Святой Георгий и гунны - Мурад Эскендерович Аджи
Житие святого Георгия переписывали не раз и не два, шли на все, лишь бы низвести его подвиг в тлен и скрыть, кем был тот юный герой на самом деле.
Однако не во власти человека, даже облаченного в епископские одежды, уничтожить память народа. Какие бы титулы не присваивал он себе, хоть Преемник князя апостолов, люди не подчинялись запретам на правду. В ответ множились легенды и имена героя.
Ни митра, ни паллий не помогут замыслившему зло человеку покорить мир.
Сопротивляясь воле Церкви, народ желал сохранить величие святого, в корне изменившего мир людей. Апостолов соревнитель называют его в акафисте! В молитве! Наравне с апостолами почитали героя. Не просто человек – Победоносец! Имя красноречивое. Никакой титул не сравнится с ним.
Не зря подмечено: «Имя имеет лишь тот, кто отбрасывает свои титулы и звания, потому что они меньше имени».
…Первым в списке четырех его имен я поставил Григорий. Хотя бы потому, что оно звучало на освященной площадке еще недостроенного храма, заложенного императором в Константинополе. Того самого храма, который возвели во славу Григория, а много позже стали называть именем Георгия{78}.
То было время подвига святого, недавно ушедшего из жизни. Желая обрести небесного покровителя державы, Константин основал храм в честь Григория{79}. Тогда и началось торжественное шествие Византийской империи по континенту.
Нарождающаяся Византия строила по новому проекту города и храмы, утверждая даже в архитектуре свою независимость от Рима и политическую самостоятельность. Храм в честь епископа Григориса был едва ли не первым начинанием расчетливого Константина.[3]
Сильнейший политический ход! Шаг, сравнимый разве что с признанием равностороннего креста символом новой веры.
Император каждым своим действием, каждым словом демонстрировал поддержку переменам, которые первыми внесли в жизнь Григорий Просветитель и его внук. Он даже пригласил католикоса Армении на I Вселенский Собор, который проводил в Никее.
Могу только повторить: за раболепством Константина скрывалось желание обрести могущественного союзника, как это сделала Армения.
Утверждение Патриаршего престола в Кавказской Албании, где епископом стал внук католикоса Армении, не осталось без внимания ловкого политика Константина.
Оно вдохновляло правителя Византии на поиски новых политических решений, где религия превращалась в реальный инструмент власти. В силу, не имеющую преград в своих начинаниях под защитой равностороннего креста – знака веры тюрков. Пример Кавказской Албании наглядно демонстрировал могущество такого союза.
План Константина удался. Степняки – сила, собранная его стараниями, верно служили своей новой родине.
Однако с каждым успехом византийцев их отношения с Армянской и Албанской церквами обострялись. Ревность душила и тех и других.
Впрочем, утверждение новой духовной культуры не могло пройти без конфликтов и ссор. Поэтому политический барометр указывал на приближение неминуемой бури. Среди единоверцев не было мира.
Тревоги не покидали греков, слишком уж шатко было их положение лидера, целиком и полностью зависящее от варваров.
Ненадежность позиции усугубляли нововведения, вводимые Византией в церковную жизнь. Они слишком далеко отходили от того, чему учили духовные наставники в Дербенте. Армянская и Албанская церкви не принимали эти еретические, с их точки зрения, преобразования.
Однако к V веку изменилась расстановка сил. После смерти Аттилы Византия уже не смотрела на своих бывших наставников как на старших.
Да, в IV веке император Константин построил храм в честь Григора, надеясь с его помощью покорить мир. Но теперь Византия выводила от «греческих корней» всю историю Европы, всю историю религии, едва ли не каждое свое слово и не каждый свой обряд.
Пьер Легро Младший. Религия, низвергающая ересь. Церковь Иль-Джезу. Рим. Италия. 1695 –1699
Халкидонский собор в 451 году, его постановления, изменения, внесенные в основы вероучения, недвусмысленно показывали, кто теперь главный в церковном мире.{80}.
