Анджей Иконников-Галицкий - Тридевятые царства России

Итак, Москва нужна городам Поволжья как связующий узел, начало дорог. Сами города эти, особенно относящиеся к разряду проходных, особенно их многоэтажная часть – во многом продолжение Москвы. В них одеваются, как в Москве, тратят деньги, как в Москве, развешивают рекламу и вывески, как в Москве, даже стараются говорить и думать, как в Москве. Однако во всём остальном, в главных и глубинных аспектах местной жизни, Москва уже давно не помощник, а помеха; она не даёт, а тянет на себя; не решает проблемы, а, скорее, мешает их решать. Как и в селе Покровском, спрашиваешь: выгоден ли этим провинциям Центр? Вопрос повисает в воздухе. И это значит, что связующая роль Центра под вопросом, а следовательно, под вопросом и смысл существования Державы. И вот главный и болезненный парадокс жизни поволжских губернских городов: распад Державы, с их стороны глядя, естественен и даже в чём-то желанен, но само их многоэтажное существование на развилках державных дорог возможно и осмысленно, только пока существует Держава. Иначе – вывески полиняют, штукатурка осыплется, колонны рухнут, стройки и мостовые зарастут травой, многоэтажная ипостась России вымрет – и останется полутораэтажная, уходящая в землю, в направление уездной Нерехты или Чухломы, в направление деревни, и всё сравняется в образе вечного села Покровского.

Четыреста километров по прямой

Чебоксары – бывш. уездный город Казанской губ., теперь – центр автономной Чувашской республики. <…> За последние годы в городе построен ряд новых зданий, среди которых следует отметить великолепный Дом крестьянина (имеются отдельные номера).

В Костроме произошло убийство или самоубийство Клыковых, послужившее фабулой для «Грозы» Островского. <…> История Костромы – ряд погромов, разорений и осад.

Процессы разрушения и процессы жизни по-разному идут в тупиковых городах и в проходных. То, что происходит в тупиковых – особенно интересно, потому что они, как и село Покровское, в каком-то смысле изоляты. В них больше природного начала и меньше Москвы. Меньше кроны, но глубже и разветвлённее корни. Чем дальше от центра и чем ближе к дебрям и заводям нашего Отечества, тем труднее проникнуться столичным предчувствием скорого и всеобщего конца.

Когда я приехал в Чувашию, я попал в царство устойчивости и покоя. Это как-то стало чувствоваться уже по дороге, как только за окном автобуса промелькнула стела с надписью «Республика Чувашия». Это стало чувствоваться в облике аккуратных, чистых деревень, в зелени ухоженных лесов, в самих людях. Вид Чебоксар, столицы Чувашии, укрепил во мне эти чувства. Спокойные улицы, приличные дома, с которых не валится штукатурка и не облезает краска; методично действующий транспорт. Даже новостройки благопристойные. Словом – тишина и порядок.

Чебоксары – самый провинциальный среди административных центров Поволжья. Провинции в прежнем смысле теперь в России нет, но если что и можно назвать этим словом, так Чувашию и Чебоксары. При этом именно Чебоксары – наиболее чистый, благоустроенный, упорядоченный и устойчивый город Поволжья. Богатство здесь не выпирает ниоткуда, зато и нищих нет. И криминогенная, как теперь говорят, обстановка – спокойная. И вообще здесь тихо. По будням тихо, а по праздникам хотя и шумно, но тоже как-то тихо: без драк, поножовщины, воя сирен и бандитских разборок.

Уравновешенная тишина Чебоксар в некоторых своих проявлениях трогательна до умиления. Вот, скажем, набережная, ограда с выбеленными бетонными балясинами; как и положено, она расписана надписями. И – ни одного матерного слова! Всё – признания в любви: «Вася, я навеки твоя», «Вика, никогда тебя не забуду», и так далее. Некоторые тексты даже в стихах. Тут же гуляют и авторы этих надписей, девушки русско-чувашского вида и парни, широкоскулые и, к сожалению, почти все бритоголовые. Удивительная мода на бритьё голов распространилась в Поволжье и особенно в Чебоксарах; это вызывает ощущение зоны, но ощущение обманчиво: носители зэковских причёсок грубоваты, но безобидны.

