Венди Голдман - Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий

В начале августа Вышинский представил первый вариант официального обвинения против заговорщиков, основанного на тексте июльского письма. Сталин внес поправки в проект, усилив акцент на факте связи между троцкистами и зиновьевцами (по его мнению, это был ключевой пункт) и добавил в список заговорщиков двух человек.

В середине августа текст официального обвинения был снова направлен Сталину, он опять внес поправки и вписал имена еще двух других заговорщиков. К 14 августа Вышинский подготовил окончательный текст обвинения, которое было зачитано 19 августа, когда начался судебный процесс.{174},[22]

К делу, открытому в декабре 1934 года как бытовое убийство, совершенное одним человеком, теперь были привлечены шестнадцать заговорщиков, в тексте обвинения говорилось о многочисленных заговорах с целью террора и убийства, иностранных шпионах, контактах с фашистами. Первоначальная задача найти и покарать убийцу Кирова превратилась в общенациональную борьбу против бывших левых оппозиционеров. В своих признаниях Каменев намекал на причастность «правых», что давало возможность продолжить следствие. Письмо, в котором говорилось о глубоком беспокойстве в связи с деятельностью замаскировавшихся оппозиционеров, подталкивало местных партийных руководителей к тому, чтобы превратить проверку партийных документов в новую, масштабную процедуру «изобличения врагов». Сталину и его сторонникам было хорошо известно, что оппозиция это не только несколько известных революционеров. В середине 1920-х десятки тысяч членов партии на промышленных предприятиях, в университетах и других учреждениях участвовали в жестких дискуссиях, происходивших на партсобраниях, срывая голос до хрипоты. В то время фактически все члены партии критиковали идеи и деятельность оппозиции, голосуя на митингах и закрытых партийных собраниях, в задымленных табачным дымом коридорах, страстно оспаривая лозунги «левых». По мере нарастания угрозы войны на Западе Сталин все более опасался ослабления партии скрытыми противниками.

Производство и политика

Целью письма Центрального Комитета ВКП(б) от 29 июля было встряхнуть парткомы, избавить от апатии и развеять уверенность в том, что в их организациях нет врагов. Однако письмо не произвело желаемого эффекта. Члены партии теоретически были согласны с тем, что в нем говорилось, однако большинство из них отказывалось рассматривать своих товарищей как потенциальных «замаскировавшихся врагов» или считать производственные проблемы следствием «вредительства». В середине августа, спустя две недели после получения письма ЦК, восемьдесят членов партии завода «Серп и молот» провели закрытое собрание, на котором обсуждались причины срыва производственных заданий. На собрании присутствовали члены партии всех уровней: рабочие, группорги, бригадиры, руководители парткома, начальники цехов и директор завода. Хотя члены партии были скоры защищать себя и перекладывать ответственность за существующие проблемы на других, сценарий поиска виновных предполагал выдвижение голословных обвинений в саботаже или вредительстве. Некоторые члены партии утверждали, что за проблемы на заводе должны ответить «скрытые враги», но директор завода П. Ф. Степанов резко отверг все оправдания невыполнения планов ссылками на «политику». Аналогичные собрания прошли на всех заводах в Москве, где существовала та же проблема. Ранее в этот же день работники Московского горкома партии встретились с представителями заводов для обсуждения «плачевных» производственных показателей города. Все признавали, что основной проблемой является текучесть рабочей силы. Крестьяне, прибывающие из деревень, легко находили работу, но жилья для них не было.

Секретарь парткома завода «Серп и молот» А. И. Сомов прибыл на собрание поздно, так как задержался на общегородском собрании.{175} В отсутствие секретаря его заместитель открыл собрание, рассказав в короткой речи о препятствиях, мешающих выполнению плана: «Вот почему сегодняшнее совещание обязывает нас указать не только причины, известные каждому из нас, но и рассказать относительно того, какие причины тормозят выполнение производственной программы, незаметные нам в явной форме, например, вредительство. А сейчас, когда контрреволюционная троцкистско-зиновьевская группа показала свое лицо, находятся люди, сочувствующие ей, но не показывающие себя явно скрывающими работу». Однако директор завода Степанов эту идею не поддержал. В своей программной речи он сконцентрировался на конкретных технических проблемах. Например, это открытый горн, из которого лилась расплавленная сталь — здесь без конца совершалось «головотяпство». Тонны стали были испорчены, так как кран и ковш не были готовы к разливке. Когда бригадир в свое оправдание заявил, что в цеху не хватает рабочих, Степанов резко возразил, что крановщик (коммунист!) ушел из цеха в критический момент: «Ковш не был подан, не потому, что он не был готов, а потому что не было крановщика. — Я спросил рабочего, где он был, — на что рабочий ответил: “Я искал классовых врагов”. — И я сказал ему: “Вводить в заблуждение директора, говорить, что рабочих не хватает — это же сбивает с толку”». Как разъяснил Степанов, классовыми врагами являются те люди, которые плохо выполняют свою работу.{176}

