Евгений Тарле - Сочинения — Том II
3 июля на Гревской площади уволенные требовали работ, и громко некоторые говорили, что они пойдут в Тюльери и будут кричать: «Да здравствует король!» [35]. Эта и подобные им любопытные угрозы контрреволюционными действиями могли и беспокоить публицистов только что цитированной газеты. И тем характернее, что контрреволюционная пропаганда именно в этот момент не подавала признаков жизни. Рабочие хотят грозить властям контрреволюционерами, но сами контрреволюционеры молчат (об этом речь еще будет в главе VI). 4 июля рабочие в третий раз обратились к Национальному собранию. Тут они уже не просят, а прямо грозят: «Господа, рабочие общественных работ обращаются к вам в третий и последний раз. Голод начинает их мучить, и контрреволюционеры радуются этому, они (рабочие) читают это слишком ясно на их лицах. Они вас умоляют, господа, они настаивают, они вас просят принять как можно более скорые меры, чтобы добыть им хлеба в это — с сегодняшнего же дня, даже с этого момента, ибо им это нужно тем или иным способом (soit d’une façon, soit d’autre — подчеркнуто — Е. Т.). Они вам кричат все, — и это крик 25 тысяч людей, три четверти которых имеют в столице жен и детей, — чтобы вы восстановили благотворительные мастерские по крайней мере до конца конституции» (т. е. до конца работ Учредительного собрания), «уничтоживши вкравшиеся в них (в мастерские — Е. Т.) злоупотребления. Нужда, самая гнетущая нужда, и ничто другое заставляет их так говорить».
В Сент-Антуанском предместье чуть не начались крупные беспорядки: рабочие завладели артиллерией полицейского поста, и национальная гвардия с трудом отняла ее у завладевших [36].
Национальная гвардия склонна была к решительным репрессиям, и власти тоже обнаруживали намерения весьма суровые, даже пугавшие демократически настроенных публицистов [37], несмотря на то, что они не одобряли поведения толпы.
Муниципалитет под впечатлением этих сборищ, чтобы смягчить хоть немного действие декрета от 16 июня, ассигновал 96 тысяч ливров для распределения между «абсолютно лишенными средств к существованию» из числа бывших рабочих закрытых мастерских [38]. Конечно, эта помощь могла быть в высшей степени ничтожной и эфемерной; притом из печатаемого в приложении документа читатель убедится, что получение вспомоществования из этих сумм было обставлено рядом строгих формальностей и условий.
Не на всех хватило работы, об изобилии которой говорил Ларошфуко-Лианкур. Но беспорядки, которые, казалось, грозили, не произошли.
Угрозы рабочих оказались совершенно нереальными. Это было одно из последних впечатлений, которые пережил муниципалитет пред манифестацией 17 июля 1791 г.
3
Мы видели из предшествующего изложения, что лица, возмущавшиеся нецелесообразностью благотворительных мастерских, но вместе с тем не отрицавшие необходимости дать на общественный счет некоторый заработок голодающим безработным, противопоставляли этим благотворительным мастерским так называемые «общественные работы» и горячо рекомендовали последние. Принцип общественных работ тот же, что и благотворительных мастерских: казна расходует деньги не на коммерчески выгодные предприятия [39], а прежде всего, чтобы дать заработок; разница заключалась в том, что ставилась совершенно определенная, строго очерченная задача — перестроить церковь св. Женевьевы в Пантеон, разобрать здание Бастилии и т. п. Число рабочих, занятых такого рода работами, не могло неопределенно возрастать, работы не могли тянуться долго, работоспособность и прилежание рабочих могли быть легче контролируемы и, предполагалось, должны были давать более наглядные результаты; наконец, эти работы должны были окончиться достижением той или иной цели, которая представлялась и сама по себе непосредственно важной.
Документы, дошедшие до нас, говорят довольно красноречиво об одном: финансовый кризис, одолевавший власти в эти годы, отражался на рабочих этих общественных предприятий гораздо сильнее, нежели на рабочих благотворительных мастерских. Когда к лету 1791 г. Национальное собрание решило уничтожить благотворительные мастерские, оно это сделало, как мы видели, решительной рукой, причем заблаговременно были только приняты меры для охраны порядка; но за все время их существования, с середины 1789 г. до самого конца этих мастерских, суммы, необходимые для поддержания их, выплачивались более или менее аккуратно. Раздражать постоянно тридцатитысячную массу представлялось слишком неудобным, если и не прямо опасным; гораздо целесообразнее показалось нанести сразу решительный и окончательный удар, когда явился подходящий момент. Что же касается общественных работ, то здесь власти имели дело с относительно небольшими партиями рабочих, не внушавшими особых опасений, и с ними можно было действовать иначе (при этом любопытно, что там, где скопление рабочих было побольше — именно на бастильских работах — и власти были аккуратнее, так что и тут можно подметить своего рода градацию).
