Луис Ламур - Мустанг
Мы находимся недалеко от тупикового каньона. Интересно, смогу ли я в темноте найти туда дорогу? Проблема была в том, что наши противники наверняка оставили наблюдателя. Хоть я и устал, мне хотелось как можно скорее разделаться с делами и убраться прочь.
Мысли о каньоне не давали мне покоя. Человек, живущий в дикой, нехоженой местности, учится доверять своим инстинктам. Сама обстановка, в которой он находится, требует постоянного напряжения, не нужного тем, кто живет спокойной и размеренной жизнью; его чувства становятся острее, он воспринимает вещи, которые никогда не смог бы описать словами. Я не суеверен, однако в этом каньоне было что-то необъяснимое.
Поразмышляв, я решил не ехать туда ночью. И днем-то найти закопанное сокровище будет совсем не легко, а сейчас мне вовсе не хотелось рыскать в темноте среди валунов и каменных оползней, где того и гляди свалишся в какую-нибудь яму неизвестной глубины.
Больше всего мне не хотелось встречаться с Лумисом, с Сильвией и Ральфом, и я принялся размышлять о них. Когда находишься среди людей с запада, знаешь, чего от них ждать. Я хочу сказать, что все здесь открыто, все на виду, прятать поступки и чувства некуда. Народу мало, городишки маленькие, и что бы человек ни сделал, все становится известным.
Хотя положение вещей стало меняться, потому что по железным дорогам на запад начали прибывать люди другого сорта. Мошенники и слабаки, которых бурное и тяжелое время освоения выкинуло прочь, теперь могли приехать сюда с удобством, на мягких подушках вагонных купе.
Лумис был из тех, кто мог приехать на запад в любую эпоху, хотя и не стал бы ценным приобретением. Сильвия и Ральф вообще бы не поехали сюда, кроме как за золотом, найти которое, как они считали, труда не составит. Я знал, что Бишоп будет стремиться пристрелить меня в поединке, Фрайер постарается убрать меня предательским выстрелом в спину, но я это более или менее предвидел, во всяком случае, это индейская территория и здесь надо быть начеку каждую минуту. Другое дело яд... в Сильвии и Ральфе было что-то нечеловеческое, они представляли зло, с головами у них было явно не в порядке.
Наконец я заснул, хотя, закрывая глаза, знал, что завтра меня ждет грохот выстрелов и запах пороха. Перед тем, как снова зайдет солнце, скалы горы окрасятся кровью.
Когда я открыл глаза и прислушался, на небе догорали последние звезды и ветерок трепал листья тополей. Я услыхал шелест листвы, тихое журчание ручья, успокаивающий звук щиплющих траву лошадей. В воде плеснула рыбешка.
Подняв сапоги, я вытряс их: ночью сороконожки и скорпионы имеют скверную привычку забираться в обувь. Я натянул сапоги, встал и для верности притопнул. Шляпа, естественно, была уже на месте. Любой ковбой, проснувшись, первым делом надевает шляпу. Затем нацепил оружейный пояс, поправил кобуру и подвязал ее под бедром.
Рассвет только начинался. В пепелище костра тлел единственный уголек. Я потянулся, разгоняя сонное оцепенение, вытер ночную росу с винчестера и спустился к ручью умыться и почистить зубы расщепленной ивовой веточкой.
Стараяст двигаться бесшумно, я подошел к своему мустангу и почесал ему за ушами, разговаривая с ним тихим, ласковым голосом. Потом оседлал его, скатал одеяла и приготовился к дороге.
Мимс спал, равномерно дыша. Этот старик, вылепленный из одних костей и сыромятной кожи, выдюжит, наверняка выдюжит. Что же касается Пенелопы...
Ее не было. Одеяла лежали на траве, но сама она исчезла. Не было и ее лошади.
Мой мустанг не встревожился, потому что она шла из лагеря, она была одной из нас и могла спокойно уйти. И на свое несчастье я спал так крепко, что не услышал, как она встала.
Она не имела права вот так взять и ускользнуть, а я не имел права слишком крепко спать. По правде говоря, я страшно злился, что кто-то мог уйти, ведь от того, как чутко я сплю, зависела моя жизнь.
Наклонившись, я тронул за плечо Мимса. Он моментально открыл глаза, ясные и проницательные, словно он и не спал.
- Ваша родственница сбежала. Мы не знаем, что с ней.
Он сел и потянулся за шляпой. - Она поехала в этот проклятый каньон. Нам лучше поспешить ей на помощь.
Пока он приводил себя в порядок, я оседлал его коня, и всего через несколько минут после того, как Мимс открыл глаза, мы полностью свернули лагерь и тронулись в путь.
