Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

вольностей, а равно й для успокоения религии, которая так долго не могла стоять на

своей старине (wedtug staroiytnosci swej koiica ѵгщс nie mogla). При этом просил он

Киселя внушить шляхте, что „не-

,

71

винная кровь лилась так долго от нарушения козацких прав и вольностей", и

выражал надежду, что на генеральном сейме греческая вера будет успокоена, а уния

совершенно (penitus) уничтожена, „и то, чтд наши предки* (писал он) „падали на

Божие дома, будет возвращено*. Он уверял, что ждет его приезда в Киев, как

давнишнего благоприятеля Запорожского войска, „с великою охотою", а для

безопасности проезда послал к нему двух Козаков с универсалами, которыми бы они

усмиряли посполъство. Относительно дедичных и дигнитарских имуществ Киселя он

также, по его словам, разослал всюду универсалы, и старался о том, чтобы войско было

переписано в 40.000-й реестр, а на сейм обещал выслать козацких послов.

В то же самое время благодарил Хмельницкий письменно короля за его великую,

истинно-отеческую милость, обещал привести Запорожское Войско в определенный

порядок, уверял, что никогда не оплачет погибели стольких невинных душ, и, „падая

низко под ноги королёвского маестата", свидетельствовал свое верноподданство.

И опять через три дня писал он к Киселю, что посылает „двух товарищей своего

войска, чтоб усмиряли посольство, дабы житомирский сеймик мог отправляться

спокойно", но „просил усильно", чтоб их милости паны-обыватели держались

относительно подданных „скромно" до скомпутованья войска, а потомъ" (писал он)

„каждый из их милостей, „как был, так и останется". В противном случае" (прибавлял

он ехидно) „надобно бояться, чтобы малая искра не сделала великого пожара (parva

scintilla magnum excitat incendium), так как до нас доходят разные вести, что польское

войско готовится приблизиться к нашим краям, а это было бы противно воле его

королевской милости и нарушило бы пункты". Он „униженно" повторял свою просьбу,

чтобы паны не воспрещали тем, кто принадлежит к Запорожскому Войску, продавать

все добро свое (wszystkie dobra) и выходить в Украину. Он убеждал, чтоб обыватели

Киевского воеводства благоволили быть терпеливыми, и чтобы польское войско не

приближалось к „здешним краямъ".

С своей стороны Выговский, от 9 октября, уведомил Киселя из Чигирина, что

посодействовал слуге его, Сосницкому, ехать в заднепровские имения; „а к черкасскому

полковнику" (заметил он), „хоть и близко, я знал, что ото будет трудно. *) Отложимъ

!) Врат Адама Киселя, Юрий, был черкасский староста, следовательно, совместник

полковника по доходам.

72

.

до ревизии (где королевские имущества и где шляхетские) и до устройства войска.

После ревизии, все тотчас должны будут поклониться вашим милостям. Этого желает и

сам пан гетман (и sano JMP. Hetman przycliylnym jest)“.

По многим причинам Малороссию было возможно покорить оружием, но не было

никакой возможности слить в неразделимое тело с Польшею и подчинить навсегда

панам, которые, в глазах церковной интеллигенции Малоруссов, сделались Ляхами, и

были ими действительно, если не по церковному обряду, то по воззрению на

малорусскую церковь и по обычаю. Киседь считал свою миротворную миссию делом

практическим; но собственный ответ его на письмо Хмельницкого показывает, что его

практичность основывалась на мечтательности. Этого письма Кисель ждал с великим

нетерпением, но оно пришло к нему только 20 октября. Не получая никакого известия,

он обходился осторожно с поспольством, которое Зборовскими пактами было

освобождено от панского присуда только по Коростшпев, но бушевало всюду по-

старому. Чтобы раздраженная шляхта не дала козаковатой черни какого-либо повода к

замешательству, он принужден был, с общим горем и сумалением королевского

достоинства, отправить сеймик под открытым небом, над рекой Случью, между

Звяглем и Несолонью, терпя крайния неудобства со всеми сеймикующими. „Вед

своеволие-— вечный враг мира (swawola pokojowi na wilki nie zyczliwa)“

философствовал Иисус Навин шляхетского Израиля в виду обетованной земли, и

удовлетворялся только тем, что киевская шляхта сеймиковала на киевской земле, хоть

не в обычном месте. „Если ваша милость“ (писал он) „сделал это с умыслом, для

посмеяния,— Бог тебе судья, и хотя я, убогий воевода киевский, кочевал здесь со всею