Однако Армянская и Албанская Церкви оставались верны тому вероучению, основы которого заложили Григорий Просветитель и его внук. Греки же назвали подобные взгляды монофизитством и объявили ересью.
Казалось, время обернулось вспять, и сам Тертуллиан заговорил их устами: «Ереси: хоть от нашего ствола, но не нашего рода; хоть из зерна истины, но одичавшие от лжи».
К VI веку отношения в христианском мире обострились донельзя. Армянская церковь предала проклятию Халкидонский собор и отдалилась от Греческой церкви, не пожелав признавать те новации, которые утверждала Византия{81}.
Политика сделала свое черное дело, превратила единоверцев в непримиримых врагов, какими они и оставались на протяжении столетий{82}.
Имена Григория Просветителя и его внука стали нежелательными в Византии. Теологические дискуссии ушли в прошлое. Император своей властью приказал всем принимать учение, принятое Халкидонским собором. Несогласных он велел «ссылать в заточение или изгонять; сочинения их сжигать, а за распространение их казнить и пр.»{83}.
Как справедливо подметил английский философ Бертран Рассел: «Во все времена, начиная с правления Константина, христиане подвергались куда более лютым преследованиям со стороны других христиан, чем некогда со стороны римских императоров».
Так, уничтожая и сжигая память о прошлом, забывали истинные деяния Григория и Григориса.
Почувствовав силу, греки быстро реквизировали их духовное наследие и по праву победителя присвоили его себе. Тогда, переписывая (или «редактируя») историю, связанную с Кавказской Албанией и Арменией, не только Византия, а весь византийский лагерь, как по команде, «переименовывал» историю и храмы, в том числе.
Словом, провели большую ревизию, чтобы выстроить новый порядок вещей. Теперь никто не мог помешать придумать новую биографию любому святому.
Георгий (Григор) стоял в этом ряду в числе первых. Он оставался покровителем Византии и в этом качестве пришел в поверженную Армению в VI веке. Именно тогда император Юстиниан, как сообщает Прокопий Кесарийский, приказал построить там храм «мученику Георгию»{84}.
То был апофеоз торжества Византии в битве за первенство на Средиземноморье.
Григорис-Георгий-Джарган
В церковной молитве Георгия зовут Соревнитель апостолов. Возможно, его место в иерархии Церкви выше, чем у апостола Петра? А не отказывались ли папы от имени Георгий из суеверных соображений? Чтобы не подвергать покой Церкви опасности?..
Историки полагают, что «под влиянием разраставшегося культа Победоносца не только в рукописях, но и на деле храмы, построенные в честь Григория, переименовывались сперва в простом народе, а потом и в официальных сферах»{85}.
Верно. А вот еще один вопрос: имел ли право «простой народ» переименовать храм самого Победоносца? Мало кто решился бы совершить это самовольство. Это прерогатива даже не патриарха. Самому императору такое не под силу.
Как справедливо замечает Прокопий Кесарийский: «Хотя у людей вечное стремление вводить новое в то, что является общеустановленным, но они не так легко отказываются от прежде данных названий»{86}.
Любой власти, будь она церковная или светская, непросто (а скорее, невозможно) было бы вырвать из народной памяти героя, оставившего нетленную славу. Она – мера времени.
В имени жило время, царившее на континенте! Время, когда Европа брала уроки степной культуры, сживалась с нею. Такое не вычеркнешь.
Но в том-то и дело, что «вычеркивать» и переименовывать ничего не понадобилось. Народ как называл Григория Георгием, так и продолжал называть. Почетное «четвертое имя» (в сочетании с первым) как бы уже само по себе хранило память о смельчаке, рискнувшем пойти к степнякам со словом Божьим в поисках союзников.
Григорис-Георгий… Григорис-Степняк (то есть Степной). Эта связь со степью забылась далеко не сразу. Но к VI веку четвертое имя, именно оно, обрело особую привлекательность для жителей Византии. После многовекового подчинения Риму
