Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
Во время визита в Найроби в 1950 г. Феннер Брокви вызвал негодование поселенцев, разместившись у африканцев. Он сообщил министру по делам колоний о четком разделении участков между тремя расами. «Меня везли по жилому району Мутайга — долине, по обеим сторонам которой растут деревья. Среди них можно увидеть вызывающие очарование глубокие спуски к петляющей реке. Там стоят красивые дома, в окружении больших садов, где ярко цветут цветы… Ни одному африканцу не позволено иметь дом среди красот Мутайги. На следующий день я отправился в жилые кварталы Найроби, которые отданы африканцам… Деревьев там нет, земля голая и плоская, покрыта грубой коричневой травой. Посещая эту унылую местность, я смог понять горечь африканцев, которые сопровождали меня. И, показывая на покрытые лесом возвышенности, где живут европейцы, они спрашивали, почему их обрекли на жизнь среди этой пустоши…»[3088]
Брокви стал предшественником Франца Фанона, который отмечал в своем классическом обвинении колониализма, «Несчастные на этой Земле» (1961): «Взгляд, который местный житель обращает на город поселенцев, полон вожделения и зависти. Он выражает мечту о владении всем этим»[3089].
Такие мечты отражали кошмар африканских поселков из бараков и лачуг.
В темных городских массивах Найроби из камня, бамбука, дерева, олова, картона, пропитанной смолой мешковины и рифленого железа, люди могли спать по четырнадцать человек в комнате. Веранды, ящики и прочие пустые упаковки, брошенные, сломанные автобусы тоже использовались для сна. Они были переполнены. Вода поставлялась в недостаточных количествах, длинные очереди выстраивались перед закатом у водонапорных труб. Санитарное состояние оказалось ужасающим, на тысячу человек имелся, возможно, один общественный туалет. Процветали болезни.
Лишь немногим удавалось вырваться из нищеты, хотя большинство горожан были кикуйю — трудолюбивыми и предприимчивыми людьми, которых белые называли «кенийскими евреями». (Такое описание не считалось лестью этой национальности). Безработица была очень сильной, заработная плата — самой низкой в империи. Африканцы за равную работу с европейцами получали лишь одну пятую часть европейского заработка. Детский труд был распространен повсеместно, поскольку ходить в школу для африканцев считалось необязательным, а детям требовалась еда.
Стоимость жизни все время увеличивалась. Между 1939 и 1953 гг. цена на маисовую муку поднялась на 700 процентов, а к 1948 г. лишь немногие африканцы в Найроби ели больше одного раза в день[3090]. Только меньшинство могло себе позволить приличную одежду, большинство оборачивалось одеялами или носило рваную и ношеную одежду европейцев.
Африканцев часто терроризировали преступники, которые орудовали на улицах вооруженными бандами. Им не давали покоя и силы охраны закона. Полицейские проверяли пропуска, квитанции об уплате налогов, осуществляли выселение, обеспечивали соблюдение различных указов — например, по продаже спиртного, которое было запрещено для африканцев. Часто вымогались взятки, которые заменяли штраф или порку. К женщинам относились как к проституткам, а к мужчинам — как к бродягам. Тех, кого подозревали в наличии венерических болезней, публично осматривали на Бахати-роуд. Белые редко заходили в «черный зоопарк»[3091], что они иногда объясняли, замечая: «Рим строился не один день»[3092].
На самом деле африканцы оставались в целом невидимыми для европейцев. На них обращали внимание, чтобы унизить, чтобы заставить прекратить смеяться, сбить с головы головные уборы и заставить склонить головы. Иногда, как писал глава профсоюза луо Том Мбойя, белые миссионеры даже настаивали, чтобы чернокожие, отправляющиеся в церковь, ерошили волосы и приходили босыми. Африканцы отвечали на расовую дискриминацию в таких масштабах, повторяя одно слово: «ухуру» — «свобода»[3093].
Вскоре стало очевидно, что Национальный союз африканцев Кении, основанный в качестве партии умеренных националистов в 1944 г., чтобы занять место запрещенной Центральной ассоциации кикуйю Гарри Тхуку, не может завоевать «ухуру». Этой цели противились сверху.
