Этьен Кассе - Исповедь меча, или Путь самурая

— Лучше не спрашивай меня. Лучше борись. — Акира вновь вцепился в меч и устремился на противника. Он был уверен, что попадет, но его удар ушел в пустоту. Акира вновь обрушился на монаха и вновь изрубил лишь песок.

Вновь удар. Еще удар.

Он должен попасть на этот раз! Удары были такими быстрыми, что отнимали все его силы. Но монах по-прежнему танцевал свой танец, и никто бы не смог убить его.

Через какое-то время Вэй Гуань начал прикасаться к противнику — к его спине, голове и плечам, и иногда прикосновения эти казались ужасающе нежными, словно монах поглаживал Акиру. Но тот становился все слабее и слабее. Все больше иероглифов его имени отлетали прочь из жизни. Акира потерял легендарный меч, имена отца и матери, а вместе с ними и воспоминания об ужасной гибели брата Токоты. В последние мгновения Акира даже почувствовал почти умиротворение и улыбнулся…

Сёгун поднялся со своего места и зааплодировал победителю.

Ему было видение о будущем боевых искусств и конце всех легендарных учений, и крики вокруг подтвердили ему, что это видение он делит с десятью тысячами других людей.

Дзюнси или ойбара. Самоубийство верных, «убийство из-за верности».

Первоначально оно совершалось самураем лишь в том случае, если его господин был убит в бою или наемными убийцами. Подобная практика описывается в китайской летописи VII столетия, рассказывающей о «людях Ямато».

Особенно «популярно» дзюнси становится начиная со второй половины XV века. В «Хагакурэ» помещен рассказ об одном подобном случае. К Сукэдзаэмону, управителю владетельного даймё Набэсима, посланец даймё доставил приказ сделать харакири из-за дурного поведения дочери, покрывшей бесчестьем и позором имя отца. Сукэдзаэмон закончил партию игры в го, а затем отошел в сторону и спокойно вспорол себе живот.

Но у Сукэдзаэмона были в услужении восемнадцать самураев-вассалов. Не желая расставаться со своим любимым господином, эти самураи испросили у посланца даймё разрешения последовать вслед за умершим господином. Посланец, ужаснувшись такому большому количеству жертв, ответил им от имени даймё отказом. Тогда сын Сукэдзаэмона сказал: «Если воин сказал, что он умрет, бесполезно его останавливать. Пожалуйста, разрешите им сделать харакири». Встреча восемнадцати вассалов Сукэдзаэмона с господином на том свете была обеспечена.

Не менее примечательна в данном отношении клятва братьев Кусуноки после битвы при Минатогава, описанная в шестнадцатой главе «Тайхэйки»:

«Направившись на север от Минатогава, Масасигэ прибежал в одно селение. Здесь, намереваясь распороть себе живот, он снял доспехи и осмотрел свое тело: оказалось, что на нем было одиннадцать ран. С ним было 72 человека из отряда, и ни у одного из них не было менее трех-пяти ран. Все родичи Кусуноки в количестве тринадцати и их воины в количестве более шестидесяти человек расположились в ряд в зале шесть кэн и, в один голос десятикратно возгласив призыв к буддам, все вместе разом распороли себе животы.

Масасигэ, сидя на возвышении, обратился к своему младшему брату Масасуэ и спросил его: „Последнее желание человека перед смертью определяет его судьбу в грядущем. Чего же из всего, что есть в девяти мирах, хочешь ты теперь?“ Масасуэ хрипло засмеялся: „Все семь раз родиться на свет снова человеком и каждый раз истреблять государевых врагов“. Масасигэ радостно улыбнулся и сказал ему: „Твое желание недоброе, но и у меня такое же. Итак, родимся снова вместе на свет и добьемся исполнения этого нашего желания“. И, дав друг другу такую клятву, оба брата проткнули друг друга мечами и пали рядом на одно и то же изголовье»[22].

Самоубийства верных становились обычной практикой между буси. Надо сказать, что, по данным «Вэйчжи» («Хроника Вэй»), дзюнси было специально запрещено указом еще в 646 году, но, разумеется, самоубийства подобного толка так и продолжались. Вот еще один пример из «Тайхэйки»:

«Принц спросил: „А как нужно убивать себя?“ Ёсиаки, сдерживая хлынувшие слезы, проговорил: „Вот так…“ И, не договорив до конца, выхватил меч, повернул его на себя, вонзил в левый бок и разрезал себе несколько ребер по направлению к правому боку. Затем вынул меч, положил его перед принцем, упал ниц и умер. Принц тотчас же взял меч. обнажил свое подобное снегу тело и, вонзив меч около сердца, пал на то же изголовье, что Ёсиаки.

