Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 3
На это новгородцы оскорбили великокняжеских послов на вече и послали ему такое дерзкое слово в ответ: «Новгород не отчина великого князя. Новгород сам себе Господин».
Но и этот дерзкий ответ не вывел из терпения Иоанна.
Он послал на него сказать новгородцам: «Отчина моя Великий Новгород, люди новгородские! Исправьтесь, не вступайте в мои земли и воды, держите имя мое честно и грозно, посылайте ко мне бить челом, а я буду жаловать свою отчину по старине».
Московские бояре заметили великому князю, что Новгород оскорбляет его достоинство. Но он хладнокровно отвечал им: «Волны бьют о камни и ничего камням не сделают, а сами рассыпаются пеною, как бы в посмеяние. Так будет и с этими людьми новгородскими».
Н. Горюшкин-Сорокопудов. Упавший колокол
Н. Некрасов. Москва при Иоанне III
Между тем в 1670 году умер глубокочтимый Иоанном Новгородский владыка святой Иона, бывший, как мы видели, горячим защитником своего города перед Москвой, причем на его место был выбран Феофил, человек слабой воли и без связей в Москве, а к новгородцам прибыл из Киева на княжение, по их приглашению, Михаил Олелькович, внук Ольгерда, – человек православный, но подручник и сторонник Казимира. В это же время партия Марфы Борецкой стала настойчиво требовать заключения договора с Литвою о переходе Новгорода под ее власть. В городе по этому поводу начались оживленные сходки, совещания и споры.
Новгородцы в это время были уже далеко не такими доблестными людьми, которых мы видели во времена Ярослава Мудрого. Несмотря на то что земля их была всегда в особо благоприятных условиях сравнительно с другими русскими землями, так как она почти не страдала от княжеских усобиц и почти не знала половцев и татар, ведя при этом богатейшую торговлю и обладая богатейшими же владениями на Северо-Востоке Руси, население ее заметно выродилось к концу XV века. Уважение к великокняжеской власти пало, воинская доблесть граждан исчезла, и нажива и властолюбие были главнейшими нравственными двигателями всех, причем денежная знать всецело владела вечем путем подкупа «худых мужиков-вечников». Положение же новгородских крестьян было самое тяжелое по сравнению с крестьянами остальных местностей. Падение общей нравственности вызвало, конечно, сильные непорядки во всех отраслях управления. Описывая новгородские злоупотребления, летописец с горечью замечает, что не было тогда в Новгороде правды и правого суда, был по всей области раздор, крик и вопль, «и все люди проклинали старейшин наших и город наш».
В это время в подгородном новгородском урочище Клопске жил замечательный праведник, про которого мы уже говорили: это был юродивый – блаженный Михаил Клопский. Он еще в 1440 году, встретив Новгородского владыку Евфимия, сказал ему: «А сегодня большая радость в Москве. У великого князя (Василия Темного) родился сын, которому дали имя Иоанн. Разрушит он обычаи Новгородской земли и принесет гибель нашему городу».
Приезд Михаила Олельковича, состоявшийся в 1470 году, и деятельность партии посадницы Марфы по переходу под власть Литвы совпали со страшными знамениями в Новгороде. Сильная буря сломила крест на Святой Софии; колокола в Хутынском монастыре сами по себе издавали печальный звук; на некоторых гробах появлялась кровь. Посадник Немир, также сторонник Марфы и Казимира, заехал однажды в монастырь к Михаилу Клопскому. Тот спросил Немира: «Откуда ты?» – «Был, отче, у своей пратещи (тещиной матери)». – «Что у тебя, сынок, за дума, о чем это ты все ездишь думать с женщинами?» – «Слышно, – сообщил посадник, – летом собирается на нас идти князь московский, а у нас есть свой князь Михаил». – «То, сынок, не князь, а грязь, – возразил блаженный. – Шлите-ка скорей послов в Москву, добивайте челом великому князю за свою вину, а не то он придет на Новгород со всеми своими силами. Выйдете вы против него, и не будет вам Божьего пособия, и перебьет он многих из вас, а еще больше того в Москву сведет, а князь Михаил от вас в Литву уедет и ни в чем вам не поможет».
Слова блаженного сбылись. Узнав о переговорах с Казимиром, Иоанн Васильевич опять послал кроткое увещание Новгороду, припоминая ему, что он издревле знает только княжеский род святого Владимира. Вместе с тем послал увещание новгородцам и митрополит Филипп.
Но оба увещания не помогли, и московские послы были отправлены назад с бесчестием.