Мы шагом вывели коней из ручья и направились через деревья к горе, которая громадным черным силуэтом закрывала полнеба. Где-то в кустарнике закричал перепел. Я знал, что нас ждет последняя, решающая стычка и хотел, чтобы она поскорее закочилась.
Мы держались низких мест, выискивая любое укрытие, которое прятало бы нас от чужих глаз, и поехали по открытой местности только приблизившись к устью каньона. Следов здесь было множество, однако мы не смогли в них разобраться. Как и прежде, мустанг перед входом заупрямился, но после моих понуканий неохотно пошел вперед. Я обратил внимание, что после нас в каньон заходили несколько лошадей.
Первое, что мы увидели, был Стив Хукер, он был мертв. Он лежал на земле в неестественной позе с подогнутым коленом, револьвер его находился в кобуре, ременная петля была застегнута на курке.
- Погляди! - хрипло сказал Мимс. Он показывал на отпечатки сапогов Хукера.
Следы Стива Хукера казались короче тех, что оставляют мужчины его роста, и это убедило меня, что он пришел сюда после наступления темноты. Идя по незнакомой, неровной поверхности земли человек шагает осторожно, поэтому шаг его делается короче.
После нескольких неверных, заплетающихся шагов Хукер упал на четвереньки. Затем встал и продолжал идти, потом опять упал. На этот раз он поднялся ненадолго и через несколько футов рухнул навсегда.
- Все произошло этой ночью, - тихим, исполненным благоговейного ужаса голосом произнес Мимс. - Сакетт, я сматываюсь отсюда к чертовой матери.
- Подожди немного, - сказал я. - нет смысла уезжать пустыми.
Со вчерашнего дня ничто здесь не сзменилось, если не считать тела Хукера. Я спешился и перевернул его. На трупе не оказалось ни ран, ни крови. Его лицо опухло и было синеватого цвета, однако это могло быть игрой предутреннего света либо моим разыгравшимся воображением.
Над Заячьими Ушами с рассвета повисли низкие облака, под которыми клубились клочья тумана. Каньон и без того был мрачным местом, где посреди темных базальтовых скал царила полная тишина. Я не слышал и не видел ни птиц, ни мелких животных.
Что же рассказывал мне мексиканец в ту ночь на Ньюсесе?
Золото кинули в яму рядом валуном и закидали ее камнями. На скале начертили крест. С тех пор прошло больше сорока лет, я в точности не знал, в каком году караван Натана Хьюма попал в ловушку и погиб.
- Ищи белый крест, Мимс, - сказал я как можно тише, словно боясь, что нас могут подслушать. - Вроде того, какой человек может выцарапать на камне, когда у него нет времени.
Мы увидели его одновременно и направили к нему коней.
Мне показалось, что серые облака стали темнее и опустились еще ниже, в воздухе стоял явственный запах сырости. Не нравилось мне все это, а особенно странный и мрачный каньон.
Бросив винчестер в чехол, я спрыгнул с седла и привязал жеребца к росшему поблизости крепкому кусту. Затем, освобождая револьвер, сбросил с кобуры ременную петлю и спустился к месту, где возвышался валун. У его подножия под нацарапанным крестом лежала куча камней.
Я огляделся.
- Будь настороже, Мимс, - сказал я. - Смотри не на меня, а по сторонам.
- Интересно, куда сбежала девчонка, - беспокойным тоном ответил Мимс. - К чему ей было от нас убегать?
- Давай выкопаем золото. Потом найдем девчонку. Подозреваю, она и сама может о себе позаботиться.
Вполне логично было спрятать золото именно здесь. Люди, защищающиеся от нападения индейцев, наверняка выбрали бы что-нибудь подобное. Каньон был удобен для обороны, хотя сверху со стен был открыт для винтовочного огня.
Один за одним я начал вынимать из ямы камни, в большинстве своем обломки скал и булыжники размером с человеческую голову и больше. Я работал быстро, но старался производить как меньше шума, и не столько потому, что думал, что рядом находится кто-то из врагов, сколько потому, что в этом каньоне почему-то хотелось ходить на цыпочках и разговаривать шопотом.
В голове, прекратившей болеть лишь вчера, снова застучало, я задыхался. Через некоторое время вылез из ямы, прошагал к коню и прислонился к нему. Удивительно, сколько сил отнимает у человека скользнувшая по черепу пуля.
Мимс выглядел обеспокоенным. - Ты нормально себя чувствуешь? Вид у тебя плохой.
- Голова еще не прошла после пули Эндрю, - сказал я.
Он задумчиво посмотрел на меня. - А ты мне не рассказывал, что случилось с твоей головой. Эндрю, говоришь? И что с ним?
- Если уж быть точным, ранил меня не Эндрю, а Ральф. Эндрю просто решил довершить работу.