В проблемах мартеновского цеха попытался обвинить вредителей и парторг фасонно-литейного цеха Изотов. Он объяснил, что когда сломались краны, бригадир и механик ушли в отпуск. Рабочий по фамилии Минц пытался устранить поломку. Ремонт, который должен был быть произведен в течение менее одного часа, продолжался двадцать часов. В результате сорок тонн расправленного металла были разлиты одним 25-тонным ковшом. Изотов утверждал, что Минц вывел краны из строя намеренно, чтобы убить рабочих. Он заявил негодующе: «Получилась бы крупная авария. Всех рабочих сожгли бы». Все собравшиеся знали, что ремонтные работы часто занимали больше времени, чем необходимо, так как очень трудно было достать необходимые запчасти. И все же Минц, единственный человек, взявший на себя ответственность и старавшийся починить сломанное оборудование, был арестован как троцкист.{177} Его сделали самым настоящим «козлом отпущения».

Однако Степанов отказался возложить вину на Минца. Он резко заметил, что механик никогда не удосуживался докладывать о поломке кранов, и что, когда бригадир ушел в отпуск, механик быстро последовал за ним. В производственных проблемах Степанов обвинял бригадиров цехов, которые, по его словам, пребывали в «отпускном настроении», думая о курортах. Координирование между количеством рабочих и наличием сырья было слабым. Иногда рабочие сидели от нечего делать; в другой раз не хватало рабочих рук. Степанов рассказал: «Как-то ночью пошел я в цех. Рабочие обступили: “Товарищ Степанов, работы не имеем, заработка не будет”». В то же время начальник смены, коммунист, заявляет, что у него нет рабочих. Степанов заявил, что хороший бригадир мог поддержать своих рабочих и выполнить план. «Вот сталепроволочный цех взять, — сказал он, — там три смены. В одной из них полностью весь состав есть. Вот это начальник смены! У такого рабочие не бегут. Здесь нет текучести. Начальник не ноет. У него план на 100% выполняется. Три начальника смены и три разных работы. У одного — бегут рабочие, а у другого — нет». По мнению Степанова, производство является основным испытанием политики. Человек, плохо выполняющий свою работу на заводе, не может считаться хорошим коммунистом. С другой стороны, плохая работа не является преступлением. Директор отметил: «А в канатке — 130-140% выполнения программы, а мартен не работает. А так тоже коммунисты. Что это — глупость или преступление?» Он утверждал, что ошибки в работе у мартеновской печи были результатом «глупости» и именно безответственные члены партии, а не преступные террористы, были источником проблем на заводе.{178}

Большинство членов парткома поддержало Степанова. Они только на словах признавали возможность «вредительства», но их внимание легко было отвлечь местными заботами. Когда заместитель директора завода Богданович, высказал мнение, что плохая работа была результатом недостаточной «большевистской убежденности в решительной борьбе против контрреволюционеров», он быстро отвлекся от этой темы и занялся более трудноразрешимым вопросом: домашние животные в общежитиях. Секретарь парткома листопрокатного цеха Орлов, пожаловался, что рабочие расстраиваются из-за того, что им запрещено держать в бараке даже котенка. Богданович, полностью забыв о контрреволюционерах, с негодованием ответил Орлову: «Мы вселили товарища из вашего цеха в общежитие, и он, прежде всего завел, в своей комнате курицу». И с сарказмом добавил: «Можно заводить в комнате кур, коров и свиней, но когда будет сарай, не в комнате. В комнате куры засоряют коридоры. Не дело, чтобы в коридорах общежития ходили куры». «Дело не в кошках, а в том, что мы теперь плохо работаем», — заключил он.{179}