Великий князь Иоанн III Васильевич
Иоанн и после этого не разгневался, и еще раз послал в Новгород своего посла Феодора Топоркова с таким словом: «Не отступай, моя отчина, от православия; изгоните новгородцы из сердца лихую мысль, не приставайте к латинству, исправьтесь и бейте мне челом; я вас буду жаловать и держать по старине». Митрополит Филипп также послал новое увещание. Но ничто не помогло. Многочисленное посольство из знатных новгородцев отправилось в Литву и заключило с Казимиром договор о переходе Новгорода под его руку, причем он обещал сохранить его вольности и не трогать православия. Вот начало этого навсегда позорного для Новгорода договора: «Честной король Польский и князь великий Литовский заключили дружеский союз с нареченным владыкою Феофилом, с посадниками, тысяцкими новгородскими, боярами, людьми житьими, купцами и со всем Великим Новгородом…».
Этот договор, как увидим, был вместе с тем и смертным приговором Новгороду.
Узнав про него, великий князь московский решил наконец обнажить свой меч на изменников Русской земли.
В мае 1471 года Иоанн созвал на думу братьев своих, митрополита, архиепископов, бояр и воевод и, объявив, что решил идти на Новгород за его измену, предложил вопрос, выступать ли немедленно или ждать зимы, пока замерзнут болота и реки Новгородской земли. Решили выступить немедленно. Сам великий князь шел с главной ратью на Новгород, а воевода Образцов должен был идти завоевывать Двинскую область. В Москве был оставлен сын великого князя Иван Молодой. В Псков же и Тверь было послано предложение присоединить свои войска к великокняжеским.
Поход этот пользовался общим сочувствием. «Неверные, – говорит летописец, описывая его, – изначала не знают Бога, а эти новгородцы столько лет были во христианстве и под конец начали отступать к латинству; великий князь пошел на них не как на христиан, но как на иноязычных и на отступников от православия».
Скоро великокняжеские войска вступили с разных сторон на Новгородскую землю и стали страшно ее опустошать; к ним не замедлили присоединиться полки псковские и тверские, а новгородцы между тем остались без князя и без помощи. Михаил Олелькович, как и предсказал Михаил Клопскии, поспешил от них уехать в Киев, ограбив по дороге Старую Руссу. Король же Казимир не трогался с места и не послал им ни одного человека. Тогда новгородцы обратились за поддержкой к ливонским немцам; те начали пересылаться с великим магистром, а в это время головные московские полки под начальством князя Даниила Холмского сожгли Руссу и побили две передовые новгородские рати, среди которых господствовало то же раздвоение, как и в самом Новгороде. При этом московские ратные люди, овладев во множестве снаряжением новгородцев – кольчугами, щитами и шлемами, с презрением бросали их в воду, говоря, что войско великого князя богато собственными доспехами и не имеет нужды в принадлежавших изменникам.
Неизвестный художник Портрет новгородской посадницы Марфы Борецкой
Видя, что на постороннюю помощь рассчитывать трудно, новгородские приверженцы Литвы стали наспех собирать собственное войско: они силою выгнали в поход плотников, гончаров и других ремесленников, которые отроду и на лошадь не садились. Кто не хотел идти, тех грабили, били и бросали в Волхов. Таким образом набралось до 40 000 человек; войско это было вверено посаднику Димитрию Борецкому – сыну старухи Марфы. Оно двинулось по левому берегу Шелони, рассчитывая нанести отдельное поражение псковичам, шедшим с запада. Но великий князь предвидел это движение новгородцев и своевременно направил князя Даниила Холмского по правому берегу реки на соединение со псковичами.
Завидя новгородские полки, шедшие по левому берегу Шелони на псковичей, московские воеводы, несмотря на то, что у них было всего лишь немного больше 4000 человек, решили вступить в бой с в 10 раз сильнейшим противником, веря в искусство своих воинов и прекрасный дух, их оживлявший. Они обратились к ним со словами: «Настало время послужить государю; не убоимся и трехсот тысяч мятежников. За нас правда и Господь Вседержитель», и затем во главе рати кинулись, «яко львы рыкающе, – говорит летописец, – через реку ону великую», в глубоком месте, где не было брода. Мужественные московские воины последовали за своими вождями вплавь, причем никто не утонул. Достигнув же противоположного берега, они стремительно бросились на врага с победным кличем: «Москва!.. Москва!..». Новгородцы потерпели страшное поражение: 12 000 человек пало на месте, а 17 000 было взято в плен, в том числе и Димитрий Борецкии с двумя воеводами. Вместе с тем в обозе была найдена и изменническая договорная грамота с Казимиром.