Сэр Филипп Митчелл, губернатор с 1944 по 1952 гг., верил: Британии не следует давать незрелому африканцу «излишнюю степень свободы от контроля, пока он не будет готов к этой свободе»[3094]. Митчелл был консерватором с репутацией либерала, приобретенной, когда он выступал за создание многорасового общества в Восточной Африке. Но даже это было реакционной концепцией в том виде, в котором он его представлял. Ведь губернатор считал, что у различных этнических групп должна быть «доля и жизненно важный интерес в соответствии с их нуждами и способностями»[3095]. Поэтому только европейские поселенцы могли улучшить землю и направлять местное население Кении на путь истинный «из состояния первобытной необразованности и дерзости»[3096]. Митчелл считал, что в этой задаче им должны помогать назначенные британцами вожди в резервациях, а не городские политики, которых он считал агитаторами, создающими различные проблемы.
Губернатор был умен, ясно и четко формулировал свои мысли, был резким человеком и обладал яростным боевым духом соперничества. Он хотел закончил свою карьеру пэром, женившись на той, которая стала первой женщиной, победившей его в игре в гольф. Митчелл утверждал, что прогресс идет благодаря сельскохозяйственным мерам и другим мерам, улучшающим быт. Поэтому он часто применял в Кении старомодную колониальную политику.
Губернатор наложил ограничения на собрания Национального союза африканцев Кении. Он препятствовал сбору партийных фондов. Митчелл ограничил свободу прессы и деятельность профсоюзов, подавлял спорадические беспорядки, отвечал на протесты, забастовки, бунты, порчу скота и поджоги более сильными репрессиями, которые проводили белые.
Но он не увеличивал представительство чернокожих. Губернатор исключил африканцев из своего Исполнительного Совета (до 1952 г.) и отказывался назначать нового лидера Национального союза в свой Законодательный совет. Лидером был Джомо Кениата, которого Митчелл считал опасным подстрекателем.
На самом деле Кениата был сторонником умеренности. Это понял и сам Митчелл, когда они впервые встретились в 1931 г. К тому времени Кениата, который родился в крестьянской семье и получил образование у шотландских миссионеров, стал секретарем Центральной ассоциации кикуйю и издателем ее журнала «Муигвитания», что означает «примиренец». Его вклад был по большей части смягчающим: он хвалил Британскую империю за сохранение свободы и справедливости. Кениата был в меньшей мере радикалом, чем повесой и распутником. Он любил носить брюки гольф, пил крепкий нубийский джин и так активно удовлетворял свой сексуальный аппетит, что его исключили из состава прихожан. Он столь же богемно жил в Англии, которая стала его базой после 1931 г. Этот человек находился там якобы для представления дел африканцев при британском правительстве. Но его миссия стала более туманной на протяжении лет, хотя отсутствие помогло репутации на родине, раздувая популярность. Кениата много путешествовал, вел переговоры и предпринимал различные меры, чтобы выжить. Он искал сочувствующих и выжимал их, словно губку, обманывал хозяйку дома, уклоняясь от уплаты, брал деньги у Москвы во время заигрывания с коммунизмом. Национальный лидер время от времени брался за разные работы, даже сыграл в массовке в фильме Александра Корды (с Полом Робинсоном в главной роли) на основе романа Эдгара Уоллеса «Сандерс с реки», прославляющем строительство империи. (В дальнейшем он предпочел забыть про эту роль).
Кениата помогал в научных исследованиях фонетики языка кикуйю, хотя не позволял записывать свой голос из-за опасения неприятных последствий[3097]. Он сделал вклад в авангардную работу Нэнси Кунард «Негр» (1943), объявив, что конфискация родовых земель в Кении ударила по африканской душе, похоронив ее. Теперь лидер африканцев поносил британскую «империалистическую систему рабства, сбора налогов, выдачи удостоверений личности и принудительного труда»[3098].
Еще хуже были издевательства Муссолини над Эфиопией. Кениата не только осудил итальянцев в печати, но и отрастил копию знаменитой бороды императора Хайле Селассие. Элспет Хаксли считала, что именно из-за этого «он стал похожим на Мефистофеля»[3099].
Кениата также изучал антропологию под руководством Малиновского, что привело к появлению очень важной книги под названием «Глядя на гору Кению» (1938). Это была месть органических традиций кикуйю, которые подрывал колониализм. Но в результате получилось, что национальный лидер стал смотреть в обе стороны одновременно. Если социальный консерватор Кениата оглядывался назад, на племенной золотой век, то политически прогрессивный Кениата смотрел вперед — на современное демократическое государство. Однако он верил: «Полное самоуправление должно достигаться скорее через реформы, а не революцию». Выступая против сути решения пятого Пан-Африканского Конгресса, он объявил, что будет невозможно заставить британцев уйти с его родины, и отрекся от «кровавого восстания»[3100].