Ухоженные, мирные Чебоксары производят впечатление какого-то социал-демократического рая на европейский манер: без имущественных контрастов и выпендрёжа «новых русских». Магазины Чебоксар несколько скудноваты, но зато всюду, в кафе и у палаток, чебоксарский люд пьёт дешёвое пиво, закусывая недорогими пирожками. Этот чебоксарский люд вообще-то очень любит попить, пообщаться, даже и пошуметь за столиком. Одно из самых популярных в городе кафе расположено на стрелке набережной, и (забавно) прямо под стеной недавно восстановленного монастыря, у ворот которого читается надпись, тоже по-своему трогательная: «Просьба в купальниках и шортах на территорию монастыря не заходить». Я сидел в этом кафе ночью, дожидаясь теплохода, и наблюдал, как монахи постепенно гасили свет в своих кельях и смиренно отходили ко сну… А в это время под их окнами, в кафе и вокруг него, буянила музыка, подвыпившие пары азартно отплясывали нечто, сляпанное из «русского» и рок-н-ролла, а за сдвинутыми столиками компания из восьми – десяти пьяноватых дам почтенного возраста горланила непристойные частушки. Ей-богу, во всём этом не было ничего жлобского; всё было уравновешенно и органично.

В этом самом кафе случилась одна прелюбопытная встреча. Дело было так.

В Чебоксарах я остановился у знакомых. Известно, чем заканчиваются наши «с приездом». Хозяин достал трёхлитровую банку самогона, и… На следующее утро мне случилось гулять по городу. Все дороги в столице Чувашии ведут на Стрелку, высокое, красивое место над берегом Волги. Место популярное у чебоксарцев: рядом пристань, вдоль берега – парк и набережная, вдоль набережной – пляж; вид во все стороны изумительный. Очень хотелось выпить кофе.

Сейчас по всей стране растут кофейни. Но ещё несколько лет назад привычка к этому напитку была мучительна в России: его нигде не пили. В тупиках и проходных дворах Поволжья мечта о нём воплощалась в жидком и горьком растворимом «Нескафе» из жестяной банки, поданном в одноразовом стаканчике. Вот в поисках этого счастья я и забрёл в то самое кафе под монастырской стеной. Взял, расплатился и сел за столик – отдыхать с похмелья и любоваться заволжскими далями.

Смотрю – шевеление пролетело по кафе. Засуетились официантки, пробежали туда-сюда какие-то молодые люди в белых рубашках. Подъехали две-три машины, из них вышли и проследовали за столик несколько солидных мужчин. И в одном из них я узнал президента Чувашии, бывшего министра юстиции России, Николая Фёдорова. Сели. Было принесено пиво с закуской, не значившейся в меню. Потянулся между солидными мужчинами солидный разговор. Ни мордатой охраны кругом, ни почтительного страха на лицах многочисленной публики в кафе. Обыденно. Органично. Как-то по-домашнему. Тут уж я не вытерпел и, стараясь не думать о перегаре, подошёл, представился. И президент в грязь лицом не ударил, представил своих спутников: мэр Чебоксар, министр внутренних дел республики и кто-то ещё. Меня усадили за столик.

– Пива ему! – лаконично распорядился Фёдоров. И добавил, махнув рукой над икрой и осетриной: – Угощайтесь.

Поговорили весьма дружелюбно. Господа начальники были в благодушном настроении – судя по красноте лиц, после баньки. Узнав, что я пишу в журналы, наперебой стали хвастаться Чебоксарами.

Представьте себе такую картину в Москве, Питере, в любом крупном и проходном городе! Например: мэр Москвы – Лужков ли, Собянин ли – без свиты и охраны просто входит в наполненное посетителями уличное кафе и пьёт там пиво! И просто общается с неизвестным путешественником, размахивающим корреспондентским удостоверением!

В этой чебоксарской встрече есть что-то патриархальное. Что-то от нравов швейцарской республики или княжества Баден-Вюртемберг. Даже что-то андерсеновское: король-папа в ночном колпаке. Хотя чувашская раскосо-скуластая патриархальность внешне не вяжется с лощёной патриархальностью малых городов Европы. Причём «патриархальное» – не значит «застойное». Фёдоров амбициозен, динамичен и как человек, и как политик. Республика и её столица при его правлении действительно изменились к лучшему.

Разумеется, проблем в княжестве Фёдорова в те годы было выше головы. Вот пример – быт одной знакомой семьи. Отец семейства – большой инженер на заводе; его жена, учительница на пенсии; тёща лет восьмидесяти; сын-инвалид; приезжает ещё дочь из Петербурга, преподавательница физики. Хозяин получал тогда зарплату натурой, или, как принято теперь говорить, по бартеру. Или, ещё точнее – чем Бог пошлёт. То молоком выдадут, то картошкой, то штанами, то кастрюлями. Деньги в этом доме были понятием абстрактным: три пенсии на всех. А кормились с двух огородных участков. Огурцы, помидоры, ягоды, капуста, пареная репа…