Наиболее беспомощно было положение рабочих тогда, когда властям удавалось не заплатить им при сдаче работы и когда рабочие утрачивали возможность постоянно встречаться и сговариваться относительно необходимых шагов. Все помнят красноречивые страницы, посвященные Луи Бланом в его «Истории революции» так называемому празднеству федерации (14 июля 1790 г.). В той или другой степени и иные историки революции с вниманием останавливались на этом торжестве. И это весьма понятно, ибо подъем духа, энтузиазм, ликование были в самом деле, по общим показаниям современников, необычайно велики в эту первую годовщину взятия Бастилии, и участие короля и всей его семьи в празднике, казалось, обещало новому режиму эру безмятежного существования. Но историк рабочего класса обязан и тут коснуться невидной, закулисной стороны дела и познакомить читателя с новым обстоятельством. В приготовлении к знаменательному дню Марсова поля, где должно было происходить торжество, участвовали, между прочим, и очень многие добровольные работники, но только в самые последние дни, а, собственно, до тех пор все работы делали специально нанятые рабочие; «15 тысяч рабочих работали на Марсовом поле… — писал тогда же Камилл Демулен, — распространяется слух, что они не могут достаточно ускорить работу… Тотчас сбегается муравейник из 150 тысяч работников» и т. д., и т. д. На этой красивой декоративной стороне дела, на описании братской работы людей всех классов общества всегда и сосредоточивается внимание историков, как сосредоточивалось и внимание современных событию публицистов. А между тем из лежащих перед нами документов явствует, что судьба настоящих, профессиональных рабочих, нанятых для празднества, не менее характерна для эпохи. Муниципалитет сделал все, от него зависящее, чтобы сообщить празднику братства возможно больше блеска; но он и тут не отступил от своего принципа — не торопиться с платежом денег рабочим в тех случаях, когда, по существу дела, они рассеиваются по разным местам тотчас после окончания предприятия.
Дело было так [40]. Необходимо было как можно скорее приготовить Марсово поле, построить «алтарь отечества», триумфальную арку, амфитеатр и пр., и пр. Сначала архитекторы и представители муниципалитета думали, что с этой работой справятся обычные подрядчики (их entrepreneurs favorisés, по выражению нашего документа). Но когда они увидели, что эти подрядчики не успеют, то муниципалитет повторными афишами стал приглашать всех предпринимателей-плотников взяться за дело. Явилась масса желающих, и менее нежели в 15 дней все было готово. Затем архитекторы (заведовавшие технической стороной дела) около года держали у себя представленные счета, изменили их, не слушая жалоб предпринимателей-плотников, и затем передали счета муниципалитету. Муниципалитет заплатил небольшую часть, а остальное объявил своим долгом. Тогда предприниматели-плотники после многократных и тщетных просьб, прождавши в общей сложности больше полутора лет, собрались в количестве 270 человек и выбрали из своей среды 12 делегатов, чтобы жаловаться Законодательному собранию. Жалоба была принесена 26 февраля 1792 г. и сдана в «комитет ликвидации».
На последовавший из Законодательного собрания запрос муниципалитет и не подумал отрицать справедливости предъявленной к нему претензии. Он прислал тому комитету Законодательного собрания, куда это дело попало в конце концов, общий счет расходов по устройству празднества. Израсходовано было в общем 1 328 311 ливров, из коих до сих пор (т. е. до конца июня 1792 г.) уплачено муниципалитетом 403 тысячи ливров, остальных же 925 311 ливров муниципалитет не может уплатить, если собрание «не будет столь добрым и не даст денег». Аргумент муниципалитета — тот, что, ведь, празднество федерации было торжеством общенациональным, а вовсе не муниципальным, не парижским в тесном смысле слова, так что и расходы государство должно взять на себя. Конечно, муниципалитет гордился бы, если бы мог покрыть эти расходы, «но, к несчастью, его средства не находятся на одном уровне с его усердием и с его желанием содействовать всему, что может укрепить конституционный дух». А посему муниципалитет просит даже, чтобы ему казна вернула и те 403 тысячи ливров, которые уже уплачены. Касательно же самой претензии плотников по существу муниципалитет решительно высказывался, что удовлетворение ее «не терпит промедлений» [41].