Все бывшие с принцем… воскликнули: „Мы тоже вслед за принцем!“ В один голос возгласили молитву буддам и все сразу совершили харакири. Видя это, воины, числом более трехсот, что стояли во дворе, стали пронзать друг друга мечами и грудою свалились на землю»[23].

Поверьте, это вовсе не литературщина, не художественное преувеличение японских романтиков с пером в руке. К примеру, после смертей Мацудайры Тадаеси и Хидэясу произошло 1607 дзюнси. Самоубийства совершали даже самые высокопоставленные лица. Так, в 1651 году после смерти сёгуна Токугавы Иэясу покончили с собой тринадцать его ближайших советников, в том числе и двое редзю (старших советников). Намереваясь лишить себя жизни, владетельный даймё Утида Масанобу собрал гостей, чтобы выпить с ними по прощальной чарке саке. У него собралась компания из пятидесяти-шестидесяти человек. Вечером он отдохнул — до двенадцати часов ночи, а проснувшись, поворчал, что его не разбудили вовремя, хотя он так об этом просил. С такими словами Масанобу уселся на циновку и вспорол себе живот.

Дзюнси практиковалось столь широко, что многие даймё объявили его вне закона. В 1663 году его попытались запретить уже на уровне сёгуна. За самоубийство верных начинают наказывать. Так, когда в 1668 году скончался даймё Окудайра Тадамаса, один из преданных его вассалов совершил дзюнси. Ему-то на небесах будет уже все равно. Но… по приказу сёгуна убьют его детей, вышлют прочь всех остальных родственников и лишат их феода.

Однако, несмотря на меры устрашения, убийства из-за верности все равно продолжались. И вот уже в XX веке прогремело и ужаснуло мир двойное убийство генерала Ноги и его жены после смерти в 1912 году императора Японии Мэйдзи.

В день похорон императора Мэйдзи генерал Ноги Марэсукэ отправился во дворец и воздал последние почести своему скончавшемуся повелителю. Вечером он вернулся домой со службы, поужинал с женой Сидзуко и дождался захода солнца, когда пушечные залпы возвестили о том, что катафалк с телом императора проезжает через дворцовые ворота. Это было словно сигналом к действию: генерал и его жена сели напротив портрета императора, после чего Ноги вспорол себе живот, а Сидзуко тоже совершила харакири, поскольку со Средних веков жены самураев наносили смертельный удар себе в сердце. Такой кинжал, кайкэн, всегда был свадебным подарком мужа. Рядом с телами обнаружили затем завещание генерала Ноги Марэсукэ, среди всего прочего написавшего: «Я не могу более служить своему господину. Находясь в глубоком горе по причине его смерти, я решил окончить свою жизнь»[24].

Ночная жизнь Токио встретила меня миллионами мерцающих разноцветных рекламных огней. В два часа ночи район Синдзюку, считающийся одним из самых злачных мест города, начинал безумную «движуху». Тысячи мотоциклистов и скутеристов приезжают сюда, чтобы ночью «оттянуться» по полной программе, по улицам ходят панки с невообразимыми прическами и девушки в откровенных нарядах и юбках намного выше колена. Зрелище, увиденное мной в два часа ночи, когда город просто бурлит жизнью — со всех сторон разноцветьем манят неоновые вывески разных клубов и т. д., — поразило мое воображение, наверное, навсегда. Поразило его и другое.

Надо сказать, что миф о том, что японские города — стерильно чистые, себя оправдывает: это и есть самый настоящий (и даже циничный) миф. Конечно же, на центральных улицах городов очень чисто, там можно даже сидеть на асфальте и не запачкаться. Но так обстоят дела далеко не во всех районах японских мегаполисов. Когда попадаешь в токийский район Синдзюку, то чувствуешь, что очутился в каком-то грязном квартале города из фантастического фильма или же на индустриальной свалке. Прямо на дорогах валяются всевозможные банки из-под горячительных напитков, которые подбирают местные бомжи.

Я пробирался по району, больше смахивающему на декорацию к недорогому голливудскому фильму, и вспоминал слова Бернарда Рудофски, сказанные им в 1966 году в «Мире кимоно»:

«Японцы усовершенствовали методы дистиллирования красоты… до степени, неведомой нам… Поскольку вкус в Японии находится в общественном пользовании, он никогда не носит на себе личного клейма. Образцы красоты обретают поэтому силу закона».

Грани… Грани реальности и грани карикатуры на нее все время сталкиваются… Дистиллированная красота — карикатура или реальность?