию XI съезда), чистка партии, ограничение приема в члены партии для непролетарских элементов, установление партстажа для известных категорий должностных лиц партии, утверждение секретарей вышестоящей партинстанцией (см. устав партии). Считая неизбежным в условиях НЭПа сохранение и впредь известных ограничений, вместе с тем необходимо на основании уже имеющегося опыта, особенно низовых организаций, проверить целесообразность некоторых из этих ограничений, например, права утверждения секретарей вышестоящими инстанциями. Во всяком случае, нельзя допускать превращения права утверждения секретарей в фактическое их назначение». Но даже эти незначительные уступки сразу же были дезавуированы реальной политикой высшего партийного руководства.
В связи с этим, выступая на XI Московской губернской партийной конференции, Евг. Преображенский предложил записать в ее постановлении, что после резолюции 5 декабря «вместо самого энергичного проведения в жизнь принятого с большим запозданием нового курса сейчас же вслед за его объявлением последовал ряд нарушений принципов внутрипартийной демократии: недопустимо пристрастная и искажающая действительность информация в центральном органе партии "Правде" о ходе дискуссии, недопущение к опубликованию ряда статей товарищей, выступавших с критикой большинства Политбюро, выборы на конференцию с огульным отводом товарищей из оппозиции и, наконец, демагогическое обвинение так называемой оппозиции во фракционности». Резолюция Преображенского на этой конференции получила только 61 голос против 325, поданных за резолюцию Каменева[205]34.
Нагляднее всего политические устремления высшего руководства партии – «тройки» продемонстрировала XIII партийная конференция (16 18 января 1924 г.), на которой не было ни одного представителя оппозиции в качестве делегата с правом решающего голоса. Е.А. Преображенский, Г.Л. Пятаков и другие сторонники оппозиции смогли присутствовать только как члены ЦК. В результате номенклатурные делегаты конференции отвергли предложенную Преображенским резолюцию о внутрипартийной демократии (за нее проголосовало лишь три человека) и приняли резолюцию ЦК, осудившую оппозицию как мелкобуржуазный уклон. Преображенский правильно понял, что решение конференции опубликовать пункт седьмой резолюции «О единстве партии», объявлявший о запрете всех фракций и группировок, направлено «не только против оппозиции, а по существу против резолюции 5 декабря, против всех действительных усилий сделать поворот к новому курсу и к внутрипартийной демократии… Мы снова загоняем партию в обстановку молчания. Потому что тогда каждый выступающий может быть расценен как оппозиционер»[206]35.
Однако, подобно тому, как в 1921 г. те коммунисты, которые чувствовали далеко идущие последствия резолюции «О единстве партии» и противоречие ее с объявленной политикой нэпа, голосовали, тем не менее, за эту резолюцию, так и в 1923 г., выступая против курса «тройки», они не допускали мысли о ее замене. Тот же Преображенский, отвечая Каменеву, сказал буквально следующее: «Каменев, очевидно, не понимает, как можно так критиковать ЦК, не ставя вопрос о его составе. Извините, есть коренное различие между нашей партией, которая выбирает ЦК, контролирует его, когда нужно сменяет и обновляет, и между парламентом, который сбрасывает правительство, не получившее большинства. Эти буржуазные нормы в нашей партии совершенно недопустимы, потому что мы имеем руководителей нашей партии, сложившихся на протяжении 20 лет, и мы не должны их смещать, а если есть ошибки, мы должны критиковать и исправлять линию»[207]36 (выделено мною И. П.).
Поразительная политическая недальновидность и фетишизация своей партии привели к тому, что члены оппозиции осенью 1923 г. упустили последний шанс предотвратить процесс обособления партийных аппаратов и окончательного перерождения всей партии.
Партия аппарата явилась основной опорой сталинской клики в проведении всех так называемых социалистических преобразований, в первую очередь насильственной коллективизации и форсированной индустриализации. Выступая на пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 г., Сталин с удовлетворением констатировал: «В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около 3 – 4 тыс. высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут 30 – 40 тыс. средних руководителей. Это наше партийное офицерство. Дальше идут около 100 – 150 тыс. низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство»[208]37.
Создание партии аппарата явилось лишь первым направлением политики «диктатуры партии», той партийно-государственной реформы, которая проводилась в стране с середины 1922 г. Вторым был курс на срастание функций партийных и государственных органов: исполкомы всех местных Советов попадали под непосредственное руководство соответствующих партийных комитетов, а вернее их секретарей и руководимых ими аппаратов.