братией, но, в надежде на будущее, покрываю (молчанием). Чтб касается другого

пункта вашего письма, относительно того, чтобы паны-обыватели держали себя

скромно, то не может быть большей скромности, как та, что все мы, глядя на дымы

отчизны (ojczysle (lymy), ожидаем убежища у берега отеческой земли,—ожидаем

возвращения отправленных к вам с сеймика наших братьев, яко слуге его королевской

милости и согражданину того же воеводства. Пора уже вам умилосердиться над нами,

вашей братьей, и исполнить пакты, на которые вы присягнути, и которые заключаются

в трех пунктах: первый, чтобы козакам быть только по Коростышев; второй, что из

дальних волостей имеют они право выйти третий, что не желающие быть в реестре,

должны оставаться въ

.

73

подданстве его королевской милости, а в наших дедичных добрахъ—в обычном

повиновении нам. Мы готовы поступить по этому постановлению, и все, кто будет в

реестре, пускай себе на здоровье будут козаками, а мы пускай живем в своих домах.

Ужей сами подданные наши готовятся к нам (g-апщ se do nas), и только те, которые

желают козаковать, все портяи... Благоволите же выслать свои универсалы, чтобы все

те, которые хотят принадлежать к войску, подали каждому из нас в его имении реестр,

за подписью сотника или атамана, и мы не будем к таким иметь никакого дела, пока вы

кончите свою ревизию. Кто войдет в воисковый реестр, тот пускай идет себе со всем

своим имуществом, кто же не войдет и захочет остаться с паном, пускай здоров

остается. Каждый пан в своей маетности не только не будет препятствовать этой

ревизии, напротив, будет помогать ей: если хочет иметь больше подданных, то будет с

ними сноситься, и милостию своею привлечет их к себе. А кто непременно хочет быть

козаком, тот обратится к вам, и это облегчит вам составление реестра. Но когда нам,

глядя на наши маетности по заключении мира, нельзя въехать в них,—что ж это за мир

и за согласие? Это только большая досада... Наступает зима: каждый обогрелся бы на

своем пепелище. Да и самая действительность мира не может иметь большего

ручательства, как пребывание каждого в своем доме. Уверяю вашу милость, что дом

каждому мил: после двухлетней драки, каждый научился держать себя скромно и

привлекать к себе подданных... Что касается имений в черте пребывания Козаков, то

допустите только наших старост и подстароетиев поселиться на своих местах. Они

будут ждать составления реестра. Кого вы впишете в реестр, тот будет козаком, а кто не

будет вписан, тот останется при замке и пане. Так от веков бывало: почему же не может

быть и теперь? Ради Бога (сообразите, что) один слуга, который будет подстаростием в

королевщине, или старостою в дедичстве (albo ѵѵ dziedziclwie Starosla), ничему не

помешает, а доходы уже начнутся, и будет видно, что мы наслаждаемся миром, и

согласием. Но когда я—воевода киевский, а королевский замок и в мирное время

пустеет постарому и пет в нем моего подвоєно дия, и не будет мпе никакой власти и

дохода,—что ж это за мир такой?... Я бы советовал реестровать сперва там, где сама

природа создала Козаков (gdzie sama natura kozakow iniee diciala), а из отдаленнейших

волостей дополнять... Хотел бы я видеться с вашмостью паном и, переговорив обо

всем, поспешить на сейм т. ии.

10

74

.

для окончательного служению миру и согласию... Для того я медлю здесь, у ворот

Киевской Земли, чтобы вы пустили братью нашу в их дома, и я, поблагословив им, ехал

в Киев и другие подначальные мне замки: это будет пакт и первый знак мира.

Кисель уверял Хмельницкого, что слухи о приближении войска вымышлены, и

просил его не верить слухам. Но Хмельницкий думал по-своему.

Недели через три, писал к нему король, называя его благородным и верномилым

(urodzony i wiernie nam miiy), требовал, чтоб он охранял общее спокойствие от

своевольных куп, и указывал, что козаки все еще остаются в Любече, Лоеве, Стародубе

и других городах Великого Княжества Литовского.

Хмельницкий отвечал ему, от 23 ноября, что войсковая ревизия производится с

великою поспешностью, обещал прислать послов на сейм с верноподданническим

повержением Козаков к ногам королевского маестата и уведомлял, что Крымский хан,